— Да нет, я всем доволен, — ответил Рено.
Затем поднял голову и покраснел:
— Но Летеран ничего не сделал, он вошел за минуту до вас!
— Зачем вы вмешиваетесь? Разве это ваше дело?
— Нет, — сказал Рено.
— Тогда держите свое мнение при себе. Тоже зайдите ко мне в кабинет вечером.
Рено промолчал. Когда за префектом закрылась дверь, Дени услышал, как остальные шепчут «Браво, Жаки!», и пожал плечами. Жаки повернулся к Дени, а тот повернулся к нему. Дени снова пожал плечами и со злостью склонился над книгой.
Вчетвером, в сопровождении воспитателя, они вошли в кабинет префекта. У самого маленького из них, Рамона, на лице застыла улыбка. Косонье — темные волосы, очки в круглой оправе — держал руки за спиной. Жаки вместе с Дени стояли чуть поодаль, устремив взгляд на Гаргантюа.
— Вот лентяи, — сказал префект.
Он уселся за свой стол, придав лицу строгое выражение. Взял нож для разрезания бумаг и начал похлопывать им по ладони. Потом заметил улыбку Рамона:
— Что, вас это забавляет?
— Нет, отец.
— Тогда прекратите корчить из себя клоуна, — сказал префект.
Он взял со стола несколько листков и протянул воспитателю. Воспитатель раздал их ученикам, всем, кроме Дени. Листок Дени он оставил у себя. Это были штрафные листки. Четыре часа за «провоцирование беспорядка во время занятий». Дени подождал, пока выйдут те, кто получил листки, но префект больше ничего не сказал. Выходившие были расстроены. Они улыбались, но были расстроены.
Когда дверь за ними закрылась, префект поднялся из-за стола.
— Я бы хотел, чтобы о проступке Летерана забыли, — сказал Марионетка в тишине. — Он очень старался всю эту неделю.
— Знаю, — сказал префект, наливая себе воду в стакан.
В углу комнаты стоял столик. На столике длинный узкий графин и стакан. Префект выпил воду, аккуратно поставил стакан на место.
— Знаю, — повторил он. — Отец Белон мне уже говорил об этом. Впервые он старался.
— Да, — сказал воспитатель, положив руку на плечо Дени. — С прошлого четверга он ведет себя хорошо.
Префект взял из рук воспитателя штрафной листок. Минуту он помахивал им, так что Дени мог прочесть свое имя, написанное черными чернилами. Воспитатель убрал руку с его плеча, и Дени испытал облегчение.
— Неужели эта голова поумнела? — спросил префект с иронической усмешкой.
Дени в ответ лишь опустил голову. Он покачивался на своих длинных ногах, не отрывая глаз от графина на столике.
— А почему ты так старался? — спросил префект.
— Не хочу, чтобы наказывали, — сказал Дени.
— Значит, не нравится оставаться после уроков?
Дени продолжал разглядывать графин. Графин был еще наполовину полон. Когда он выйдет отсюда, то сразу побежит во двор, к кранам.
— Я ходил в больницу, — сказал он, — и видел больного, которого хотел бы снова навестить в следующий четверг. Не хочу оставаться после уроков.
Префект разорвал листок. Он положил руку на голову мальчика и подтолкнул его к двери.
— Спасибо, — с трудом выговорил Дени.
— И впредь ведите себя хорошо, — сказал префект, снова становясь строгим.
Дени вышел. Воспитатель вышел вместе с ним — Дени почувствовал, что тот стоит рядом, когда забирал свои учебники со скамейки в вестибюле.
— До свиданья, отец, — сказал Дени.
— До свиданья, малыш.
Дени побежал во двор с ощущением поражения, в котором он ни за что бы не признался Пьеро. Тот ждал его возле ворот. Сначала Дени пошел к кранам. Но воды не было. Он пожал плечами и подошел к другу.
— Наказали? — спросил Пьеро.
— Нет, — ответил Дени.
— Ты что, шутишь?
Дени потащил его за собой на улицу.
— Опаздываю, — сказал он, — расскажу тебе все на остановке.
В темноте они пробежали по тротуару мимо высокого парня из их школы. Тот стоял в дверной нише с девушкой. Он держал ее за талию, и они целовались.
— Кто это? — спросил Пьеро на бегу.
— Из первого. Я его знаю. Видел девушку?
— Толстовата, — ответил Пьеро.
Потом уже на остановке:
— Ну, как все было?
Небольшая очередь поджидала трамвай. Дени встал в конец.
— Забавно было. Марионетка сказал Гаргантюа, что я стараюсь.
— Правда, — сказал Пьеро, — ты стал совсем другим. Ну и?
— Ну, и Гаргантюа спросил: «А почему вы стараетесь?» Я чувствовал, что он порвет листок.
— Листок уже выписали?
— Конечно.
— И он его порвал?
— Раз-раз и все. Потому что я сказал, что не хочу, чтобы меня наказывали.
— Ты так сказал?
— Да. Естественно, он спросил, почему. Он прекрасно знает, что мне плевать на все на свете наказания.
— Ну и? — спросил Пьеро.
— Ну, и я ответил ему: «Чтобы пойти в больницу и навестить больного». Можешь представить себе, как он возгордился.
— Он порвал листок?
— Ну да!
Возле них стоял какой-то человек. Худой и старый. Одет бедно, но держался очень прямо.
— Ты такой же иезуит, как и они, — сказал человек.
Дени посмотрел на Пьеро.
— Это он мне?
— Не знаю, — ответил Пьеро.
— Конечно, тебе, — сказал человек.
Он пожал плечами и отвернулся от них. И тогда пошел дождь.
День выдался не такой холодный, как в прошлый четверг, и небо было ясным. Легкие облачка бросали тень на дома. Свежие порывы ветра несли по тротуару клочки бумаги.
В комнатке за стеклом, где неделю назад Дени видел говорившего по телефону мужчину, на столе потягивалась кошка. Дени опустил воротник куртки и пошел по коридору. Комната в конце коридора по-прежнему пребывала в запустении. Монахини там не было. Он подошел к окну и посмотрел в парк. Садовник вскапывал лужайку. Из других комнат доносились голоса, и Дени прислушался, стараясь различить голос сестры Клотильды. Не удалось. Садовник за окном копал землю неспешными размеренными движениями. Седые волосы, непокрытая голова. Дени подумал, что лучше всего пойти к остальным. Садовник его не интересовал.
На лестничной площадке второго этажа он услышал голос. Голос «красивого лица». И тут же услышал голос Прифена.
— Он справедливый, — говорил Прифен, — редко нас наказывает, а если наказывает — то за дело.
«Ну-ну, продолжай, — подумал Дени, — мели языком — надолго тебя не хватит».
Он чувствовал, что злится и страдает из-за Прифена. Если можно было бы ударить его по лицу, он бы ударил — и бил, пока тело его не обмякнет, не станет бездыханным, не затихнет. Дени сам не понимал, за что. Может быть, просто потому, что это был Прифен, или потому, что Прифен разговаривал с «красивым лицом». Дени медленно, бесшумно шел на голоса, жесткая прядка упала на лоб. Они стояли вдвоем у поворота коридора, Прифен опирался о стену. Ее он видел со спины.
— Привет, — сказал Прифен.
Дени не ответил. Прифен протянул ему руку. Дени не реагировал. Он смотрел на монахиню, она улыбалась ему, равнодушно, молча, может быть, даже не узнавая его.
Он наклонил голову в знак приветствия:
— У вас все в порядке?
— Да, в порядке. Вы опять опоздали.
Она рассматривала его своими голубыми глазами, задержавшись взглядом на пряди, которую он тщетно пытался смахнуть со лба.
— Я не знал, что нужно приходить в определенное время, — сказал Дени. — Прихожу, когда могу.
Тон, которым он ответил, привел монахиню в замешательство, по ее улыбке словно пробежало облачко. Дени забыл все заготовленные слова. Они то ли остались дома, то ли внизу у лестницы, то ли в пустующей комнате. Если бы не было Прифена, возможно, он попытался бы сказать ей, что пришел только для того, чтобы снова увидеть ее, и что всю неделю надеялся, что ему удастся поговорить с ней, как только что с ней говорил святой недотрога. Но он не осмеливался, и никогда не осмелится. Он был лентяем — таких не привечают, им дают пройти мимо.
Он прошел. В палате, куда он заглянул, Пьеро сидел возле спящего больного.
— Не торопись, — сказал он, — я жду уже полчаса.
— Ну и? — сказал Дени, глядя в окно.
— Что с тобой?
— Ничего.
Пьеро встал и подошел к нему.
— Знаешь, это не смешно. Я пришел сюда ради тебя. Тебе что, кажется, что проводить жизнь в больнице — это веселое занятие?
— Разве я просил тебя приходить?
— Мне так показалось. Черт возьми, ты просто сволочь, честное слово! До чего мерзкий характер!
— Ты мне осточертел, — сказал Дени громко.
Он отошел от окна и оттолкнул стул, стоявший на дороге.
— Ты куда?
— Ухожу.
— Проваливай отсюда, — сказал Пьеро.
По коридору шел Прифен, совсем один.
— Ты куда? — спросил он.
— Тебе какое дело?
— Что на тебя нашло?
— Ты мне осточертел, — сказал Дени.
