Ничего.
Даже не оглядываясь, Кэтрин чувствовала его присутствие. Осанка мужчины была неестественно прямой, а поступь — уверенной и пружинистой. Кэтрин невольно застеснялась своих потертых джинсов, красной безрукавки с бретельками и старых кожаных сандалий. Ее распущенные волосы прилипли к вспотевшему затылку. Ей казалось, что пот и жара в сочетании с поднявшейся в воздух пылью покрыли все ее тело тонким слоем грязи. В старинных зеркалах отразилась мозаика ее образов. К своему огорчению Кэтрин увидела, что блестящие от пота волосы на висках слиплись и теперь висят как две сосульки, белая бретелька лифчика выбилась из-под красной безрукавки, а спереди синеет безобразное, расплывшееся после стирки пятно.
Шахматная доска была прислонена к стене среди старых картин, написанных масляными красками. Мужчина присел на корточки и коснулся рукой доски. Стоя позади покупателя, Кэтрин разглядывала его мощные мускулистые бедра, широкую поясницу и ремень, глубоко впившийся в тело. Девушка впервые заметила маленькие погончики, белевшие на плечах мужчины.
Что это? — спросил он, заметив картину, спрятанную за шахматной доской.
Это был образчик импрессионистской живописи, пейзаж — старинный отель на скалистом морском побережье, с роскошным крыльцом и ухоженной лужайкой перед фасадом здания.
Мужчина выпрямился и указал на картину. Прежде Кэтрин не обращала на нее внимания.
Красиво, не правда ли? Кто художник? — спросил он.
Склонив голову набок, Кэтрин прочитала надпись на обратной стороне полотна:
Клод Лэгне. Тысяча восемьсот девяностый год. Эта картина была куплена на распродаже в Портсмуте.
Похоже на Чилда Хасана, — заметил мужчина.
Кэтрин промолчала. Она не знала, кем был этот Чилд Хасан.
Мужчина нежно провел пальцами по деревянной раме картины. Кэтрин вздрогнула, словно его пальцы коснулись не безжизненного дерева, а ее собственной плоти.
Сколько она стоит? — спросил он.
Сейчас посмотрю.
Вместе они подошли к столику, на котором лежала учетная книга. Кэтрин была несказанно удивлена, когда узнала запрашиваемую сумму. Она даже почувствовала неловкость, но магазин, в конце-то концов, принадлежал не ей, а бабушке, поэтому Кэтрин не решилась сбавить цену.
Когда она назвала стоимость картины, мужчина даже не моргнул глазом.
Я покупаю ее.
Он протянул деньги, а полученный чек небрежно засунул в карман рубашки.
Заворачивая картину, Кэтрин сгорала от любопытства. Ей не давали покоя вопросы: «Чем он занимается? Почему в среду днем не на своей военной базе?»
Чем вы занимаетесь? — не сводя глаз с погон на плечах мужчины, спросила она.
Перевожу грузы, — сказал он. — У меня выдался свободный день, поэтому я взял напрокат машину в транспортном агентстве аэропорта и решил прокатиться.
Вы летчик? — несмотря на очевидную глупость вопроса, спросила Кэтрин.
Скорее я летающий водитель грузовика, — внимательно глядя на нее, ответил мужчина.
Что вы перевозите?
Погашенные чеки.
Погашенные чеки?
Она засмеялась, пытаясь представить самолет, доверху набитый погашенными чеками.
Хороший магазинчик, — оглядываясь по сторонам, сказал летчик.
Он принадлежит моей бабушке.
Кэтрин скрестила руки на груди.
У вас разноцветные глаза.
Это наследственное. У моего отца были такие же.
Мужчина помедлил.
Оба глаза, если хотите знать, настоящие.
Ага.
У вас красивые волосы.
Это наследственное, — съехидничала Кэтрин.
Мужчина кивнул и примирительно улыбнулся.
Сколько вам лет? — спросил он.
Восемнадцать.
На лице летчика появилось удивление.
А сколько вам? — спросила Кэтрин.
Тридцать три. Я думал…
И что вы думали?
Я думал, что вы старше.
Между ними возник невидимый барьер в пятнадцать лет…
Мужчина положил руку на учетную книгу и, глядя в глаза Кэтрин, торопливо заговорил:
Я родился в Бостоне и вырос в Челси. Это бедный район. Попросту говоря, трущобы. Небезопасное место. Я учился в бостонской католической школе и в колледже Святого Распятия. Моя мама умерла, когда мне не исполнилось и десяти лет. Через несколько лет с отцом случился инфаркт. Закончив колледж, я был призван на военную службу. Из меня сделали военного летчика. Я побывал во Вьетнаме. Не женат и никогда не был. Сейчас я ни с кем не встречаюсь. Живу в Тетерборо. У меня однокомнатная квартира. Она слишком маленькая. Я…
Не так быстро, — прервала его Кэтрин.
Я хотел, чтобы между нами не было тайн.
С ясностью, редкой в ее годы, она поняла, что ситуация полностью находится в ее руках. От нее зависит, сжать ли руку и поймать шанс, предоставляемый ей судьбой, или открыть ладонь и позволить птичке улететь.
Я знаю, где находится Челси, — сказала Кэтрин.
Прошло десять секунд… Двадцать… Они молча стояли в жарком полумраке магазинчика. Кэтрин знала, что мужчина хочет прикоснуться к ней. Даже через разделявший их прилавок она ощущала жар, исходящий от его тела.
Боясь себя выдать, Кэтрин старалась дышать ровно и спокойно. С трудом она сдерживала предательское желание зажмуриться.
Здесь жарко, — сказал мужчина.
На улице настоящее пекло.
Не по сезону.
Да, слишком жарко для начала июня, — согласилась Кэтрин.
Не хотели бы вы куда-нибудь съездить? — предложил он.
Куда?
Не знаю. Просто прокатиться…
Кэтрин посмотрела ему в глаза. Мужчина улыбнулся…
Они поехали на пляж и искупались, не снимая с себя одежды. Вода была прохладной, а воздух — горячим, что создавало ни с чем не сравнимое, приятное ощущение. Джек окончательно испортил свою одежду. (Потом ему пришлось позаимствовать запасной комплект у приятеля.) Выйдя наконец из воды, Кэтрин застала летчика стоящим на берегу. Его руки были засунуты в карманы брюк, а под мышкой было скатанное в рулон одеяло. Мокрая одежда свисала, словно тряпье, а некогда белая рубашка посерела…
Они лежали на одеяле, расстеленном на песчаном берегу. Кэтрин дрожала, прижимаясь к его мокрой рубашке. Мужчина осыпал ее губы поцелуями. Пока пальцы одной руки безостановочно играли с ее волосами, вторая рука без спросу проникла под ее безрукавку, лаская и поглаживая девичий животик. Кэтрин казалась себе потерянной и беззащитной перед лицом нахлынувших на нее чувств.
Она накрыла его руку своей. На ошупь его кожа была теплой, шершавой, покрытой тонким слоем прилипших к ней песчинок.
Счастье.
«Я счастлива», — поняла Кэтрин.
Это было чистое, ничем не омраченное счастье.
«И это только начало», — подумала она.
Поднимаясь по ступенькам лестницы, Кэтрин услышала, как хлопнула дверь ванной комнаты. Это Мэтти. Каждое утро дочь вставала ни свет ни заря и первым делом спешила в душ. Здесь она вела ожесточенную войну со своими волосами. Мэтти унаследовала от отца шикарные вьющиеся волосы, но каждое утро упрямо мыла их и высушивала феном, тщетно стараясь выпрямить непослушные завитки. Эта странная война с собой, которую с недавнего времени вела ее дочь, беспокоила Кэтрин. Она надеялась, что Мэтти вскоре перерастет этот «бзик». Каждое утро Кэтрин просыпалась с надеждой, что дочь оставит волосы в покое, и тогда она сможет быть уверена, что ее девочка избавилась от своего подросткового комплекса.
«Мэтти, должно быть, слышала шум мотора на подъездной дорожке, — подумала Кэтрин. — А может, и наши голоса в кухне».
Ее дочь имела привычку вставать затемно, особенно зимой…
Теперь, взбираясь по ступенькам наверх, женщина подумала, что ей непременно надо выманить дочку из ванной комнаты. Слишком небезопасное это место для охваченного горем человека!
Кэтрин остановилась перед дверью. Она услышала, как Мэтти включает душ.
Женщина постучала.
Мэтти! — позвала она дочь.
Что?
Мне надо поговорить с тобой.
Мам…
В голосе Мэтти зазвучали знакомые недовольные нотки.
Я не могу… Я — в душе…
Мэтти! Это очень важно!
Что?
Дверь ванной резко открылась. На пороге появилась замотанная в зеленое полотенце Мэтти.
«Моя любимая красавица дочь! — подумала Кэтрин. — Как же нам жить дальше?»
Ее руки задрожали. Женщина скрестила их на груди, засунув кисти рук под мышки.
Надень халат, Мэтти, — с трудом сдерживая слезы, сказала Кэтрин. — Я должна поговорить с тобой. Это очень важно.
Дочь послушно сняла халат с крючка и оделась.
Что случилось, мама?
«Детский ум не может выдержать всего ужаса постигшей нас потери. Детское тело не может справиться с таким потрясением», — минутой позже с отчаянием подумала Кэтрин.
