— Ага, дёржит оборону.
— Где она сама-то, чё опеть не пришла? — спросила моложавая Сопрыкова с укоризной: Таисия от роду на праздники ни ногой.
— Укатила в город!
— А чё она в нём забыла?
— К дочке… — Иван Матвеевич тускло поглядел на мельтешню кругом.
— О, будто не могла подождать! Много ли нас осталось, на году раз или два собираемся! В прошлом годе ишо ничё наскребалось, а нынче ни Христины Францевны, ни Паны, ни Катерины Петровны…
— Дак и Николая Глебыча считай! И Ачкасова сюда же…
— Старик Тамирский…
— Который?
— А стрелил-то в себя из малопульки!
— Тоже, чё не жилось человеку?
— А чё хорошего? Дети пьют, внуки пьют, пенсию таскают, нигде не работают да ишо командавают! Вот он выждал, когда никого не было дома, пошёл в сарай да пульнул в себя…
В чёрные динамики, выставленные на крыльцо, просипев, откашляв горло, празднично заиграла музыка.
— Едри вашу мать, засипело, ажио уши заложило!
— Слушай, щас начнётся!
— А-а…
С приветным словом отрапортовала поселковая голова, мелко стриженная и, ровно пасхальное яйцо, крашенная в луковый цвет. Она громко перечислила все проведённые за год мероприятия, посвящённые ветеранам войны и труженикам тыла, означила, сколько их осталось числом — и получилось совсем негусто, но всё же терпимо, ибо в других поселеньях и тех не было.
За ней к микрофону на длинной ножке вышел директор школы Гончаров, поджарый нетрепливый мужик в очках, преподававший физкультуру. Этот высоко и хорошо говорил о трудностях войны, о том, как надо беречь каждого ветерана, но сам, судя по редкому седью, не победившему смолевую черноту волос, не зачерпнул того лихолетья и малой горсткой.
Едва закончил директор, которому много и сильно хлопали, как подле микрофона, точно синицы возле кормушки, столпились первоклашки — белый верх, чёрный низ. Высокая моложавая учительница, у которой под сиреневой блузкой девчоночьи выступали позвонки и острые, как у Катерники, маленькие грудки, что-то шептала ребятишкам, склонив над ними соломенный дождь волос и за руки разводя их, как мать-гусыня, на два рядка — мальчиков и девочек. Микрофон, притянутый книзу, встал посередке. С оглядом на волнительно покрасневшую учителку, девочки, едва грянула из динамика музыка, первыми затянули про «подлую войну», «А-а-а!», разевая ротишки и закатив к небу ясные глаза. За ними, дождавшись своей партии, баском подхватили мальчики, нахмурив брови и глядя поверх двора…
Это Иван Матвеевич ещё мог перенесть, хотя, глядя на ребятишек, он и почуял, как в сердце что-то остро упёрлось. Но из-за свежебеленой колонны вышла в алом шарфике из атласа, цокая каблуками, нафуфыренная краснокудрая председательша местного Совета ветеранов.
— Вспомним поимённо всех ветеранов, кто ушёл из жизни в мирные дни! — громко крикнула председательша и зашелестела в микрофон бумажками, словно осенний ветер палой листвой:
Антипин Георгий Николаевич: 1926–1978
Антипин Иван Михайлович: 1922–2008
Антипин Иннокентий Иванович: 1924–1989
Антипин Павел Фёдорович: 1900—1970
Антипин Савва Егорович: 1914—1962
Во всём районе самая большая потеря выбила двор безвестного Антипа, который дюжих был кровей, коли засеял своей родовой окружные сёла и деревни. Как-то на досуге Иван Матвеевич с карандашиком высчитал по книге «Память», что только из их мест ушли на фронт сто шесть Антипиных, а полегли пятьдесят три! Он перепроверил себя, а потом и Катернику заставил обсчитать списки — нет, всё верно, ровно половину выхлестало. Иван Матвеевич бывал в городе подле обелиска, не поленился и там сделать ревизию: сто два Антипина в граните, а всего призвано было, говорят, двести одиннадцать…
Антипин Алексей Яковлевич: 1902–1957
Антипин Борис Елизарович: 1924–1986
Антипин Василий Константинович: 1894—1974
Председательша запурхалась перечислять, ей поднесли воды, она выпила, долго откашливалась, прежде чем соскочила в списке на одну букву ниже. Ивану Матвеевичу показалось, что как будто бы и упустила она многих. Дальше слышалось разбродно:
Аксёнов Гермоген Васильевич: 1921–1987
Деев Николай Дмитриевич: 1923–2001
Корзенников Дмитрий Константинович: 1922–1993
Подымахин Иван Яковлевич: 1908–1981
Таюрский Фёдор Гордеевич: 1909–1984
Токарь Иван Аксеитьевич: 1911 — 2000
Ещё долго, прежде чем упереться в Шестакова Антипа Адамовича — далее список обсекался — читала председательша, но Иван Матвеевич уже не слушал её, застигнутый думой, как ветром в поле. И было с чего загоревать: ещё лет десять-пятнадцать — и во всём мире не останется ни одного свидетеля ужасной гибели народов! Взять за расчёт, что последним призывом заломали мальчишек двадцать седьмого года, как Ачкасов, — так по их ржавым забытым обелискам через пятнадцать годков стукнет стольник. Живые до единого уйдут, всё без них изоврётся, как давно и при них творится кругом, всё погрязнет в грехе и бесстыдстве. И знать будут о войне, что солдаты вшивели в окопах, гадили на передовой да мародёрствовали по населённым пунктам. Как будто чужими руками загребался огонь тех сражений, точно не их сапогами ломалась шея гитлеровской Германии, словно не их черепа впало смотрят в небеса, тщетно вгрызаясь пустыми ртами в не принявшую их землю…
Набежала тень тёмного облака, зябко подул из-под угора ветер, и листки затрепались в руке председательши. Но и ту напасть пронесло, снова чистым и гладким сделалось небо.
Вперёд выступили две старшеклассницы в светло-зелёных пилотках, под которыми упруго собрались в узлы тяжёлые косы. На белых тонких шеях, поверх воротничков голубых рубах, усаженных на худые девичьи телеса, забыто трепыхались пионерские галстуки. Улыбаясь, гибкими пальчиками отщипнув с боков и придерживая чёрные юбчонки, которые прилеплял к ногам охальный ветер, старшеклассницы какое-то время восторженно смотрели на заречный сосновый лес, на сморщенные тени проплывающих облаков, переглядывались, понуждая друг друга не страшиться…
— Девки, а девки?! Слышь? — из задних рядов, куда и во времена Ивана Матвеевича сбивали непутёвых парней и где с начала действа посмеивались да крутили музыку на телефонах, накатил набравший басовой крепи голос.
— Максим?! Максим Аксёнов?! Я тебя сейчас выведу из строя и покажу всем, какой ты есть! — усмирял, рыская по рядам, хрипатый нервный голосок, видно, классного руководителя этого самого Максима, но весельчак не унимался:
— Э, Танюха? Катюха?! Ну чё встали-то? Пляшите! Я вам даже спою: «Выйду в поле, сяду… — далеко меня видать!»
И снова — «га-га-га» по рядам, окрики, шуршание одёж.
— Бесстыдник! Никого не слышно, только тебя! — громко зашептала коротковолосая усталая класснуха с жёлтым девьим лицом, всё ж таки изловив Максима и цепляясь пальцами за петельки на его джинсовой куртке.
— А чё они встали, как эти? — переминался с ноги на ногу чернявый красивый парень, переросший училку па голову, и глаза его высверкивали, как два кусочка слюды.
— Не твоё дело! Твои усмешечки дурацкие услышали — и опешили…
На шум оглянулись едино, затевались старухи:
— Снять с паразита штаны да посадить в крапиву!
Но, с улыбкой обходя людей, туда уже направился директор Гончаров, протирая платочком стёкла очков…
В заминку, сбоку от девчушек, выкатилась низенькая круглая учителка из приезжих, которую Иван Матвеевич не знал по имени. Она поймала рукой микрофон и быстро притянула к бледно накрашенным губам, буркнув едва слышно:
— А сейчас участники поисково-краеведческого отряда «Память» расскажут о нашем знаменитом земляке, Герое Советского Союза — Антипине Иване Николаевиче… Начинай, Таня!
Высокая и черноволосая, с простым русским лицом, не оболганным помадами и тушью, Таня вдохновенно, как выученный стишок, затараторила, вздёрнув совестливый носик:
— Антипин Иван Николаевич родился в 1914 году в деревне Кукуй в семье крестьянина! После окончания Киренской семилетней школы и ФЗО в Иркутске работал инструктором областного стрелкового клуба, а с 1940 года — заведующим отделом Усть-Кутского райисполкома…
— В феврале 1942 года Иван Николаевич был призван в ряды Советской Армии, — за Таней понесла вторая, стало быть, Катюша, расставляя слова, как в февральском пуржливом поле вешки, на которые надо держать огляд. — Он — участник битвы под Орлом. Командир сапёрного батальона младший сержант Антипин в июле 1943 года со своими бойцами снял и обезвредил 400 мин!
Иван Матвеевич помнил своего тёзку, первого из четырёх Героев, которыми понесла река Лена. Они до войны вместе брали ягоды на Заборье. Был Иван Николаевич невысокий, круглолицый весёлый парень, всегда допрежь наедался черники, забивая до синевы рот, а уж потом щипал ягоду в берестяную тару. Мог и вовсе проваляться под кедром у холодного ключика, садя жёсткую махру и прикрыв от блаженства карие, как у девки, глаза. И кто бы тогда подумал, сколь высоко взлетит Иван Николаевич на фронте — и поныне отовсюду видать…
