– Черкни хоть строчку, как на месте устроитесь. Я тебе писать буду.
Ей хотелось закричать ему, что она любит его и никогда никого больше так не полюбит, но горло было сухое, как наждак, слова так и застряли внутри. За год Артур изменился и теперь почти не был похож на мальчишку, в которого год назад она так ужасно влюбилась. Он смотрел на неё приветливо, но будто уже издалека. Она шагнула к нему, поцеловала в неожиданно колючую щёку и стала спускаться по лестнице. На повороте она оглянулась, думая, что он всё ещё стоит и смотрит ей вслед, но его уже не было.
Он так и не написал ей. Через тётю Дусю она узнала, что Кукуевы уехали не в Израиль, как всем говорили, а в Америку. Та их по-прежнему осуждала, но крепко по ним тосковала. Через две недели после их отъезда в квартиру вселилась молодая пара с грудным ребёнком, со всей своей большой души тётя Дуся кинулась им помогать, но что-то в отношениях у них не сложилось. Антошка не очень вникала: сначала, как зверь, готовилась к выпускным экзаменам, потом к вступительным, потом и вовсе в Москву переехала.
Учиться было трудно, но ребята в общаге подобрались отличные. Девчонок было немного. Антошка оказалась в центре внимания. Выяснилось, что у неё есть слух. Она подобрала на гитаре песню из кинофильма "С лёгким паром" и часто в компаниях, загадочно улыбаясь, пела:
"Мне нравится, что вы больны не мной.
Мне нравится, что я больна не вами".
Голос у неё был чистый, но слабенький. Ребята уговаривали её выступить на конкурсе художественной самодеятельности, она отказывалась, но, когда всё же выступила, к своему удивлению заняла на нём третье место. Теперь в институтских коридорах её узнавали даже старшекурсники, но надвигалась сессия, с высшей математикой у неё был завал, подготовить её к экзаменам вызвался главный гений курса, тихоня, Серёга Окунев. Он же уговорил вступить в туристическую секцию. Теперь Антошка часто ездила в походы и всё реже приезжала домой. При встречах мать жаловалась на одиночество, корила её за свою погубленную юность, плакала. Антошка ей от всей души сочувствовала, но чем она-то могла ей помочь?
Как-то, уже на втором курсе, она приехала домой на ноябрьские праздники, в густой толпе сошла с железнодорожного моста на площадь и мимо памятника Ленину зашагала к автобусной остановке. Руки ей оттягивали авоськи с продуктами. Было ещё не поздно, но уже темно. Воздух занавесил мелкий, как сетка, дождь. Глядя под ноги, она торопливо, но осторожно, чтоб не забрызгать пальто, перешагивала через лужи и вдруг услышала, как её окликнули.
– Тонечка!
Дорогу ей перегородил здоровенный амбал в военной куртке.
– Не узнаёшь? А я тебя сразу узнал. Я – Мишка. Помнишь?
За три года он ещё больше раздался в плечах и вытянулся. Теперь, его смело можно было назвать красивым парнем, но вместе с узнаванием в сердце очнулась боль застарелой обиды и никакой радости при виде его Антошка не выказала.
– Ты из Москвы?
Она кивнула.
– В институт поступила?
– Угу.
– А помнишь, как ты тогда в автобусе с чайником-то ехала?
Антошка грустно усмехнулась:
– Да сами мы тогда были чайники.
Они помолчали.
– А я вот женился.
Он потряс перед ней ладонью с толстым кольцом на коротком пальце, но в это мгновение проезжавший мимо автобус обдал их фонтаном холодных брызг, Антошка отскочила в лужу, через плечо крикнула "поздравляю", и, уже не разбирая дороги, кинулась к остановке.
В автобусе, сдавленная со всех сторон взрывоопасной толпой, слепая и глухая к окружающему, одной рукой держась за поручни, другой придерживая авоськи, она пыталась вспомнить Артурово лицо и не могла. За три года образ его потерял цельность, сейчас она могла вспомнить его лишь таким, каким когда-то видела в автобусе. Конус подбородка, овал щеки, чёрные пряди со светившейся сквозь них малиновой мочкой. "Как на абстрактной картине", – подумала она, вспомнив, как месяц назад они с Серёгой ходили на выставку современной живописи на Малой Грузинской улице.
Она увидела родное Серёгино лицо. Два часа назад, прощаясь с ней на Курском вокзале, он спросил:
– А ты меня не забудешь?
Она рассмеялась.
– Я же всего на три дня уезжаю.
Он прижал её к себе и, поцеловав в макушку, шепнул:
– Их ведь ещё прожить нужно.
Антошка вспомнила общагу, запах табачного дыма, жареной картошки, хлопанье дверей, шарканье ног, гитарное бряцание, взрывы хохота и поняла, что там, а не здесь её дом и ни на что другое она его не променяла бы. "Кто знает, – подумала, – что со мной было бы, если бы Мишка тогда не разрубил наши с Артуром на один миг соединившиеся судьбы? Может ошалев от любви, я учёбу тогда совсем забросила бы, и сейчас мучилась бы на фабрике?".
Опустевший автобус подъезжал к конечной. Через минуту, выходя из него она глотнула пахнущей хвоей, торфом и близким снегом сырости и прежде чем зашагать к родному бараку подумала: "А может и вправду, что Бог ни делает – всё к лучшему?".
