— Ты точно не сидишь на них?
— Да. Возможно, на них сидит Джаспер Джонс. «Мне плевать, мне просто плевать».
Бомба уютно, словно рождественский пудинг, устроилась у него на коленях. Мун погладил ее. Едва он заметил, что опять остался один, как в комнату вернулась Джейн с трусиками в руках.
Она погладила его по голове:
— Умница. Как ты догадался?
Мун сидел на постели, тикая, словно бомба.
«Мне плевать. Мне действительно плевать».
Он пытался придумать вопрос, который вберет в себя все вопросы и даст ответ, который будет всеми ответами, но тот получался таким простым, что Мун в него не верил.
— Знаешь, — сказала Джейн, — я всегда считала, что запах кожи, лошадей, подмышек и всякого такого — самый мужской запах, но должна сказать, что нахожу пряный аромат прикопченных лимонных деревьев, которым благоухает твой лорд, просто рррос-кошным… я представляю, как меня соблазняют под звуки клавесина. Думаю, это признак зрелости, ты так не считаешь?… То есть я привыкла представлять, как меня ррраздевают на горбу скачущего верблюда.
Она весело посмотрела на него.
— Я не умею играть на клавесине, — сказал Мун.
— Возможно, ты сможешь напевать за ширмой или делать еще что-нибудь.
— Да.
Она кисло посмотрела на него:
— Дорогой, я просто шучу.
— Знаю, — сказал Мун. — Знаю.
Джейн улыбнулась ему и успокоилась.
— Джаспер просто в бешенстве! Думаю, твой лорд очень славный и чертовски прекрасно выглядит, и он очень мило относится к Джасперу. Конечно, он же такой утонченный. Он помогает Джасперу со шпорами.
«Шпоры».
— Он их неправильно надел и располосовывает себе ноги всякий раз, как делает шаг, но говорит, что предпочитает носить их так. Конечно, он просто упрямится.
Мун безнадежно решился:
— Кто он, черт его дери, такой и зачем он напялил эту одежду?… И что он делал с тобой?… Джейн, ну почему ты?…
Джейн прикусила губу, чтобы сдержать слезы, задрожавшие на грани воспоминаний.
— Я упала. Мне было очень больно. Ты бы видел, какой там синяк.
— Упала с его лошади?
— Споткнулась в ванной. Мне страшно повезло, что поблизости оказался он, а не ты, — укорила она его.
«Ну не оказался, ну и что? Девушка падает в ванной, расшибает попку, мужа нет, мимоезжий ковбой помогает натереться. На Старом Западе такое случается каждый день».
— Ты удивилась?
— Конечно удивилась, я же упала. Помоги мне застегнуть.
— Удивилась, что ковбой как раз проезжал мимо.
— Глупенький, он не проезжал, он приехал навестить меня.
— И много ковбоев приезжает тебя навестить?
— Двое.
— Не так уж и много.
— Вполне достаточно, дорогой. Не передашь мне одну из вон тех конфеток, а то я чувствую себя зефириной.
В большой, перевязанной ленточкой прозрачной коробке, размером со шляпную, в бумажных гнездышках слоями лежали конфеты. Мун грязно воспользовался тем, что она потянулась за конфетой, и стиснул ее грудь.
— Ты права — ты и впрямь как зефир.
Но вышло как-то глупо (видимо, из-за того, что она не придала этому значения), и он подумал, что если бы сжал ее как-нибудь по-особенному, она издала бы звук, похожий на клаксон.
— И давно они тебя навещают?
— Несколько дней. Бедняжки, они друг друга на дух не переносят.
Каждый ответ порождал у Муна такое чувство, будто реальность находится вне пределов его восприятия. Если он делал определенное движение, менял угол своего существования на обычный, логика и абсурд разделялись. Но так он не мог их ущучить.
Он осторожно положил бомбу на постель рядом с телефоном.
— Что ж, в следующий раз брошу в него бомбу, — сказал Мун.
— Нет, не бросишь, — мягко ответила Джейн, скорее предрекая, чем запрещая. — К тому же ты не причинишь ему никакого вреда, пока не шарахнешь по голове.
— Ты только это и знаешь.
— Дядя Джексон не мог сделать бомбу.
— Эту же сделал.
— Ну так включи ее. Сам увидишь.
— Нет, — сказал Мун. — Не сейчас. Не хочу тратить ее зря.
— Ты идиот, и дядя Джексон был идиотом.
— Он был мастер на все руки. И в бомбах разбирался. Он ведь был ученый, так?
Джейн пренебрежительно взмахнула расческой.
— Ну так включи ее, и посмотрим, что будет.
— Ничего не будет, — ловко увильнул Мун. — У нее двенадцатичасовой взрыватель.
— Меня от этого мутит.
Если бы за дядей Джексоном пришли немцы, ты бы увидела, как она работает.
— Дядя Джексон был чокнутым.
«Вообще-то это правда».
— Но он знал о бомбах все.
— Ты тоже, — добавила Джейн. «А вот это отсюда не следует».
— И ты прекрасно знаешь, — сказала она, — что никогда ничего с ней не сделаешь, так что перестань с ней носиться.
Мун тайком улыбнулся, точно анархист, который ждет, когда подойдет процессия.
Ему почему-то казалось, что губы Джейн накрашены розовым. Он задумался, оптическая это иллюзия или сверхъестественная. Потом заметил, что ее глаза подведены зелеными линиями, уходящими в углубления ее век. Он почувствовал, что все, угнетающее его чувство порядка, необходимо свести к одному объясняющему фактору.
— Он везет тебя на бал-маскарад?
— Это было бы здорово. А что, где-то намечается?
— Не знаю, — ответил Мун.
— Он обещал меня прокатить.
— Что, на лошади?
— Нет, глупенький, в карете.
Мун отступил, чтобы возобновить атаку.
— Ты накрасила губы розовым, — обвинил он ее.
— А в какой, по-твоему, цвет я должна их красить?
Он опять почувствовал себя жертвой чувственного укола адвоката, который сочиняет свои собственные законы на ходу. Но затем, чуть ли не в то же самое мгновение, призма, внутри которой он находился, разбилась; он взглянул ей в лицо — то же самое лицо, розовогубое, зеленоглазое, только теперь совершенно обычное. Его привычность сбивала с толку: губная помада и тени для глаз. Обыденное опять надуло его, заставив видеть абсурдное, а абсурдное водило за нос, прикидываясь обыденным. Он откинулся на постель и закрыл глаза.
«Я куплю в цирке списанного морского льва, и его музыкальный нос будет выдавливать нехитрые мелодийки из груди моей дамы. Паарп-пиппип-па-арп-паарп. Малость глуповато, но никаких упреков в ваш адрес, миссис Мун».
На улице прогремел выстрел. Как ни странно, стекло в гостиной, казалось, разбилось не после него, но одновременно.
— Теперь-то в чем дело? — раздраженно спросила Джейн.
Мун поднялся и спустился вниз. На оттоманке в гостиной сидел Джаспер Джонс: штанина джинсов закатана до колена, на икре кровь. Лорд Малквист стоял возле него на коленях и оказывал помощь. Мари было не видать, но протяжный всхлип выдал, что она прячется под диваном.
— Милый мальчик, — сказал девятый граф. — Сезон открылся?
— Это Убоище, — сказал Джаспер Джонс, скатывая штанину. — Злобная тварь.
— Вы ранены? — спросил Мун.
— Просто царапина — еще не привык к новым шпорам.
Мун подошел к окну. Пуля продырявила один из свинцовых средников, разбив оба стекла. Еще один ковбой неторопливо проезжал мимо дома, засовывая револьвер в кобуру. Мун почувствовал усталость и обиду. Он хотел отмежеваться от того, что, по его ощущениям, было навязываемой ему ситуацией. Он запрется в башне и посвятит остаток жизни лексикографии или, возможно, заползет под диван и зароется лицом в волосы Мари, закупорит ее вздохи своим языком. Под его туфлями похрустывали осколки. Он встал на одну ногу и безуспешно попытался смести их второй.
Джаспер Джонс с мрачной улыбкой стоял посреди комнаты и сворачивал самокрутку из папиросной бумаги лакричного цвета. Он втиснул ноги в сапоги со скошенными каблуками (поморщившись, когда задел шпору). Всунул измятую трубочку с висящим из нее табаком в рот — мрачная улыбка приняла ее без изменений — и одернул ремень с кобурой. Управившись с этим, левой рукой он осторожно надвинул шляпу на глаза, выстукивая правой одеревенелые арпеджио по своему кольту. Из самокрутки вываливались волокна табака.
На улице слышался неожиданно спокойный голос Убоища:
— Тпру, парень, стой, тупая тварюга. — А потом громче: — Выходи, Джаспер, я тебя жду.
Джаспер принялся охлопывать себя по всему телу. Лорд Малквист встал и услужливо поднес спичку к Джасперовой самокрутке, которая вспыхнула, как свечка, перед тем как уголек и остатки табака упали на ковер, подав маленькие дымовые сигналы бедствия.
Мун вышел мимо них в прихожую. Сверху донесся смелый, горделивый крик Джейн:
— Мари, скажи ему, что меня нет дома!
Он открыл переднюю дверь. О'Хара все еще сидел на козлах, покуривая коротенькую трубку. Рядом с двумя серыми лошадьми стояла гнедая кобыла Джаспера и мышастый осел. За ослом скорчился его бывший всадник: засунув правый кулак под левую подмышку, он осторожно поглядывал на ковбоя, который медленно проезжал мимо дома, туго натянув поводья.
