Антон не помнил ничего про эту войну грузин с абхазами, но не потому, что забыл все, когда попал под гнев титанов. А потому, что и забывать ему было нечего. Ничего он про эту войну и раньше не знал. Не было никакой необходимости знать. Война, считал всегда Антон Рампо, – это некрасиво и некреативно.
Ларис рассказала Антону историю про то, как война началась. Историю про милиционера Зураба и его пистолет. Был у них такой сосед. Звали его Зураб. Он был грузин, молодой. За два дня до войны была свадьба. Женились соседи, абхазы. Зураб пришел в тот день на свадьбу, как положено, в парадной форме. Зураб был милиционер, и его уважали не только за это и за то, что у него есть пистолет. Мало ли у кого есть пистолет, так что, уважать его сразу, что ли? Зураба уважали, потому что он был веселый и соседям всегда улыбался.
– А один раз он его потерял – пистолет, ой, боже мой! Хорошо, что я нашла, под скамейкой у себя возле ворот, – Ларис рассмеялась, когда это вспомнила. – Возвращался с другой свадьбы, был немножко уставший, поспал на скамейке, а пистолет положил под нее. Когда проснулся – домой пошел, а пистолет забыл. А я нашла, вытерла тряпочкой от пыли и ему принесла, а он уже переживал, что пистолет потерял, хотел писать заявление, чтобы его арестовали.
Так вот за два дня до войны Зураб пришел на свадьбу в парадной форме, взял с собой пистолет. Так принято на свадьбе в Абхазии – когда все хорошо выпьют и радуются – стреляют в воздух, чтобы все вокруг тоже порадовались. На той свадьбе Зураб был веселый и тоже стрелял в воздух из пистолета. Свадьба была хорошая. А через два дня началась война.
Когда война началась, что-то случилось с Зурабом. Сначала никто не понял, что происходит, когда начали стрелять. Все бегали, кричали: «Ай, уй». По небу вертолет летал, корову убили. Так помнила начало войны Ларис. Милиционер Зураб в тот день, когда началась война, ничего не делал, никуда не бегал. Он сидел в доме. И смотрел на свой пистолет. Соседи – среди них была Ларис – к нему прибежали, сказали: «Зураб, война! Что нам делать?» А Зураб сказал: «Да, я знаю». И посмотрел на свой пистолет опять.
Потом, когда приехал уже не один такой танк, как тот, который не умел стрелять и попал в хурму сорта королек, когда приехало уже много танков, Зураб вдруг вышел на улицу, стал махать руками и кричать по-грузински:
– Я вас ждал!
Потом он проехал с грузинами на башне танка. Ему очень понравилось.
Потом он взял свой пистолет. И пошел грабить соседей.
– Что случилось с Зурабиком? – сказала Ларис. – Оф, не знаю. Мы его называли «Зурабик». Мы же его до войны уважали. Заболел человек. Я медсестрой работала сорок лет. Людей лечила. Как воспаление легких вылечить, знала. Как ангину вылечить, знала. Как желтуху вылечить, знала. А как вылечить, когда так заболел человек, я же не знала…
Зураб забрал себе сначала все подарки со свадьбы абхазов, соседей, – с той свадьбы, на которой два дня назад танцевал, смеялся и в воздух стрелял. Забрал холодильник, пылесос и утюг. Отнес к себе домой. Потом посидел, подумал. Вернулся опять к соседям-абхазам. И забрал себе дом соседей. Потому что у них был очень большой дом и он ему всегда нравился. Соседи, конечно, не хотели отдавать дом сначала. Тогда Зураб вытащил пистолет и сказал жениху, с той свадьбы, на которой смеялся и танцевал два дня назад:
– А ну, встань там, возле ореха.
Жених встал возле ореха. Он не знал, что хочет Зураб. Они всегда дружили. Жених был абхаз. Зурабик навел на него пистолет и два раза выстрелил. Жених упал. Зураб его убил на месте. Невеста стала кричать, плакать. Зураб сказал, что и ее застрелит, если она теперь не будет с ним жить как жена. Она плакала, но умирать не хотела, и стала с ним жить как жена: два дня прожила, а потом повесилась. Жениха сначала, а потом и невесту соседи закопали во дворе у Ларис, в их дворе Зураб закапывать не разрешил – это теперь был его двор, и он не разрешил. Ларис копала яму у себя под хурмой, чтобы похоронить их. А Зураб написал на доме соседей одно слово по-грузински: «МОЕ». Чтобы все знали, что это его дом. Многие грузины так делали, когда, как он, забирали дома у соседей. Чтобы не спорить друг с другом, стали писать на домах «мое», чтобы все знали – этот дом уже кто-то забрал. Милиционер Зураб оказался жадный, забрал потом еще два дома и на них тоже так написал. Чтобы точно никто не мог войти в его дома, Зураб заминировал их.
У Зураба был дед, грузин, ему было девяносто два года. Он спрашивал Зураба:
– Один дом у тебя был, свой, крыша есть, зачем тебе еще три дома, зачем так много? Зачем тебе четыре крыши?
А Зураб сказал:
– Это что, много? У людей в Голливуде по сто домов.
Потом Зураб где-то нашел форму полковника милиции. И стал ее носить.
– Молодой такой, – засмеялась Ларис, вспомнила, – такой полковником разве может быть. Но мы говорили «господин полковник Зураб». Оф, он сердился, не дай бог, если мы так не говорили.
Потом однажды Зураб в дом изнасилований пришел. Антон не понял, что это такое, когда Ларис так сказала. Тогда Ларис, сильно смущаясь, рассказала, что был во время войны такой дом. Раньше в этом здании был Дом культуры. Туда, когда грузины пришли, они таскали женщин – молодых, а потом и всех без разбора – и старушек, и девочек совсем – и там их насиловали.
– Не люди, а обезьяны, – так Ларис сказала про тех, кто этим занимался, – мы их так и называли.
Обезьян было примерно пятьдесят человек. Женщин после всего, что с ними делали, или убивали, или они сами умирали. Из дома изнасилований всю ночь слышны были крики, женщины кричали, девочки кричали, старушки. А потом было слышно, как убивают их. Дом изнасилований абхазы сожгли, когда грузины ушли. Теперь на его месте опять Дом культуры.
Однажды обезьяны пригласили Зураба. В тот день учительницу привели, с дочкой. Она учила самого Зураба в первом классе, в доме Зураба виньетка была школьная, там эта учительница была, и было написано: «Учительница первая моя». Дочке было шестнадцать лет. Учительницу обезьяны насиловали и дочку ее тоже, пятьдесят обезьян, и Зураб с ними, а потом он учительницу застрелил, потому что она сильно кричала; дочку насиловали, пока она не умерла. После этого Зураб домой пришел и спать лег, пьяный был.
Когда Зураб утром проснулся, возле него сидел его дед, старый грузин. Соседи рассказали ему, что ночью сделал Зураб с обезьянами. Дед в руках держал пистолет и смотрел на спящего внука. Когда Зураб проснулся, он спросил деда:
– Зачем пистолет мой взял? Я разве разрешил?
А дед взял и застрелил Зураба.
Грузины хотели отомстить за смерть полковника, деда хотели убить за измену Грузии, пришли к нему, а он уже сам умер.
– Так сильно жалко его было, – сказала Ларис, – Хотел до ста лет дожить, не получилось.
Потом Ларис рассказала Антону про другого соседа, его звали Абесалом Джоджуа. Когда началась война, он своим соседям сказал:
– Вы – пришельцы!
– Какие мы пришельцы, – удивились они. – Мы же твои соседи, Абесалом, что с тобой?
– Вы пришельцы, – сказал Абесалом. – А у пришельцев своего государства не может быть. Вы должны или уходить, или умереть.
Были и другие, были такие грузины, много таких было, которые не заболели. Они соседей – абхазов, и армян, и русских – защищали, не давали грузинам их убивать, а их самих убивать грузины не могли – они же тоже грузины.
– Оф, как много народу спасли эти люди, дай им бог здоровья и счастья за это, – сказала Ларис. – Если бы не хорошие соседи, в сто раз больше людей бы убили.
А иногда бывало так: человек был поваром, а стал командиром. Ларис рассказала Антону историю про Абика. Он был очень смешной, поэтому все так и называли его: «Смешной Абик». Он был очень высокий, толстый, похожий на Винни-Пуха, только небритого и кавказской наружности. Смешной Абик никогда не ходил один – за ним всегда ходила целая стая собак и кошек. Они шли за ним, потому что Абик был повар и подкармливал их. Собаки и кошки за это его любили и всегда его сопровождали. Соседи Абика тоже любили, потому, что он был добрый и еще потому что Абик готовил самые вкусные в городе хачапури. Были женщины-повара, они тоже вкусно готовили, но так, как у него, ни у кого не получалось, потому что Абик разговаривал с каждой лодочкой хачапури; он ей говорил:
– Сейчас пойдешь, лодочка, в дальнее плавание!
И отправлял лодочку в плавание – в печь. Сам Абик говорил, что лодочки возвращаются из плавания такими вкусными, потому что он с ними разговаривает.
Дети смеялись над Абиком за то, что за ним всегда ходят собаки и кошки, он тоже смеялся над собой. Он был добрый. Фамилия Абика была Аба. Мама у него была грузинка, а отец – абхаз. Абику было тридцать, но он не умел знакомиться с девушками. Когда хотел познакомиться – страшно краснел и не мог говорить. С лодочками хачапури он умел разговаривать, а с девушками – нет.
