Тот отомкнул лязгнувшую решётчатую дверцу, мотнул головой:
— Выходи.
Саше вернули паспорт, мобильный, ключи и мелочь.
— Александр Игоревич, распишитесь, что вы предупреждены о совершении административного правонарушения, — предложил дежурный.
Он склонился к протоколу и процитировал: «…мусорил в подземном переходе».
— Мусорил?
Сержант хмыкнул.
— Мусорил, — признался Саша. — Виноват, больше не повторится.
Майор, собрав морщины на лбу, поднял глаза на парня. Видно было, что немолодой офицер смертельно устал от суточного дежурства, от своей проклятой работы. Его мучила язва. Хотелось на пенсию.
— А что у тебя с лицом, парень? — дежурный перешёл на «ты».
— Петардой баловался.
Полицейский покачал головой. У него самого, наверное, были сыновья, такие же оторвы.
— За то, что из–за соплюшки на дорогу выскочил, спасибо тебе, парень. К нам не хочешь?
— В армию пойду, — ответил заученно Саша.
— После армии, конечно. Подумай, нам такие орлы нужны… Где костяшки–то набил? — дежурный показал глазами на Сашины руки.
Тот спрятал их за спину:
— Артрит.
Сержант загоготал, откинувшись на стуле.
Майор тоже улыбнулся.
— Ну, ты комик! Артрит у него, видишь ли. Ладно, иди, и больше не попадайся, — велел дежурный.
Уже на выходе из отделения Саша услышал, как пробасил что–то сержант и майор ответил ему раздражённо:
— Да не будут они писать заявление. Подонкам этим, что детей травят, я бы сам ноги повыдёргивал. Говорят, вот–вот закон выйдет…
Созвонившись с Борзым и назначив общий сбор, Саша направился домой, перекусить.
* * *
Гроб с телом Ивана Енохова поставили на сработанных его же руками табуретах во дворе. Попрощаться с усопшим пришли многие: родные, сослуживцы, соседи — не протолкнёшься. Всю неделю лил дождь, а тут разъяснило. В солнечных лучах серебрился седой ёжик деда, и пылала медь духового оркестра Городского совета ветеранов Великой Отечественной войны. Играли «День Победы».
Саша осиротел. Бабушка уже года три как не поднималась с постели, плохо соображала и почти не разговаривала с домашними. Мама крутилась как белка в колесе: вставала чуть свет, убиралась, кормила бабулю с ложечки и — галопом в свою библиотеку. Вечером — то же, только в обратном порядке.
Бабуля умерла в ноябре.
Всю зиму мама не выходила из дома. Она не взяла больничный лист, не оформила отпуск и не пошла за трудовой книжкой, когда её уволили, как самовольно оставившую работу. Мама не плакала — сидела у окна на жёстком стуле с прямой спиной, руки на коленях, и смотрела сухими глазами на заснеженный двор до глубокой ночи, хотя смеркалось рано и рассмотреть что–либо за окном не представлялось возможным. Когда Саша звал маму обедать, та безропотно вставала со своего стула, машинально мыла под его присмотром руки, садилась за стол и тут же поворачивалась к окну; предлагал лечь спать — ложилась; утром будил — открывала ясные глаза, будто и не смыкала их всю ночь. К весне мама пришла в себя, восстановилась в библиотеке (кого они ещё найдут на эти копейки), постепенно втянулась в работу, а потом вдруг ожила, тихонько засветилась изнутри, и даже, как показалось Саше, сделалась моложе. То всё сидела молча у окна, а тут начала за собой следить, сделала причёску, и, более того, стала допоздна задерживаться на работе. То у неё семинар — в наше время смешно даже подумать — по поэзии Серебряного века, то читательская конференция. Саша сначала обрадовался, всё лучше, чем киснуть взаперти, однако вскоре стал волноваться: смотрит она на него, смотрит, будто никогда не видела прежде, а то подойдёт незаметно и по голове погладит. Он первое время вздрагивал.
Предчувствия Сашу не обманули — мама привела домой дядьку, здоровущего, лысого и с квадратной челюстью.
— Знакомься, Сашенька, — сказала она, — это Кирилл Петрович.
А тот занял половину прихожей, не обойти его, не объехать, и протягивает руку. Саша такой ручищи и не видал никогда, как его нога. Плешь Кирилла под лампочкой блестит, в глазах — смешинки.
Весело ему, видите ли.
Сначала Саша взбрыкнул. Он то по–детски хамил, то огрызался по пустякам; а потом, на трезвую голову поразмыслив, решил: пусть живут. Квартира у них большая, места всем хватит, мама ещё не старая. Сколько уже лет прошло, как папаша сбежал.
Он, Кирилл, в общем, неплохой мужик оказался. Даже доверенность пасынку на свой «УАЗ Патриот» подписал. Саша ещё зимой сдал на права — будущий офицер должен уметь водить машину. Нормально зажили, чего там говорить. Посмотришь, у соседей отцы — один пьёт по–чёрному, другой жадный, снега белого зимой не выпросишь, третий командует… И тем не менее дома Саша стал чувствовать себя лишним.
Он занимался как проклятый, мечтая поступить в ВУНЦ ВМФ (Военно–морскую академию имени адмирала флота Н. Г. Кузнецова).
Дед рассказывал, что фрицы флотских боялись как огня и звали не иначе, как «чёрной смертью».
Ещё в марте Саша сдал в приёмную комиссию документы.
В середине июля надо было пройти медкомиссию, собеседование и экзамен по физической подготовке. Но это всё формальности. Саша занимался спортом, был здоров как бык, и считал поступление в академию делом решённым. Он верил, что целеустремлённый человек всегда своего добьётся.
* * *
Мама всплеснула руками:
— Сашуля, сынок, я уж и не знаю, что думать. Как с утра ушёл… Звоню — телефон отключен.
— Да ладно, мама, что ты в самом деле. Школу закончил, могу я немного дурака повалять?
— Позвонить–то можно было.
— Батарейка села.
— К врачу так и не сходил, вон какой бледный, — покачала головой мама. — Есть хочешь, наверное. Мой руки — и за стол.
Болела голова. Саша сунул её под ледяную струю и держал, пока по телу не забегали мурашки. Сразу полегчало. Но теперь замутило от голода.
Мама смотрела, как её совсем уже взрослый сын уплетает за обе щёки. Как быстро бежит время.
— Господи, ты как с голодного острова. Смотри, не подавись.
— Вкусно.
— Саша, — лицо мамы стало озабоченным, — приходил участковый, тебя спрашивал.
— А, ерунда, они сейчас всех молодых проверяют. Профилактика.
Саша склонился над тарелкой, чтобы мама не заметила его обеспокоенности. Похоже, собаковод написал–таки заявление.
— Здравствуйте, Кирилл Петрович, — Саша поздоровался с заглянувшим в кухню отчимом.
— Привет, Саша.
— Совсем меня не слушается, — Мария Ивановна повернулась к мужу. — Бабушка звала Сашеньку поперечным. Уже в садике он всё делал по–своему. Детишки, бывало, разберутся по парам, идут довольные, за ручки держатся, а Сашенька — один, наособицу, впереди всех. Мужичок с ноготок. И ничего с ним сделать было невозможно. Говори не говори — как об стенку горох. Меж бровей морщинка, глазёнки исподлобья сверкают. Никогда не плакал. А прикрикнет воспитательница, набычится и — назад, в игровую комнату. Спинка упрямая, — Мария Ивановна по–бабьи подпёрла щёку ладонью. Глаза её повлажнели. Того и гляди, слезу пустит. — Встанет в угол, не раздеваясь, в пальто, в шапке… Его первое время так наказывали, в угол ставили.
— Наш человек, — Кирилл Петрович подмигнул пасынку. — Маша, питай мужика. Соловья баснями не кормят.
— Мам, тут такое дело: мы с ребятами, ну с классом нашим, в поход дней на десять на Карельский перешеек договорились сгонять. Попрощаться, когда ещё увидимся… Ты там собери рюкзак дедов, спортивный костюм, сапоги… ну ты знаешь что… — попросил Саша, когда отчим оставил их одних.
— Сын, — мама вздохнула, — ты почти не бываешь дома. Совсем от меня отдалился. Это из–за Кирилла Петровича?
— Да ты что, мамуля. Он классный мужик, и я очень за тебя рад, чеслово!
Саша вытер рот салфеткой, встал из–за стола и поцеловал маму.
— Спасибо, ма, ты так вкусно готовишь, прямо как бабуля. Язык проглотишь, — улыбнулся Саша.
Встретились на заброшенном бомбоубежище во дворе, подальше от любопытных глаз. Скучин стоял в сторонке, отвернувшись от компании, и ковырял перочинным ножиком ствол берёзки. Сидиром, оседлав спинку притащенной сюда бог знает когда садовой скамейки, увлечённо терзал планшетник. Он, похоже, и во сне не расставался с гаджетами. Борзый покуривал в сторонке, меланхолично сплёвывая после каждой затяжки.
Саша вкратце рассказал о своём задержании и визите участкового инспектора.
— С почином тебя, Санёк, — поздравил Борзый.
— Спасибо, дружище. Хорошо, что паспорт был с собой. Стали бы проверять, пипец!.. Это стрелок заяву накатал. С чего бы тогда ко мне менты заявились?
— Отравить собаку, к такой–то матери! — предложил Борзый.
— Собака ни при чём, — покачал головой Саша. — А с её хозяином я сам разберусь.
— Вот это по–нашему, по–бразильски! — обрадовался Борзый. После твоих разборок мне уже делать нечего.
