— Хотя, что поделаешь, одна частенько остаюсь, словом не с кем перекинуться. А ведь живая покуда. Хочется общенья. Где ж его взять, если Мишка с самого утра и до ночи у друзей ошивается, со мною ему тошно. Молодой еще, многого не понимает. Когда дойдет, будет поздно. А и поймет ли? Вон Аслан так и остался в дураках, совсем холодная у него душа. И не только ко мне, ко всем. Весь в Хасана пошел.
Вспомнила, как приходил к ней изредка старший сын. Забегал ненадолго проведать ее, никогда ничего не принес, только у нее клянчил деньги. Ему всегда что-то было нужно, а денег не хватало. Едва получив от матери сколько просил, тут же исчезал. Все обещал вернуть, но забывал. Катя не напоминала и Аслан через несколько месяцев появлялся снова.
— Хоть бы раз принес какой-нибудь гостинец или подарок к празднику иль на день рожденья. Нет, у него отшибло память. Поговорить с ним тоже было не о чем. Аслан всегда упрекал мать за случившееся:
— Ну скажи, на кой черт ты бросилась спасать чужую девчонку? Понятно, если бы она была родной! А тут… Дед стоял неподалеку, пусть бы и подставился. Чего ты выскочила под поезд? Думала, орден получишь? Но даже им ноги не заменишь. Ты перестала быть нужной!
— Дурак ты, Аслан! Большим стал, а ума как не было, так и нет!
— Ладно меня дурачить. Ну, скажи, что поимела от стариков Мадинки? Понятно, если б деньгами засыпали, так нет, ни копейки не дали. Кроме спасибо ничего не получила. А благодарностью сыт не будешь. Небось сама уже не раз пожалела обо всем, да не вернешь. Только в глупости своей признаваться не хочешь, — ухмылялся Аслан.
— Ни разу не жалела, что спасла Мадинку, — вытерла набежавшую слезу Катя.
— Значит, отец прав! Ты — чокнутая! Как можно забыть своих детей ради чужого? Нормальный человек на такое не согласится никогда!
— Это у вас мозги набекрень. На деньгах помешались, за них души продадите. И все что еще есть. Да разве можно такое деньгами мерить? Неужели жалости у вас нет? Ведь девчонка погибнуть могла!
— И что с того? Чужой ребенок! Мало их гибнет по городу, умирают каждый день. Моей души не хватит болеть за всех!
— Для тебя если я сдохну, перешагнешь спокойно и пойдешь, не оглянувшись, дальше. Что уж о других с тобою толковать.
— Неправда! Ты, какая ни на есть моя мать. И уж поверь, среди дороги не бросил бы. А на чужих, конечно не оглянулся бы. Я — не ты… Моя голова за чужую жопу не заболит.
— Потому и тебе, случись что, не помогут. В жизни не всегда сумеешь сам выкрутиться. Друзья понадобятся, без них никак…
— Ой, мать, ты все в пещерных живешь. Теперь не то, что в ваше время. Сейчас ни друзья, а деньги все решают. Коли их имеешь, королем дышишь!
— Асланчик, сынок! Часто богатые хуже нищих живут. Нет для них друзей и родни, потому что даже себе не верят, едят украдкой в своих домах, чтоб кто-то не увидел, не позавидовал и не попросил. Короток и беспокоен их сон. Детей и тех рожать не хотят. Расходов на них боятся. А бедным людям терять нечего. У них кроме души отнять нечего. А и ту зачастую прикрыть нечем. Зато живут открыто и спокойно, ни врагов не имеют и смерти не боятся. Вот и помысли, кто из них счастливее и богаче.
— Чудная ты! По твоему все люди дураки. Зачем они копят деньги? Почему на всем экономят? Воруют и обманывают к чему? Иль все глупые? — усмехался сын.
— Копят, покуда не поняли, что их затея — пустая и никчемная. Сколько людей собирали деньги, хорошие вклады имели, а умирали, оставляя все государству. От своих зубов отрывали зачем? Голодали и болели, а ночами ложились на подушку, в какой две иль три сберкнижки прятали. Скажи, это разумно? — спрашивала Катя сына.
— Я копить не умею. Никак не получается. Потому не спорю, что лучше. Живу, как могу. А когда совсем не получается, бегу к тебе, — признавался Аслан тихо.
Совсем другим был младший сын. Мишка никогда не упрекал мать случившимся. Часто приносил домой хромых и слепых собак, кошек, птиц, лечил, кормил, жалел. Сам убирал в квартире, стирал и готовил, заботился о матери. Никогда не уходил из дома, не покормив ее. Вернувшись от друзей даже поздним вечером, подолгу разговаривал с Катей, делился всем. Он никогда не грубил и не обижал ее. Мишка спал в одной спальне с матерью, и нередко они общались допоздна. Отца он сторонился и не ходил к нему в гости даже по праздникам. Он никогда не забывал о днях рожденья Кати и всегда приносил ей подарки. Копил деньги, какие Катя давала ему на школьные обеды. Он был счастлив, видя, как радуется мать каждому знаку внимания. Младший сын даже лицом был похож на мать. Он хорошо учился, и преподаватели хвалили его. Мишка резко отличался от своих сверстников. У него не было друзей в классе, во дворе. Он дружил со взрослыми ребятами, какие уже отслужили в армии, работали, даже имели семьи. Некоторые учились в институтах. Они иногда заходили к сыну. Посидят недолго, о чем-то поговорят и тихо уходят, не потревожив Катю.
Один из них подошел к ней, внимательно осмотрел протез, нещадно натиравший культю, сел с протезом на кухне, что-то подпиливал, шлифовал, а через час вернул, попросил примерить. Протез уже не давил, не причинял боль. Катя прошла на нем до кухни, радуясь, что боль исчезла. А парень, убедившись, что помог матери друга, даже не слушал благодарностей, говорил с Мишкой о своей работе. Он был протезистом в стоматологии, и все уговаривал сына поступить в мединститут, а тот отказывался. Вздумал пойти в финансово-экономический, но не повезло, срезался на экзаменах и Мишку вскоре забрали в армию. Не посмотрели на мать-калеку, не обратили внимания в военкомате, что Катя нуждается в уходе, а сын — единственный человек, кто мог бы позаботиться о ней. Старший Аслан в то время отбывал срок в зоне далеко за Уралом.
— Мам! Ну что делать? Придется снова взять кого-то на квартиру, чужих людей. На родню надежды вовсе нет. Они не помогут. Другого выхода не вижу. Может, в этот раз попадутся путевые девки. Как-то продержись эти два года. Вернусь, мы снова будем вместе, как всегда! Договорились? — смотрел сын на нее, а в глазах дрожали слезы. Он очень боялся оставлять мать одну.
— Ты пиши мне почаще, — просила Катя.
— Само собой, — обещал Михаил и слово свое сдержал. Женщина каждую неделю получала весточки от Мишки. Он писал ей обо всем. Она ему сообщила, что снова взяла на квартиру студенток.
— Сынок! Береги себя, умоляю! Ради меня не рискуй собой. Сам знаешь, ты у меня один на всей земле, больше нет никого. Знай, что нам уже строят гараж. Из кирпича кладку ведут. Обещают к осени полностью закончить. Там смотровая яма будет, и покроют крышу железом. Сделают полки, стеллажи. Все как ты заказал. А когда вернешься, купим машину.
— Да, знай, в городе открылись два новых института, кредитный и юридический. А сколько разных курсов работают! На компьютерщиков, на водителей учат. Короче, жизнь забурлила. И еще знай, твои друзья меня часто навещают. Привозят харчи со своих дач. Помидорами, огурцами и картошкой засыпали. Молоко и сыр, сметана и яички всегда свежие. Ни в чем нужды нет. И квартиранток взяла. За квартирой следят. Не обижаюсь, — умолчала Катя о главном, сколько неприятностей пришлось пережить из-за этих девок. Они уже через месяц будто сбесились. Стали водить мужиков, пить с ними и шуметь на весь дом. Девок вместе с хахалями не раз сгребала милиция по звонкам возмущенных соседей. Конечно ругали и Катю, грозили судом, называли держательницей притона и обещали выселить в барак на окраину города. Показывали кучу заявлений, написанных на нее соседями.
Катя ругала девок, обещала выкинуть всех до единой, но те падали на колени со слезами, обещали жить тихо, но через месяц все повторялось снова.
Катя не раз гоняла костылями разношерстную мужичью свору. Но однажды ударил ее бутылкой по голове перебравший мужик, и баба упала без сознанья. В это время к ней в квартиру ворвались разъяренные соседи.
— Вот и хозяйка, сама бандерша валяется. Набухалась сволочь. Не смотри что калека, пьет не меньше мужиков — до упада. Потому муж ее прогнал, не выдержал больше алкоголичку. А с пьяной бабы какой спрос. Оно завсегда так: пьяная баба — чужая жена, — брызгала слюной старая, злобная баба, указывая на бутылку под столом.
— Не пила она. Ударили ее по голове. Лежит без сознания. А стукнули мужики бутылкой, чтоб не ругалась на нас! — вступилась за Катю одна из девок.
— Защищаешь старую потаскуху! — взъелась старуха, требуя чтоб милиция забрала Катю в отдел и подольше продержала б в камере.
— Куда ж мы возьмем калеку? Она же на протезах. Нет у нас для нее условий содержания, — сконфузился молодой сержант.
— Тогда она всех нас инвалидами сделает. Вон что отмочила в приличном доме, бардак завела, а вы на нее управу не можете найти. Тоже мне — стражи порядка! Тогда зачем приехали? — выскочила вперед директор ресторана.
— Можно подумать, что в вашем заведении тишина! По пять вызовов за вечер. То драка, то поножовщина, то ворюги шабаш учинят, то новые русские перегреются и сикух не могут поделить. Уж кто бы возмущался! — не выдержал сержант.
