Ему важно, что он не один, – понял старик, – что совсем рядом люди.
Незаметно серой пеленой затянуло небо, и все потемнело. Воздух не двигался. Старик погасил машинально зажженную папиросу. Все тело взмокло от пота, даже пальцы. Темнело. И скоро стало, как вечером. Ребятишки разбежались, одна совсем маленькая девочка спряталась в шалаш.
Ударили первые капли. Саша закрыл книгу и встал. Чтобы видеть девочку в шалаше. От сильного ветра яблони закачались и вся трава на земле. Старик совсем приблизился к стеклу, чтобы лучше видеть в сумраке.
За девочкой прибежал отец, вынул из шалаша и унес на руках.
Ливень обрушился.
Отец и девочка промокли в одну секунду. И Саша промок под своей яблоней. Темноту рассекали молнии. Все это было красиво из-за стекла, но под яблоней, конечно, страшно. Саша рванул в дом. Но не запер дверь, а так и стоял в проеме. Видимо, пустой, безлюдный дом был страшнее сияющих молний.
Гроза прошла быстро.
Выкатилось солнце, и все засверкало, и заискрилось, и заблистало… Сияние – вот как это называется. И меня не будет,
– подумал старик, – и солнце выкатится, и будет – сияние.
Мальчик вышел из проема в мокрый сад. Скамейка была мокрая, и он не садился, а просто стоял. И пустой дом был за спиной.
Старик спустился, вышел и вдохнул невозможно свежий после подъездного воздух. Обогнул дом, пересек дорогу, пустырь, все медленно, потому что не умел быстро, тем более ноги скользили по сырой глине.
Он поравнялся с их калиткой, и мальчик увидел его.
Поздоровались.
– Ты что стоишь весь мокрый? – сказал старик. – Беги в дом, ставь чайник, простынешь.
– Папы нет, – сказал мальчик.
– Ну и что?
Мальчик смутился.
– Пригласи меня в гости, – велел старик.
– Конечно! – мальчик обрадовался и бросился отворять перед стариком калитку.
Скоро они пили чай. Мальчик был переодет во все сухое.
Старик спросил:
– Где Степан Петрович?
– С поставщиками разбирается. К вечеру обещал быть.
Старик потрогал лоб мальчика, лоб был горячий.
– Ляг и усни, – велел старик, – а я рядом посижу.
– Что вы, – сказал мальчик совсем как Верка. Но старику подчинился. Его разморило от горячего чая. Он уснул на диване.
В этом доме не было “декабриста” на подоконнике, был другой цветок – “невестка”. Буфет стоял в углу, у печки. Напротив окна
– письменный стол. За ним, конечно, мальчик делал уроки.
Вряд ли документы в буфете или в столе мальчика, – решил старик.
Он вошел в смежную комнату. Тут, разумеется, была кровать с подушками под кружевной накидкой. Шифоньер. Телевизор на тумбочке. Возможно, неплохо показывает, – подумал старик.
Телевизор был подключен к стабилизатору напряжения. Старик отворил дверцу тумбочки.
Мальчик дышал ровно.
Документы лежали в незапертой шкатулке. Старик достал сберегательную книжку. Ее завели в 1985 году, в год второй женитьбы. Деньги приходили на счет Степана Петровича ежемесячно.
Причем с учетом инфляции. В 1985 году это было триста рублей, а триста рублей в 1985 году – сумма немаленькая.
Старик спрятал книжку, запер тумбочку и вернулся к мальчику. Сел у окна, развернул книгу, которую мальчик читал под яблоней.
Листы были влажные по краям и разлипались с трудом. Старик был осторожен.
“Остров сокровищ”.
Старик с увлечением прочитал страниц тридцать, и мальчик проснулся. Старик взглянул на часы и сказал, что Верка его заждалась. Мальчик проводил его до калитки.
– Можно, я не буду говорить отцу, что вы у нас были? Не потому, что он против вас, он не поверит, что вы сами зашли, что не я вас зазвал.
– Я был у тебя? – удивился старик.
Его это вполне устраивало.
Мальчик не вернулся в дом, а сел на просохший край скамейки.
Лицо у него было розовое ото сна. Ребятишки разбирали свой мокрый шалаш.
Итак, картина прояснилась. Кто-то, возможно, брат этой женщины, встретился с ним через пять лет после развода и сказал:
– Мне это не нравится, но она почему-то в тебя влюбилась и не может разлюбить. Никого больше не хочет, ни одного мужчину, а время идет. Мне это, повторяю, не нравится, но что делать?
Я спросил свою сестру, что ты за человек. Она хоть и влюблена, но тебя видит без искажений. Она сказала, ты привязан к деньгам.
Это мне на руку. Ты женишься на ней. И каждый месяц жизни с ней на твой счет будет приходить триста рублей, с учетом инфляции.
Каждый день твоей с ней жизни будет оплачен. Ей ты ничего не скажешь. Думаю, ты согласишься.
Он не ошибся.
Степан Петрович хоть и любил веселую жизнь, был очень хозяйственный человек и копейку уважал. Он думал, поживу с ней, сколько терпения хватит, скоплю на кооперативную квартиру.
Потом, когда времена переменились, он думал, скоплю на ресторан или бар. Любил представлять себя за стойкой, работник и хозяин в одном лице.
Плохо он себя знал. А вот брат бедной женщины все правильно о нем догадался.
Год прошел, и второй, и третий, а Степан Петрович не мог заставить себя разойтись с нелюбимой женой, не мог оборвать поступление денег.
Жили они без друзей, потому что характер жены не переменился.
Степан Петрович боялся вести при ней свою прежнюю веселую жизнь, боялся, что и за это могут прерваться деньги. Так что жили они, со стороны, дружно. Может быть, он даже стал втягиваться в ее жизнь.
Нельзя сказать, чтобы они совсем не бывали в гостях, иногда заходили к тихим людям. И вот летним вечером 1992 года они возвращались от таких тихих людей.
Он много выпил в гостях, но шел ровно, а голова работала яснее ясного.
Автобусов уже не было, и они шли пешком. Шагали из города, долго. Он шел за женой и видел ее перед собой. В этот вечер он сознался себе, что никогда не откажется от нее, то есть от денег. Не сможет остановиться. Он шел за ней, знал это и ненавидел ее вместо себя. Иногда она оборачивалась и улыбалась ему.
Они достигли парка. И пошли вдоль решетки с львиными мордами.
Тополя качались высоко в темном небе. Фонари не горели. Она сказала:
– Перейдем?
Конечно, это она сказала!
И тут они услышали шум машины. Машина шла быстро. Они стояли у решетки и ждали, когда она пролетит.
Он толкнул жену, чтобы не было больше соблазна денег.
Вот такое допущение сделал старик. Он был уверен, что так все и было, только доказать не мог. Старуха доказала кольцом.
За окном на черной ветке висел месяц. Старик был доволен. Он почти разгадал загадку.
Во вторник Верка ушла на завод. Старик выпил чаю и, как неделю назад, сел у окна. У него было плохое настроение, он ничего не мог придумать с кольцом. Он сидел и хмуро смотрел на тропинку.
Почтальонша появилась рано. Она задержалась у их калитки и вложила что-то в ящик.
Старик вышел из дома и достал письмо. Погода в этот день была серая и прохладная. Письмо было адресовано Верке. Старик сразу узнал почерк старухи. Он вернулся в дом и у окошка распечатал письмо над дымящимся носиком чайника.
“Жаль, что ты такая ленивая на письма, – писала старуха, – и я от чужих людей узнаю, что у тебя гость. Гость этот чужим людям подозрителен. Лампия пишет, что он не тот, за кого себя выдает.
С одной стороны, кому и зачем это надо? Но – с тобой, моя дорогая, всякое может случиться. Будь осторожна. Сходи к Лампии и посоветуйся. Она к тебе не хочет идти, боится этого человека.
Конечно, я ей не очень верю. Из-за ее слов я с ним тогда и рассталась, а потом жалела. Думаю, она была права, но все равно жалею…”
Старик сложил письмо и заклеил конверт канцелярским клеем. И спрятал в свой портфель. Пора было уезжать. Но хотелось доразгадать загадку.
Лампия была, конечно, та старуха с толстыми стеклами.
Старик захотел увидеть ее в молодости. Он достал фотографии. Он вглядывался в лица. Он заметил, что выражения лиц меняются от времени, то есть по выражению лица можно угадать время.
Лампию он увидел в худенькой длинной девочке. Она качалась в парке на качелях-лодочках. Фотографировали не в парке, а перед парком, чтобы было расстояние, так что на переднем плане вышла решетка.
Решетка была какая-то не такая. Старик не сразу понял, в чем дело.
Дело было, конечно, не в ржавчине, то есть не в отсутствии ржавчины. Дело было в львиных мордах. Каждая держала в зубах кольцо. Этим кольцом весело было ударять по черному чугуну.
Сегодня все львы были без колец. Конечно, не все кольца разом исчезли из львиных зубов, и тем летним вечером кое-какие львы держали кольца, а может быть, это был последний лев. У него она тогда остановилась, пережидая машину. За кольцо ухватилась, потому что дорога впритык шла к решетке, а машина летела близко к обочине.
Он толкнул ее очень сильно, расшатанное кольцо выскочило. Когда машина умчалась, он тихо подошел к жене, наклонился, увидел кольцо в руке, испугался, что поймут по кольцу, разжал теплые пальцы.
Он не стал выбрасывать его на дороге, а спрятал в карман.
