Карл первым услышал шум двигателя. Он остановился и обернулся. К ним приближалось облако пыли, окрашенной огромным шаром солнца в багровый цвет. Потом они увидели грузовик. Когда он приблизился, Карл замахал руками, и грузовик остановился. Это был старый немецкий грузовик, прошедший, по крайней мере, три войны. Ветровое стекло было усеяно трещинами, дверцы отсутствовали. За рулем сидел почти черный великан с бритым черепом. Он смотрел на Карла, и под его пышными усами змеилась улыбка. Сидевшие рядом двое мужчин смеялись и выкрикивали что-то. В кузове на груде кирпича сидели мужчины; их было около десятка. Некоторые из них носили местные одеяния, на других была изношенная до лохмотьев европейская одежда. И тех, и других покрывал густой слой пыли. Смеясь, они махали путникам руками, предлагая забраться к ним. Кузов был очень высоким. Карл подтолкнул вверх Брижит, у которой совсем не было сил. Какой-то усач подхватил ее за руки и поднял, словно перышко. За ней в кузов забрался Карл. Грузовик зарычал и тронулся с места. Один из мужчин усадил Брижит перед собой на груду кирпича и со смехом схватил ее за грудь. Она ударила его по руке, стараясь высвободиться. Тогда он наклонился, ухватил рубашку за самый низ и резко рванул кверху, заставив ее этим движением поднять руки, несмотря на сопротивление. Сидевший позади нее другой мужчина уже рвал бретельки ее лифчика. Карл кинулся на них. Кто-то ударил его по голове кирпичом.
Кирпич раскололся. Карл упал. Они повалили Брижит на кирпичи. Некоторое время, пока они сдирали с нее джинсы, она еще сопротивлялась. При виде небольших бледно-голубых трусиков все дружно расхохотались. Теперь они держали ее за руки и за ноги так, что она не могла шевельнуться. Первый из мужчин быстро закончил с ней. Следующий тут же вдавил ее в кирпичи своим весом. После четвертого она потеряла сознание. Водитель остановил грузовик и вместе с напарниками забрался в кузов.
Солнце садилось. Небо на западе было багровым, словно раскаленное железо; с противоположной стороны горизонта на совершенно черном фоне ярко светилась большая звезда.
У водителя не хватило терпения дожидаться своей очереди. Он схватил Карла, валявшегося без сознания с залитой кровью головой, и сбросил его на землю. Потом он содрал с него одежду и принялся забавляться. Спустившиеся за ним напарники, среди которых был старик с белой бородой и грязным тюрбаном на голове, со смехом наблюдали за ним.
Боль заставили Карла очнуться, и он закричал. Старик заткнул ему рот босой ногой. Подошва ноги была похожа на потрескавшийся камень. Карл отвернул лицо и с криком забился, пытаясь высвободиться. Старик наклонился и перерезал ему горло ножом. Нож был самодельный, с длинным кривым лезвием и белой, инкрустированной медью костяной рукояткой. Это был красивый, искусно сделанный нож, мечта любого туриста.
Когда все, включая старика, удовлетворили свою похоть, кто с Брижит, кто с Карлом, а некоторые с обеими жертвами, они раздробили Брижит голову кирпичом и оттащили обнаженные тела за ближайший придорожный бугорок. Они не забыли содрать кольцо с пальца Карла, а также ожерелье и браслет с Брижит; забрали они и всю их одежду.
Зловещий горизонт тускло светился, словно угасающие угли. Огненная каемка бросала багровые отблески на тела, выпачканные в крови и сперме.
За холмами неподалеку завыл голодный дикий пес; к нему присоединились другие голоса из глубин надвигавшейся ночи.
Грузовик тронулся в путь, плюясь дымом и гремя рессорами. В кузове мужчины с оживлением потрошили рюкзаки; то и дело вспыхивал спор из-за какой-нибудь мелочи. Старик повесил себе на шею ожерелье из кусочков дерева. Он радостно смеялся. Его открытый рот походил на бездонную черную дыру. Водитель включил фары. Горела только левая. Правой не было совсем.
***
Это было в мае 1968 года, в понедельник, который на следующий день газеты назвали «красным понедельником» только потому, что еще не знали, что за ним последуют другие, еще более красные дни. Студенты, уже несколько недель разрушавшие факультет Нантерр, объявили в субботу, что во вторник они проведут демонстрацию возле Сорбонны. Это можно было сравнить с объявлением о том, что они собираются разжечь костер на сеновале. Естественно, при этом могла сгореть вся ферма. И они это знали. Можно было не сомневаться, что именно к этому они и стремились. Поджечь весь балаган. Известно, что зола — это хорошее удобрение для нового урожая.
***
Суета вокруг баррикады постепенно усиливалась. Студенты выдирали из проезжей части улицы куски асфальта и швыряли их в полицейских. Те возвращали эти подарки обратно. Некоторые студенты выскакивали из-за баррикады, чтобы выпустить свой снаряд с разбегу, сопровождая криками траекторию его полета. Все это напоминало танец, живой и легкий, его участники были молодыми и стройными, движение переполняло их, словно приподнимая над землей. На перекрестке с улицей Сены быстро росла толпа. Небольшие группы отделялись от нее и подходили к баррикаде, чтобы принять участие в метании в полицейских камней и кусков асфальта.
Полицейские начали отвечать им гранатами со слезоточивым газом; те взрывались с негромким хлопком, испуская белый дым, стелящийся над самой землей. Нападавшие тут же разбегались в стороны от пораженной зоны, затем снова переходили в наступление, вызывая этим очередную порцию гранат. Движение людской массы напоминало быстро чередующиеся приливы и отливы.
В действиях студентов некоторое время сохранялось нечто непринужденное, словно они развлекались забавной игрой. Но это продолжалось недолго, словно это было время перед бурей, когда еще под голубым небом возникают редкие порывы сильного ветра, срывающие листья с деревьев и позволяющие почувствовать приближение урагана. Если повернуться спиной к горизонту, над которым уже навис пронизанный зарницами мрак, то видны только деревья, которым ветер настойчиво предлагает освободиться от рабства корней. Они со стонами клонятся в разные стороны в безуспешных попытках взлететь.
Посреди зародыша баррикады, взгромоздившись на самый большой ящик, возвышался Оливье. Он что-то кричал, размахивая руками. Он был в своей куртке из коричневого бархата, за спиной у него развевался конец обмотанного вокруг шеи оранжевого шарфа, связанного бабушкой. Сегодня утром она заставила его надеть этот шарф, потому что он кашлял и у него начало побаливать горло.
Длинные шелковистые волосы обрамляли его лицо, скрывая еще детские ямочки на щеках. Матовая, словно покрытая загаром кожа сильно побледнела от усталости. Глаза под черными ресницами, такими густыми, словно он их накрасил, казались спелыми орехами, упавшими в траву и поблескивавшими от росы в лучах утреннего солнца.
Жестикулируя правой рукой, он призывал товарищей прекратить бесполезную суету и присоединиться к колонне на Данфер-Рошеро. Но окружающие не слышали ничего, кроме биения своих сердец и шума крови в ушах. Они наслаждались беготней и криками. Приливы и отливы все более плотной толпы возбуждали их. Атаки становились более быстротечными и в то же время более опасными; с каждым разом они все дальше продвигались вперед. Все чаще мелькали булыжники и обломки чугунной ограды.
Противостоящие им полицейские образовали плотную группу. Прижавшись плечом к плечу, в касках и черных плащах, блестевших, словно от дождя, они сплотились в массу, пугающую своим молчанием и неподвижностью. Сзади к ним медленно подъехали автобусы с решетчатыми окнами и выстроились в несколько рядов от тротуара до тротуара, на всю ширину проезжей части улицы. Когда перестроение закончилось, люди и машины пришли в движение, напоминая своей угрожающей медлительностью какое-то доисторическое чудовище, от шагов которого дрожала земля. Из черной массы неожиданно выдвинулись мощные водяные хоботы, опрокидывавшие и сметавшие с тротуаров урны, рекламные щиты и людей; они выбивали стекла из окон нижних этажей и врывались в помещения, заливая их. Повсюду падали и взрывались гранаты со слезоточивым газом. В наступавших сумерках струи дыма казались еще более белыми. Студенты быстро рассеялись по боковым улочкам. Полицейские гнались за ними по пятам. На улице Катр-Ван неожиданно проснулся спавший на куче песка клошар. Бывший легионер, еще довольно крепкий, хотя здоровье и было основательно подорвано вином и одиночеством. Увидев людей в мундирах, бездомный бродяга вскочил, вытянулся по стойке «смирно» и отдал им честь.
На перекрестке с улицей Сены полицейских остановил град булыжников. В ответ они засыпали нападавших гранатами. Туман едкого газа поднялся до окон самых верхних этажей. Большие белые облака неторопливо ползли над крышами зданий. Откуда-то вылетел грохочущий мотоцикл с двумя журналистами в белых масках и больших желтых шлемах, на которых были видны названия их газеты. Сидевший за рулем тут же получил удар булыжника в грудь; под передним колесом мотоцикла взорвалась граната. Мотоцикл упал на бок перед витриной галантерейного магазина. Его хозяин уже опустил решетку на входную дверь. Потрясенный боевыми действиями на улице, он пытался разглядеть через стекло происходящее. Это было началом конца его мира. Потом он попытался спасти висевшие на витрине рубашки, стал торопливо снимать их и передавать жене.
