Оглядев учиненный разгром, Август вновь поднимает глаза.
— Думаешь, я не понял, что у вас тут творится? — Он сверлит Марлену взглядом, на виске у него бьется жилка. — Хороша же ты, дорогая. Ничего не скажешь. Хороша.
Вернувшись к туалетному столику, Август прислоняет к нему трость. Склонившись, пялится в зеркало. Поправляет волосы на лбу и приглаживает их ладонью. И вдруг замирает, не убирая ладони со лба.
— Ку-ку, — говорит он нашим отражениям. — А я вас вижу.
Из зеркала на меня смотрят полные ужаса глаза Марлены.
Август поворачивается и берет розовый головной убор с блестками, который Марлена сшила для Рози.
— В том-то и беда, верно? Я вас вижу. Вы думаете, я не вижу, а я вижу. А что, неплохо вышло, надо сказать, — говорит он, крутя в руках сверкающий головной убор. — Любящая жена, спрятавшись в уборной, шьет что-то грандиозное. А может, не в уборной? А прямо здесь? Или в шатре у шлюх? Шлюхи ведь друг другу помогают, правда? — Он оглядывается на меня. — Ну, и где ж ты умудрился, Якоб, a? Гдe именно ты отодрал мою жену?
Я беру Марлену под локоть:
— Пойдем отсюда.
— Ага! То есть вы даже не отрицаете! — взвизгивает он. Вцепившись пальцами с побелевшими костяшками в розовый головной убор, он тянет что было сил, скрежеща зубами, пока наконец не разрывает его пополам.
Марлена вскрикивает и, уронив бокалы, зажимает рот руками.
— Шлюха! — орет Август. — Потаскуха! Сука паршивая! — с каждым новым эпитетом он разрывает убор еще на несколько кусков.
— Август! — кричит Марлена, делая шаг вперед. — Прекрати! Прекрати!
Видимо, крик сбивает его с толку, потому что он и правда прекращает. Глядит на Марлену и моргает. Глядит на головной убор. И снова на Марлену, в заметном недоумении.
Марлена делает еще шаг вперед.
— Агги, — нерешительно говорит она, умоляюще глядя на него. — Ты пришел в себя?
Август недоуменно таращится на нее, как будто только что очнулся и неожиданно для себя оказался здесь, с нами. Марлена медленно, шаг за шагом, подходит все ближе к нему:
— Дорогой…
Он двигает нижней челюстью и морщит лоб. Обрывки головного убора Рози падают на землю.
Я, кажется, вообще перестаю дышать.
А Марлена между тем уже совсем рядом с ним.
— Агги…
Он смотрит на нее сверху вниз, подергивая носом. И вдруг толкает с такой силой, что она падает прямо на разбросанные тарелки. Шагнув вперед, он нагибается и пытается сорвать с ее шеи колье. Но замочек не расстегивается, и все заканчивается тем, что он тащит ее за шею, а она пронзительно кричит.
Рози трубит, а я скорее устремляюсь к ним и перехватываю Августа. Мы падаем прямо на осколки тарелок, в разлитую по траве подливку. Сперва сверху оказываюсь я и луплю его по лицу. Но вот сверху уже он, заезжает мне кулаком в глаз. Я сбрасываю его и рывком поднимаю на ноги.
— Агги, Якоб! — кричит Марлена. — Перестаньте!
Я отшвыриваю его назад, но он хватает меня за лацканы, и мы вдвоем обрушиваемся на туалетный столик. До меня доносится звон, и на нас дождем сыплются осколки зеркала. Август швыряет меня на землю, и мы, схватившись, выкатываемся на середину шатра.
Мы пыхтим, прижавшись друг к другу так тесно, что я чувствую на своем лице его дыхание. И вот уже я снова сверху, луплю его кулаками. А вот сверху он, бьет меня головой об землю. Марлена кружит над нами и требует, чтобы мы остановились, но мы не можем. По крайней мере, я уж точно не могу: мои кулаки наливаются яростью, болью и отчаянием последних нескольких месяцев.
Вот прямо перед моим носом перевернутый стол. Вот Рози — она трубит, и пытается выдернуть из земли кол. А вот мы снова на ногах, вцепились друг другу в лацканы и в воротнички, наносим удары и отбиваемся. В конце концов мы выкатываемся из шатра и попадаем в самую гущу собравшейся снаружи толпы.
Меня тут же оттаскивают и крепко хватают за руки Грейди и Билл. В какой-то миг кажется, что Август вот-вот вновь на меня набросится, но вдруг выражение его разбитой физиономии меняется. Он поднимается на ноги и спокойно отряхивается.
— Да вы же сумасшедший! Сумасшедший! — ору я.
Он окидывает меня хладнокровным взглядом, поправляет рукава и возвращается в шатер.
— Пустите, — умоляю я, поворачиваясь сперва к Грейди, а потом к Биллу. — Христа ради, пустите! Он же чокнутый! Он ее убьет!
Я вырываюсь с такой силой, что мне удается протащить их на несколько футов вперед. Из шатра доносится звон бьющейся посуды и вскрик Марлены.
Грейди и Билл, пыхтя, зажимают меня ногами, не давая высвободиться.
— Не убьет, — цедит Грейди. — Ты уж не беспокойся.
Откуда ни возьмись появляется Граф и ныряет в шатер.
Погром прекращается. Раздаются два глухих удара, затем один погромче — и, наконец, говорящая сама за себя тишина.
Я замираю, таращась на бледный свод шатра.
— Ну, вот и все. Понял? — говорит Гейди, все еще крепко держа меня за руку. — Ты как, остыл? Можно тебя отпустить?
Я киваю, не отводя взгляда от шатра.
Грейди с Биллом хотя и решаются меня выпустить, но не сразу. Сперва ослабляют хватку Потом дают сделать шаг-другой, но сами держатся рядом и не перестают за мной следить.
Кто-то берет меня за запястье. Это Уолтер.
— Давай, Якоб, — говорит он, — уходи отсюда.
— Не могу, — отвечаю я.
— Можешь. Уходи. И поскорее.
Я продолжаю смотреть на затихший шатер. Но потом, оторвавшись наконец от вздымаемого ветром входного крыла, все-таки ухожу.
Мы с Уолтером забираемся в наш вагон.
Из-за сундуков, где похрапывает Верблюд, выскакивает Дамка. Поприветствовав нас обрубком хвоста, она замирает и принюхивается.
— Сидеть, — командует Уолтер, указывая на раскладушку.
Но Дамка садится прямо на пол, а на край раскладушки присаживаюсь я. Адреналиновый дурман проходит, и я начинаю ощущать, как же у меня все болит. Руки покалечены, дышу я как в противогазе, а на мир взираю через щелочку правого глаза, веко на котором распухло дальше некуда. Когда я дотрагиваюсь до лица, на руке остается кровь.
Уолтер склоняется над открытым сундуком и поворачивается ко мне с бутылочкой самогона и чистым носовым платком в руках. И, стоя прямо передо мной, вытаскивает пробку.
— Эй, это ты, Уолтер? — слышится из-за сундуков. Ну конечно, Верблюд был бы не Верблюд, если бы не проснулся от звука вытаскиваемой пробки.
— Да ты просто весь в кровище, — не обращает на него внимания Уолтер. Прижав платок к горлышку бутылки, он переворачивает ее кверху дном, а потом подносит мокрую тряпицу к моему лицу. — Не дергайся. Будет щипать.
Но это просто неслыханное преуменьшение. Едва самогон касается моего лица, я вскрикиваю и откидываюсь назад.
Уолтер выжидает с платком наготове.
— Может, дать тебе что-нибудь прикусить? — он нагибается и поднимает пробку. — Вот, возьми.
— Не надо, — отвечаю я, стиснув зубы, — я сейчас. — Обхватив себя руками, я принимаюсь раскачиваться туда-сюда.
— Ага, я придумал кое-что получше, — говорит Уолтер, протягивая мне бутылку. — На, отхлебни. Горло дерет со страшной силой, но зато глоток-другой — и уже ничего не почувствуешь. Из-за чего весь сыр-бор, черт возьми?
Я беру бутылку и, ухватившись за нее обеими израненными руками, подношу ко рту. У меня получается неуклюже, как у боксера в перчатках. Уолтеру приходится мне помочь. Самогон жжет окровавленные губы, ножом проходит через горло и буквально взрывается в желудке. Я сглатываю и отодвигаю бутылку в сторону настолько резко, что часть содержимого выплескивается из горлышка.
— Да, крепкая штучка, — замечает Уолтер.
— Эй, парни, выньте-ка меня отсюда и поделитесь! — кричит Верблюд.
— Заткнись, Верблюд, — отвечает Уолтер.
— Ты чего? Разве можно так говорить со старым и больным…
— Я сказал, заткнись! У нас тут проблема. Давай, — возвращает он мне бутылку, — хлебни еще.
— Это какая же? — спрашивает Верблюд.
— Якоба побили.
— Что? Как? Лохобойка была?
— Нет, — мрачно отвечает Уолтер, — хуже.
— А что такое лохобойка? — спрашиваю я, едва шевеля распухшими губами.
— Пей, — он снова пытается впихнуть мне бутылку. — Это когда у нас выходит потасовка с ними. Ну, у цирковых с лохами. Готов?
Я отхлебываю еще глоточек самогона, который, несмотря на уверения Уолтера, все равно жжет ничуть не хуже горчичного газа.
— Вроде готов.
Придерживая меня одной рукой за подбородок, Уолтер поворачивает мою голову то вправо, то влево, чтобы дотянуться до ран.
— Мать честная, Якоб! Да что у вас там вышло, в конце-то концов? — вновь спрашивает он, раздвигая волосы у меня на затылке. Должно быть, нашел еще какую-нибудь гадость.
— Он толкнул Марлену.
— Что, вот так взял и толкнул?
— Ну да.
— Чего это?
— А просто спятил. Не знаю, как еще сказать.
