Я плыву вдоль мыса, прямо на запад. Добравшись до больших камней, где заканчивается мыс, я поворачиваю на юг. Спустя некоторое время кладу весла на корму и ищу на суше первые ориентиры.
Ни одного не видно. Возможно, здесь все сильно изменилось и старые ориентиры не действуют. А может, я плохо помню это место.
Но все же я принимаю решение закинуть сеть здесь и бросаю за борт красный пластмассовый шарик-поплавок. Делаю несколько гребков, чтобы лодка набрала скорость, поднимаюсь и начинаю медленно растягивать сеть. Я рад, что меня никто не видит, поскольку сеть выглядит весьма неказисто. Я сделал все, что мог, чтобы залатать дыры, и все же большие фрагменты отсутствовали. Со стороны похоже, что я занимаюсь ярусным ловом[5].
Сеть заканчивается неожиданно быстро, и последний красный поплавок все дальше и дальше ускользает прочь от меня по инерции. Я смотрю в небо, но не вижу полосы облачности, скрывающейся на горизонте. Завтра будет неплохая погода.
«Температура +20 °C, после ночного дождя солнечно. Ветер слабый, юго-восточный», — пишу я вечером.
Я рано засыпаю, но просыпаюсь как от толчка, оттого что на лице лежит книга о законах перспективы.
* * *
— Нет, Мари-Лу! Прекрати!
Я стою, крепко прижав руки к груди. Вода доходит мне до колен. Я стою на одном месте как столб так долго, что вечные бороздки на песчаном дне растворяются под моими ступнями. Вода такая холодная, что ноги ломит. На берегу загорает Бритт. Она лежит без верхней части купальника, и ее груди смотрят каждая в свою сторону, словно выглядывая симпатичных мужиков на пустынном пляже. Папа сидит в шезлонге в тени ольхи и читает газету.
Белая трясогузка бегает по кромке берега. Я слежу за ней взглядом и вижу, как она ловко хватает длинноногих комаров на границе суши и воды.
В мою сторону мчится Мари-Лу в красном раздельном купальнике, и трясогузка испуганно вспархивает. Мари-Лу, не сбавляя скорости, устремляется в воду. Она высоко поднимает на бегу коленки, и брызги разлетаются во все стороны. Она направляется прямо ко мне и пробегает так близко, что холодная вода окатывает меня с ног до головы.
Я ору во все горло и кручусь на месте, чтобы не терять Мари-Лу из виду. Она с разбега бросается в воду, выныривает и отфыркивается. Затем ее плутоватый взгляд останавливается на мне.
— Нет! — кричу я. — Отстань! Не надо!
Но Мари-Лу не отстает. Она в восторге смеется и снова бросается ко мне. Подбегает, хватает меня за руки и отрывает их от груди. Она кружится вокруг меня, пока я не теряю равновесие и не падаю.
— Прекрати! — кричу я. — Отстань!
С берега доносится глупый смех Бритт.
Я бегу прочь от воды и хватаю красное покрывало Мари-Лу. Песок и капли воды летят на Бритт. Она подскакивает, срывает с себя солнцезащитные очки и вопит:
— Адам!
Мне плевать на Бритт Бёрьессон. Я снова забегаю в воду и изо всех сил швыряю покрывало Мари-Лу как можно дальше.
— О нет! Как ты мог, Адам?! — кричит Мари-Лу.
* * *
Проснувшись и выглянув в окно, я вижу, как по озеру плывут белые гуси. Волны с остервенением набрасываются на каменные подпоры мостков.
В такой ветер просто невозможно выходить на озеро в лодке. Во всяком случае, с одними веслами. Дует с северо-запада.
Я пожимаю плечами. Сеть подождет. Озеро Веттерн известно своим непредсказуемым нравом: может неожиданно разволноваться и почти так же быстро успокоиться.
Я завариваю чай и делаю пару бутербродов с плавленым сыром со вкусом креветок. Пока я ем, рассеянно вожу карандашом по альбомному листу. На рисунке будет вид из окна: мостки с покачивающейся лодкой, пенящиеся волны, чайка, летящая со стороны озера. Незаметно для себя я заполняю всю страницу мелкими карандашными набросками.
Надев свитер, иду проведать кур. Трава мокрая, и штанины джинсов быстро намокают по щиколотку.
— Доброе утро, — говорю я, открыв заднюю дверь автофургона. Сив встряхивается и подходит ближе. Кажется, они начинают привыкать ко мне. Я даю ей зерен и немного вареного риса, оставшегося со вчерашнего ужина.
Она набрасывается на рис.
— Цыпа-цыпа-цыпа! — зову я Рут. Ее нигде не видно, но мне кажется, я слышу тихое кудахтанье где-то внутри. Я обхожу фургон с другой стороны и открываю переднюю дверь. Захожу и ищу взглядом Рут, заодно и яйцо. Но ни курицы, ни яйца нет.
— Цыпа-цыпа-цыпа, Рут! — повторяю я и прислушиваюсь. С заднего сиденья доносится какой-то звук. Я прохожу в конец салона и осторожно приподнимаю длинное мягкое заднее сиденье. Под ним, съежившись, лежит Рут. Она с беспокойством смотрит на меня, словно раздумывая, стоит ли ей остаться или нет. Наконец она выпрыгивает, бежит к Сив и принимается за еду.
Я с удивлением смотрю на место, где она только что лежала. Под сиденьем в углублении, выстланном коричневой набивкой, лежат два яйца. Я забираю их и неуклюже пытаюсь одной рукой вернуть сиденье на место.
«Температура +19 °C, переменная облачность, ветер свежий, северо-западный. Два яйца», — пишу я вечером.
На озере еще неспокойно.
* * *
Мари-Лу вышла в бухту на яхте. Дует сильный ветер, и ее «Финн»[6] вдруг исчезает из поля зрения. Я слежу за ней в бинокль и решаю, что она окунула паруса в воду.
Мари-Лу причаливает к мосткам и от души смеется над моими обеспокоенными вопросами:
— Адам, сильный ветер — это так здорово! Я чувствую, что по-настоящему живу!
Мы идем через лес на луг на другой стороне мыса. Там растут шиповник и можжевельник, но прежде всего — цветы. Множество цветов: миндаль, кошачьи лапки, воронье око, маргаритки. Позднее летом зацветут лабазник, подмаренник и большой колокольчик. Однажды мы с папой устроили здесь настоящую опись. Нашли семьдесят четыре вида и подписали каждое растение на шведском и на латинском языках.
На лугу встречается множество курганов — огромных каменных куч. За ними — крутой обрыв к озеру Веттерн. Мари-Лу окрестила луг «бронзовым веком».
Я впервые рисую не дома, стесняюсь, отхожу в сторону, сажусь и пытаюсь нарисовать цветок шиповника, лепестки которого того гляди облетят.
Мари-Лу скачет по каменным кучам «бронзового века». Она часто разбирает верхушки и заглядывает внутрь курганов. Не знаю, что она там ищет. Уверен, что даже ей самой это неизвестно.
— Я хочу сделать открытие, — кричит Мари-Лу. — Хочу найти что-нибудь, что еще никто не находил. Чему много тысяч лет.
Иногда она проносится мимо, проверяя, как у меня идут дела.
— Ты станешь настоящим художником, — говорит она.
— А ты — путешественницей-первооткрывателем, — отвечаю я.
Но она уже далеко. Быстрая, как летний ветерок, Мари-Лу бежит по луговой траве.
— Иди, посмотри, Адам! Здесь гнездо с четырьмя птенцами, — кричит она, сунув голову в заросли можжевельника.
Позже мы сидим на отвесном краю обрыва и смотрим на озеро. Отсюда сверху почти не видно волн. Нашей лодки тоже не видно, хотя мы можем окинуть взглядом большое расстояние.
— Интересно, как тут было в бронзовом веке? — спрашивает Мари-Лу.
— Наверное, так же, как и сейчас. И здесь точно так же сидели древние мальчик и девочка.
— Подумать только, они тоже были здесь. Однажды я стану археологом, вернусь сюда и раскопаю эти могилы.
— В них ничего нет, Мари-Лу. Их уже исследовали.
— Это они так думают!
Я смеюсь над ней. Отодвигаюсь немного подальше от края.
— Тебе плохо?
Я качаю головой:
— Ничего страшного.
— Как ты считаешь, насколько здесь высоко?
Я бросаю косой взгляд вниз на каменистый берег. Вижу, как подо мной качаются на волнах несколько крачек.
— Не меньше пятидесяти метров, — отвечаю я.
Я ложусь спиной на траву и смотрю в голубое небо. Через некоторое время чувствую, что Мари-Лу лежит рядом. С нами что-то происходит. Что-то, что я не могу объяснить. Сухая травинка щекочет мне щеку, и я, прищурившись, смотрю на Мари-Лу, нависшую надо мной.
— Ты боишься щекотки? — спрашивает она.
Я качаю головой.
Она проводит травинкой по моему подбородку.
— Перестань! — смеюсь я.
— Ты соврал!
Мы катимся по траве. Я пытаюсь отобрать у нее травинку. Мари-Лу оказывается сверху. Смотрит мне в глаза. А я смотрю в ее глаза, вернее, в глаз. Тот, в который я смотрю, одновременно смеется и полон серьезности. И хотя мы знакомы, мы словно впервые видим друг друга. Время замирает. Или вообще прекращает свой ход. Кажется, между бронзовым веком и настоящим моментом случилось короткое замыкание. Мы — не те люди, которыми только что были. Да нет, мы все те же. Но между нами появляется нечто новое. Мне хочется прикоснуться к Мари-Лу. Я провожу кончиками пальцев по ее щеке, по ямочкам и по губам. Не знаю, зачем я это делаю.
