Потом сказала, что бар «Tricky», унаследованный ею от Камиллы, оказался с червоточинкой.
Но я слишком сильно возбудился и перестал ее понимать.
Потому что он у меня было красивее, чем у того, другого. Из благодарности я хотел поцеловать ее в шею, но она меня оттолкнула.
— Здесь что-то случилось, — сказала она. — Что-то, не имеющее отношения к женщинам.
Я нежно укусил ее в шею.
— Сюда заходил Дракула, знаменитый вампир, с острыми, как у Карамель, клыками. Ты почуяла запах крови его жертв.
Она потянула носом.
— Дерьмом пахнет, — сказала. Оттолкнула меня.
— Это помойка магометан воняет, тех, что рядом живут.
Нехорошо валить вину на соседей, но меня трясло от волнения, и не хотелось вспоминать ни об объекте казни, ни о запахе кишок и газов преступника, приставшем ко мне, его палачу.
Я взял одеколон из кухни и обрызгал комнату.
— Теперь еще хуже, — прокомментировала Юдит.
Морщинки у нее на лбу и в углах рта были темными, словно нарисованными. Я не знал, что еще сказать.
— Отлично, — сказал. И спросил, не мог не спросить о ее магометанине, и она сказала, у него новая машина, серебристый «корвет», который в пять секунд набирает скорость сто километров, а с проколотой шиной можно проехать триста пятьдесят километров, не нужно брать запаску и остается больше места для багажа.
Ее еще нет в продаже.
В Бельгии нет.
Откуда взялись деньги? На эту машину.
От нотариуса.
Нотариуса Альбрехта?
Да. Это задаток, часть суммы, которую ей заплатят за бар «Tricky».
Сколько получила Юдит Латифа от нотариуса Альбрехта?
Я не считал. Это… это были ее деньги.
Хотя бы примерно.
Это были ее деньги.
Продолжай.
Потом она ушла. Покинула меня. Все меня покидают. Как муравьи. Нет, не как муравьи. Муравьи, по крайней мере, знают, куда идут. Они встречаются друг с другом, они возвращаются друг к другу. Люди не возвращаются никогда.
Что еще случилось, прежде чем она ушла? Ты так легко перескакиваешь из одного времени в другое. Попытайся, пожалуйста, рассказывать по порядку. Юдит Латифа ночевала у тебя в тот день?
Может быть. Помню, как щелкнул металлический замок на ремне, когда она его расстегивала. Нет, это было позже. Много позже. Сначала сказала, что я ей нужен, и я подумал: с чего бы это? Никому и никогда я не был нужен, только таскать ящики, расставлять по полкам переплетные машинки или передвигать столы для принтеров. «Братец, где ящики для папок? Нам они нужны».
Юдит рассказала, что Камилла и нотариус надули ее. Когда она пришла за деньгами, нотариус принялся ей рассказывать, что бар «Tricky» за приличные деньги не продашь, в доме, оказывается, живет то ли морской капитан, то ли сухопутный капитан, и он останется там, пока не помрет. Этого нотариус нам не прочитал, только теперь об этом заговорил. Нотариус уговаривал Юдит продать дом и землю по сильно заниженной цене, он нашел покупателя.
И покупателем, конечно, оказался он.
Да. Конечно.
Ты-то отчего так разволновался? Из-за бара «Tricky»?
От огорчения. И от злости. Потому что все изменилось, стало поддельным, неузнаваемым, все скрыто. Потому что я живу в неправильном, перевернутом мире. Потому что она была мне нужна больше, чем я ей, потому, что она меня приласкала, а теперь ее нет.
Почему я кричу?
Я не могу объяснить. Говорят: «Сперва подумай, потом говори». Мама всегда говорила. Но если уж я начну думать, то думаю и думаю дальше, одно цепляется за другое, а когда приходят слова, они уже не те, что я собирался сказать.
Юдит сказала, ей нужны деньги. Срочно. Она проигралась, залезла в долги. Не хотела выдавать того шарлатана на «корвете», который эти долги наделал.
И не посмела сказать, что деньги ей нужны на кокаин, один грамм стоит очень дорого. В этом она потом призналась, когда уже было поздно, когда она рассказала, зачем приехала в Бельгию, я себе такого и представить не мог. Хотя, если бы я был внимательнее и не занимался только собой, себя-то я и так знаю лучше всего, не совсем хорошо, но лучше, чем других, так вот, будь я повнимательнее, я уже тогда смог бы понять или просто догадаться, потому что она сидела на диване и увидела колоду карт, которую я держал для пасьянсов, и я обалдел от ее реакции — у нее дух перехватило, глаза распахнулись, как у Карамели, когда она охотилась на моль или на майского жука, и она тихо, жалобно застонала, так Карамель стонала, когда видела за окном воробушка, и спросила, откуда у меня карты, и я хотел ответить, что получил их в кафе «Глухарь», когда еще жил в Алегеме, но она вдруг швырнула карты через всю комнату, и карты разлетелись, и она спросила, что у меня в доме делает минеер Кантилльон. «Скажи мне!»
Я-то давно забыл, что на рубашке этой колоды изображен минеер Кантилльон в клетчатом костюме, с галстуком-бабочкой, и физиономия у него гладкая, как у больного желтухой. Во время избирательной кампании Адемар, его слуга, раздавал колоды жителям Алегема, а однажды к делу подключился и сам сенатор Кантилльон, правда не выходя из своей «лянчи».
Юдит подобрала те карты, что упали рядом с ней, и стала рвать их на кусочки, одну за другой. Клочки она бросала в мою сторону. Глаза ее сверкали. Ненависть, смятение, ярость.
Мы съели тогда, я думаю, по две пачки чипсов с перцем. Юдит выпила бутылку десертного вина и четыре больших бокала коньяка. Я пил пиво. «Хугарден». Выпил бутылок семь, наверное.
Время от времени она поднимала с полу карту и рвала ее на мелкие кусочки.
— Номер первый, — сказала она. — Всего их трое.
Она посчитала на пальцах — раз, два, три.
— Один из трех, — сказала мрачно.
Мне снова показалось, что мы участвуем в съемках телевизионной программы. В сериале, где за действием следить легко, даже если не видел последние две передачи, но каких-то ключевых моментов уже не восстановить.
Деталей.
Да. Деталей.
Кстати, о деталях, откуда взялся «корвет» у приятеля Юдит, если он не продается в Бельгии?
Он торгует оружием: танками, взрывчаткой. Пытался перепродать кому-то русскую субмарину, и тут они его схватили. Теперь он сидит в одной из их секретных тюрем, в бункере, на десятиметровой глубине, посреди жаркой пустыни.
Но этого Юдит никогда не узнала. К счастью. Она испила свою чашу страданий до дна.
Хочешь выпить?
Бутылочку белого «Хугардена», пожалуйста.
Если после агента Вусте в холодильнике хоть что-то осталось. Я сейчас вернусь.
Хорошо. Так зачем Юдит Латифа приехала в Бельгию?
Отомстить за мать, за Неджму. Это одна из причин, другой я тогда еще не знал.
Мстить? Зачем?
Вы отлично знаете.
Расскажи мне все-таки еще раз. Чтобы в нашей беседе все было ясно.
Между таким как вы и таким как я никакой ясности быть не может.
Тогда — чтобы было как можно меньше неясностей.
Неджму выставили из страны. Именем закона выперли за границу. Между прочим, с вашего ведома.
Закон есть закон.
Но закон заработал только под нажимом сенатора Кантилльона и нотариуса Альбрехта. Первый хотел расширить территорию своей фермы норок до дороги и давно положил глаз на бар «Tricky» и землю вокруг него. Камилла не хотела продавать землю, и он решил надавить на нее через Неджму, ведь она приносила бару самый большой доход и была лучшей подругой Камиллы во всех смыслах этого слова. Камилла едва не рехнулась от горя, но помешать им не смогла.
А нотариус Альбрехт тут при чем?
Вы сами знаете.
Нет. Этого не знаю.
У нотариуса же ни фига не стояло.
В его возрасте это не удивительно.
И только Неджма могла ему помочь. Правда, с помощью мазей, пилюль и уколов, прописанных доктором. Еще ему присылали из Болгарии обезьяньи железы. А потом уже и Неджма не всегда могла ему помочь, и нотариус все чаще возвращался домой, так сказать, не получив желаемого. И — ну, вы знаете, каковы люди, всегда винят в своих неудачах других. Он был в ярости. Он не мог этого перенести. Не желал видеть ее в Алегеме. Пытался добиться результата с другими, молодыми, более изобретательными шлюхами. Ничего не помогало. Он не мог прожить без Неджмы, без ее магометанского тела, ее магометанской покорности, был обречен на связь с ней до конца своей выхолощенной жизни.
