Ознакомительная версия.
— Я не могу точно сказать. Дно колотых ран пропитано кровью, а в резаных — кровотечение должно было бы быть наружным. Как сосчитать кровопотерю в этом случае — я не знаю. Но я ожидал, что вы мне опишите гистологические признаки малокровия внутренних органов. Тогда бы я на этом выстроил диагноз.
Белла Львовна с сомнением растянула в иронической улыбке свои бледные губы и не произнесла ни слова.
— Второй вариант, Белла Львовна, — травматический шок. Я понимаю, — Саша сам не заметил, как стал говорить торопливо, проглатывая слова, чуть не с умоляющей интонацией, — что диагноз травматического шока при нахождении трупа на улице, а не в больнице поставить очень сложно, но это было бы хоть что-то…
— Хотел подвести ответ, как у задачки по арифметике, — Белла Львовна сделала последнюю затяжку и с неудовольствием загасила наполовину выкуренную сигарету. Бережно отложила окурок на край пепельницы.
— Белла Львовна! У меня в жизни это первый такой случай…
— Сашенька, вы уже три раза подряд назвали меня Беллой Львовной. Я, при всем моем склерозе, уже даже вспомнила, как меня зовут. Но суть дела от этого не изменилась. Случай этот, о котором вы говорите, наступил не от малокровия, не от шока — от общего переохлаждения тела. Изменения в миокарде по интенсивности проявления перевешивают все признаки ишемии.
— Белла Львов… — Саша запнулся, заметив насмешливый огонек в Беллочкиных глазах, — но ведь на улице было тепло. Какое переохлаждение?
— То, что тебе тепло гулять по улице, еще не означает, что так же приятно валяться на земле. А этот человек валялся не менее нескольких часов. Лейкоцитов в кровоизлияниях в мягких тканях — тысячи.
— А сколько часов он лежал? — Саша читал в заключении про лейкоцитарную реакцию. — Да, лейкоцитов обнаружено много. — Он вздохнул. — Но ведь это в ранах. В легких — не настолько много, чтобы тянуло на пневмонию. Сепсиса тоже нет…
— Несколько часов, Саша. Это все, что я могу сказать.
Попов только вздохнул от такого ответа. Да, определение давности повреждений по лейкоцитарной реакции — это предмет давнего и нешуточного спора между Хачмамедовым и гистологами. «Ну, дайте вы не „несколько часов“, а конкретно — два, три, четыре…» — вот что очень часто слышалось на внутренних врачебных конференциях.
— Не можем, Володенька!
— Цветочки нюхать вы можете, а более точные сроки дать, чтобы облегчить работу следствия, — мать вашу, нет. И ведь вам вопросы даже ставят не конкретно в лоб — сколько часов? А обтекаемо — могли ли данные повреждения наступить два, три часа назад? А вы, клуши цветочные, знаете только отписываться — «не представляется возможным ответить…» — и дальше свои одуванчики нюхаете!
— Но, Владимир Александрович, — все эксперты-гистологи на конференциях делали одинаково большие глаза, — нет у нас четких критериев — двадцать тысяч лейкоцитов — два часа, сто тысяч — четыре. У старика лейкоцитарная реакция может протекать медленнее, чем у молодого парня, у ребенка быстрее — где взять поправки на возраст? Их невозможно определить. Один человек реагирует так, а другой — иначе. Один был до получения травмы болен, другой здоров — количество лейкоцитов у них может быть разное. И еще надо же учитывать артефакты! Эксперт вырезал нам для исследования вот этот конкретный кусочек — в нем столько-то лейкоцитов. А возьми он ножом чуть левее или правее — там может быть их в три раза больше. Или меньше!
— Артефакты, мать вашу, слова-то какие знаете… Умные стали больно, — поводил в таких случаях шеей Хачмамедов. — Следователь с меня не артефакты, а факты спрашивает! А благодаря тому, что вы не можете конкретно ответить на конкретно поставленные вопросы, от правосудия уходит виновный!
— Или на свободу отпускают невиновного, Володенька! — встраивалась в разговор Белла Львовна. — Нет, милый мой, наша формулировка самая правильная: «несколько часов», и точка.
— Ну, вот и сидите тогда без премии! — заканчивал этот разговор Хачмамедов. — Менты за вашу нерешительность вам премии никогда и не дают.
— Лучше без премии, Вова, но с чистой совестью, — выдыхала дым ему в лицо Белла Львовна и томно прикрывала миндалевидные глаза. Хачмамедов злился, орал, пыхтел, хлопал дверями, но добиться другого ответа ни разу так и не смог.
— …Вы считаете, парень лежал на земле несколько часов, Белла Львовна… — Саша Попов открыл заключение на нужной странице. — Но ведь за это время у него могли развиться изменения, характерные для травматического шока?
— Деточка, — Белла Львовна снова взяла свою недокуренную сигарету с края пепельницы, и Саша опять дал ей прикурить, — микроскопические изменения при травматическом шоке отличаются от оных при холодовой травме, как свекла от морковки. Или вы думаете, что я никогда не варила борщ?
— Не сомневаюсь, что варили, Белла Львовна. И не сомневаюсь, что борщ был — пальчики оближешь. — При этих словах Беллочка на секунду приоткрыла веки и с интересом взглянула на Сашу. Тот от ее короткого взгляда вдруг покраснел, понял, что Беллочка сразу определила, что он просто-напросто грубо прогнулся. — Ну, вот встаньте на мое место — смерть от переохлаждения на убийство не тянет.
— Дорогой мой, пускай не тянет. — Белла Львовна выпустила кольцами дым в потолок. — Это дело не ваше и не мое. Мы не можем брать на себя функцию высших сфер. Я надеюсь, вы понимаете, Сашенька, что я не имею в виду органы правосудия. Этот неизвестный нам с вами человек… — Она постучала скрюченным пальчиком по стеклышку препарата, и стук ее розового ноготка напомнил Саше стук клюва синички по деревянной морозной доске кормушки, которая висела у них в общем с мамой доме на кухне за окном, когда он еще был маленьким. — Этот неизвестный человек все-таки умер от длительного действия низкой температуры. У него, попросту говоря, остановилось сердце — и за это я могу ручаться головой, ногами, всем, чем угодно, даже самой моей дорогой вещью — вот этой палкой с набалдашником. Почему он оказался лежащим без движения на земле — это, по сути, вопрос дополнительный. Мы с вами можем достоверно сказать еще только, что с момента нанесения ему ран до смерти прошло несколько часов. Что именно этот человек делал в течение этого времени, где он находился, кто его туда завел, положил, бросил — пусть рыщет следователь.
— А малокровие? Мог он потерять возможность передвигаться от потери крови? — не сдавался Саша.
Белла Львовна задумалась. Она долго думала и молчала. Потом снова поудобнее подвинулась на своем троне и бросила на предметное стекло микроскопа несколько препаратов. Быстро их снова пересмотрела. Потом пожевала губами, почесала кончик горбатого носа, будто не решаясь что-то сказать. Затем вздохнула и произнесла:
— Вы, деточка, умненький мальчик. Вам на словах скажу, но добавлять в заключение ничего не буду. Конечно, вот, например, печень. В этом препарате она участками малокровна. В соседнем — не очень. И почка малокровна. То есть очаговое малокровие внутренних органов все-таки есть. И тем не менее это не главное. Сердце не малокровно. А вот мягкие ткани из области ран тоже малокровны — в тех участках, где нет кровоизлияний. Но смерть от общего малокровия при таком полном комплексе признаков переохлаждения, которые наблюдаются в той же почке, в легком и, самое главное, в сердце, — перекрывает твою гипотезу об остром малокровии.
— Но по крайней мере они есть, уже хорошо, — без всякого энтузиазма уточнил Саша.
— Есть, — Беллочка снова пожевала губами. — На пять копеек. Но я понимаю, зачем ты их так настойчиво ищешь. Тебе надо объяснить, отчего этот человек был неподвижен. Но в этом случае ты должен подтвердить наружное кровотечение. Оно было?
— Оно должно было быть, — Саша пожал плечами. — По крайней мере из резаных ран. Но доказать, что оно действительно было, я пока не могу.
— Вот видишь, — Белла Львовна теперь уже сама прикурила новую сигарету от старой. — Мой тебе совет — держись диагноза о переохлаждении. Следователь пусть поступает как хочет, а ты стой на своем.
— Против вашего мнения не попрешь. — Саша встал. — Спасибо за консультацию, Белла Львовна. — Беллочка не ответила ему, только внимательно посмотрела в спину, прежде чем он закрыл дверь.
«Ушел. Как бы мне хотелось познакомиться с ним лет ну хотя бы сорок назад. А сегодня я разочаровала этого симпатичного молодого человека. Жаль». Она мечтательно улыбнулась, и глубокие морщинки собрались в уголках ее миндалевидных глаз и долго не расправлялись. Когда же она случайно подняла глаза к подоконнику, выражение ее лица тут же изменилось. Оно стало совершенно другим — веселым, живым и даже помолодело.
«Боже, какая красота! Я такой элегантной фиалки еще, пожалуй, никогда не видела! И когда только она расцвела? Вчера я еще ничего такого за ней не замечала… Или позавчера?»
Ознакомительная версия.
