В знак согласия я кивнул и дополнил:
– В первом встречном селении запасёмся продуктами: сама видишь, берега усыпаны кафе и ресторанами.
Девушка действительно осмотрела берега и, заметив мою усмешку, тоже улыбнулась и сообщила:
– У меня десятка...
– ...обрадовала миледи графа Монте-Кристо... Вот что, Татьяна, включай «Маяк» и веди корабль, а я сделаю навес.
Вертикально закрепить четыре бруска, натянуть на них одеяло – работа из категории «раз плюнуть». Беру топорик. «Не кочегары мы, не плотники» – мы мужчины. Мы возвели пирамиду Хеопса. Забыл, сколько лет мы её строили. А тут час, и дворец готов. Под ним можно сидеть не пригибая головы. Женщины только говорят об уюте. А делают его мужчины.
– Саша, деревня!
Гляжу, куда показывает рукой Таня. За серо-зелёным полем, на котором разлеглось несколько внушительных, как избы, стогов, показалась ленточка красных, синих, серых крыш и позолоченная луковица церкви. Странно. Почему-то деревня на левом берегу, а должна быть на правом. К тому же церкви строили только в сёлах. Это не Озерки. В карту смотреть ни к чему. Какая разница, Озерки или Ручейки, магазин-то там должен быть. Говорю:
– Делаем остановку.
– А кто пойдёт? – спрашивает Таня.
– Вместе.
– Украдут. – Таня с испугом смотрит на вещи.
– Кому нужно? Сама говорила: «все люди братья», К тому же кругом ни души, да и корабль есть куда спрятать.
Я указал на прибрежные кусты, которые свесились над рекой, отсекая от неё узкий коридор.
Затолкал плот под эту естественную ограду от глаз чужих, и, захватив транзистор, деньги и сумку, мы сошли на берег. Я впереди, Таня сзади. Кроме одинокой коровы, которая паслась метрах в двадцати, кругом действительно не было ни души.
Полюбовались стогом, решив, что сено из него возьмём на обратном пути. Через двадцать минут вошли в деревню.
Улица блистала контрастами. Маленькие тёмные иконки над воротами – и телевизионные антенны над крышами. У крыльца почты осёдланная лошадь обнюхивала сиденье новенькой «Явы» с коляской. Афиша «Сегодня в клубе «Господин 420»», – а из окна напротив ансамбль «Кристи» через магнитофонные динамики наяривал «Желтую реку» (у «Поющих гитар» эта песня почему-то превратилась в «Карлсона»). Старый покосившейся сарай, возле которого ржавеют железные рёбра какой-то сельскохозяйственной машины, а рядом стеклянный весёленький кубик магазина. В нём Таня забыла обо мне. Я не обиделся.
В гастрономах я уверенно чувствовал себя лишь в отделе штучных товаров и потому сейчас равнодушно встал у окна, наблюдая, как молоденькая продавщица с удовольствием металась за Таней вдоль прилавка. Стали подходить другие покупатели, но так как продавщица была одна, все терпеливо ждали. Здесь умели ценить хозяйственность. А когда в заключение своей покупательской деятельности Таня небрежно попросила подать четвертинку и пачку сигарет, кто-то из мужчин, до сих пор безмолвно топтавшихся у прилавка, с восхищением отметил: «Вот это баба!»
Возвращались к реке в обратном порядке: Таня впереди, я с сумкой за ней. Шёл и с улыбкой разглядывал чёрные от пыли пятки моей хозяйки. Выйдя из магазина, Таня взяла меня под руку и, заглядывая в глаза снизу вверх, виновато сказала:
– Я десятку истратила, ты не сердишься? Но я всё-всё купила, нам надолго хватит. Ты не сердишься?
– Я в восторге. Правда, сначала испугался, подумал, что ты весь магазин собираешься перевернуть... Но ты молодец, самое главное взяла... (Таня хитро подмигнула мне и пощёлкала пальцем по своей шее), суп в пакетиках.
Девчонка освободила мою руку и пошла впереди. Я шёл за ней и улыбался.
Плот, как и я думал, стоял на прежнем месте. Вещи в том же порядке, в каком мы их оставили. Но Таня всё внимательно осмотрела, потрогала и только после этой ревизии успокоилась.
Пошли воровать сено. Зацепили по большой охапке, и тут я едва не наступил на лежавшего в тени стога старичка. Его и немудрено было не заметить. Настоящий мужичок с ноготок. Он с ехидным любопытством наблюдал за нами и лениво жевал травинку.
– Народное добро, стало быть, растаскиваете, – проворчал он строго, но, заметив, что Таня испуганно опустила свою ношу, небрежно махнул рукой: – Тащите, тащите. На сене вам, конечно, веселей будет, а y нас не убудет.
Старик хохотнул, резво поднялся на ноги, стряхнул кепкой прилипшие к штанам травинки. Потом с интересом осмотрел меня с ног до головы, сказал:
– Прощевайте! Мне корову гнать надо. Я ведь из-за вас задержался. Разговор ваш слышал. Вы ушли, а я подумал: «Ан кто чужой ненароком на вещички набредёт, пиши пропало». Вот и ждал. А ты, милок, я вижу, уже в коммунизм шагнул. Резво, резво. Смотри, без штанов останешься. Прощевайте...
Старик не спеша направился к своей бурёнке.
А мы поплыли, обмениваясь впечатлениями о деревне, о ехидном старичке. И вдруг миледи робко спросила:
– Капитан, а обедать когда будем?
Я даже испугался. День клонился к вечеру, а я совсем забыл, что мой детский сад поить и кормить нужно вовремя.
– Что же ты до сих пор молчала? Возьми что-нибудь.
– Я одна не буду.
Ну, девица! Ну, характер!
– Танюша, потерпи немного. Сможешь? Сейчас причалим к берегу, устроим пир на весь мир и заночуем.
Таня вздохнула и утвердительно кивнула головой. Я направил плот в первую встречную заводь.
Расположились на поляне, окружённой лохматыми ивами полукольцом реке. Пока я собирал сушняк, разжигал костёр, пока костёр разгорелся – совсем стемнело.
Таня хлопнула в ладоши и объявила:
– Прошу к столу!
Стол ослепил меня. Девчонка сработала по принципу «Не оставляй на завтра то, что можно съесть сегодня». На траве на кусках обёрточной бумаги был выложен аппетитный и красочный натюрморт: башенка хлеба, перламутровые кусочки селёдки, красно-белые грозди редиски, жёлтая гармошка сыра, раскрытые консервные банки сияли тусклым жирным блеском. Мелкие детали картины рассматривать я уже был не в силах.
– Роскошно, – только и сказал я и пощёлкал пальцами, – а это дело где?
Таня передала мне четвертинку.
Если уж моё путешествие с самого начала превратилось в глупую комедию, пусть комедия и продолжается, Я налил водку: себе в кружку, Тане в крышку от термоса, – приподнялся на колени и произнёс:
– Леди и джентельмены, дамы и господа, рано или поздно человека посещает муза дальних странствий. Каждый день кто-то отправляется в дорогу, кто-то стучится в дверь родного дома, «из дальних странствий возвратясь». Слово «странник» не синоним слова «странно», но у них есть таинственная связь. Люди действительно странные. Когда-то они мечтали о самолётах и и пароходах. А сейчас, когда небо пересекают стремительные «Ту» и «Боинги», землю – поезда и автомобили, океаны – корабли, люди, как и прежде, отправляются через океаны на плотах, а через пустыни пешком. Так труднее, но так интереснее. Вот и у нас впереди не ялтинско-сочинская пляжная скука, а таинство открытия давно открытого... Снимите шляпы господа, промокните слезы дамы, пожелайте экипажу возвращения с пером Жар-птицы.... Таня, ну как?
– Немножко непонятно, но красиво.
– Тогда поехали.
Чокнулись. Я успел заметить, что Таня «поехала» смелее и быстрее меня. Набросилась на закуску.
Краски натюрморта стали заметно тускнеть. Вытряхнув из бутылки остатки, я достал карандаш, написал на клочке бумаги несколько слов, просунул записку внутрь бутылки, крепко забил в горлышко пробку – обструганный сучок - и бросил бутылку в реку.
– Ты что там написал? – поинтересовалась Таня.
– Дату нашего отплытия, – соврал я.
Тишина, лишь где-то очень звонко в унисон рокочут лягушки, да в реке иногда тихо плеснёт рыба... От водки, плотного ужина, от усталости мне не хочется ни двигаться, ни говорить, веки слипаются. И вдруг Таня спрашивает:
– Ты о чём сейчас думаешь?
– Ни о чём, – лениво ответил я, – лягушки поют... Вчера я тебя не знал, а сегодня ты появилась неизвестно откуда и неизвестно почему... таинственная незнакомка...
Таня включила транзистор. Мужчина приятным тенором пел о том, что любимая девушка забыла номер его телефона. С отчаянием в голосе, в бодром ритме твиста, певец старался объяснить мне, как ужасна его трагедия. По-моему, он старался напрасно. А если бы не было у него телефона?
– Почему из трёх песен две о любви, зачем любви столько? – возмутился я.
– А о чём же ещё петь? Как я готовлю обед, стираю, как на кухне ссорятся соседки, как селёдку выбираю в магазине? Это серость, а песне нужна романтика, – ответила Таня.
– Глупая какая-то романтика. Номер телефона забыла. Ну и что? Кому надо, тот помнит. Вот о тебе песенку сложить бы.
– Обо мне?
– О твоём характере. Ты девчонка совсем, а характеру твоему любая женщина позавидует.
– Вот уж обыкновенный.
