Он явно уклонился от прямого ответа; по-видимому, его нрав переменился опять. Наметившаяся было близость осталась в прошлом. Для Порта он вновь превратился в анонимную темную фигуру, что возвышалась над ним на куче мусора в дальнем конце улицы и курила ярко вспыхивавшую сигарету. Ты еще можешь отказаться. Остановись. Сию же секунду. Но совместный ровный ритм их шагов, переступающих через камни, влек его дальше. Парапет сделал широкий изгиб, и земля внизу резко ушла вниз в еще большую темноту. Ров закончился где-то около сотни шагов назад. Теперь они стояли высоко над краем открытой долины.
— Турецкая крепость, — Смаил постучал пяткой по камням.
— Послушайте-ка, — начал Порт зло, — куда мы идем?
Он вгляделся в неровные очертания гор, черневших перед ними на горизонте.
— Туда, вниз, — Смаил махнул в сторону долины. Минуту спустя он остановился. — Здесь ступеньки.
Они перегнулись через выступ. К стене крепилась узкая стальная лестница, у которой отсутствовали перила; она вела под резким углом прямо вниз.
— Неблизкий путь, — сказал Порт.
— О да, это турецкая крепость. Видите огонь там, внизу? — Он показал на слабое алое мерцание почти прямо под ними. — Это шатер, где она живет.
— Шатер?
— Там нет домов. Только шатры. Много шатров. On descend?[12]
Смаил начал спускаться первым, прижимаясь как можно ближе к стене.
— Держитесь за камни, — сказал он.
Когда они достигли нижней ступеньки, он увидел, что неяркий отблеск исходил от догорающего костра, разведенного на открытом месте между двумя большими шатрами кочевников. Смаил вдруг неожиданно замер и прислушался. Уловив что-то в неразличимом гуле мужских голосов, он удовлетворенно пробормотал: «Allons-y»[13].
Лестница кончилась. Под ногами была твердая почва. Слева от себя Порт увидел темный силуэт большой цветущей агавы.
— Подождите здесь, — шепнул Смаил.
Порт собрался было закурить, но Смаил злобно ударил его по руке.
— Нет! — прошипел он.
— Да в чем дело? — начал Порт, взбешенный признаками секретности.
Смаил исчез.
Прислонясь к холодной каменной стене, Порт ждал, когда прервется монотонная приглушенная беседа и последует обмен приветствиями; но ничего не произошло. Непрерывный поток невыразительных голосов продолжался как ни в чем не бывало. «Должно быть, он пошел в другой шатер», — решил Порт. Одна из сторон расположенного поодаль шатра колыхалась в розовых отблесках костра; дальше за ним простиралась тьма. Он сделал несколько шагов вдоль стены, надеясь увидеть вход в шатер, но тот смотрел в противоположную сторону; он прислушался к звукам голосов внутри: ничего. И вдруг он услыхал прощальную реплику Кит, брошенную, когда он выходил из комнаты: «В конце концов, это твоя забота, а не моя». Слова эти и сейчас не сказали ему ничего особенного, но он вспомнил тон, с каким она их произнесла: в нем соединились обида и вызов. И все из-за Таннера. Порт встал как вкопанный. «Он ухлестывал за ней», — вслух прошептал он. Он резко повернулся и направился к лестнице. Одолев первые шесть ступенек, он остановился и огляделся. «Что я могу сделать посреди ночи? — подумал он. — Я пользуюсь этим как предлогом для того, чтобы сбежать, потому что мне страшно. Какого черта, он никогда ее не получит».
Какая-то фигура метнулась в просвете между шатрами и бесшумно подбежала к основанию лестницы.
— Жан! — шепнула она. Порт замер.
— Ah! ti es là![14] Что вы там делаете наверху? Спускайтесь!
Порт медленно спустился. Смаил отступил на шаг, освобождая ему дорогу, и схватил за руку.
— Почему мы шепчемся? — прошептал Порт. Смаил сжал ему руку.
— Ш-ш! — сказал он ему в самое ухо. Прошмыгнув мимо высоких зарослей чертополоха, они обогнули ближайший шатер и по камням пробрались ко входу в другой.
— Разуйтесь, — скомандовал Смаил, снимая сандалии. «Ну уж дудки», — подумал Порт.
— Нет, — вслух сказал он.
— Ш-ш! — Смаил втолкнул его, оставшегося в обуви, внутрь.
Середина шатра была достаточно высокой для того, чтобы там можно было стоять, не пригибаясь. Источником света служил огарок свечи, укрепленный возле входа на сундуке, так что весь низ шатра утопал в полумраке. На земле без всякой системы были разбросаны куски соломенной циновки; повсюду в полном беспорядке валялись вещи. Никто в шатре их не ждал.
— Садитесь, — сказал Смаил, изображая хозяина. Он очистил самый большой кусок циновки от будильника, консервной банки из-под сардин, от ветхого, немыслимо засаленного рабочего комбинезона. Порт сел, уперев локти в колени. Рядом с ним на рогоже стоял эмалированный ночной горшок с отбитыми краями, наполовину заполненный темноватой жидкостью. Кругом валялись куски черствого хлеба. Он закурил сигарету, не предложив Смаилу, который опять занял место у входа, поглядывая наружу.
И вдруг она вошла — стройная, диковатая девушка с большими темными глазами, в ослепительно белой одежде. Белоснежный, похожий на тюрбан головной убор стягивал ее волосы назад, подчеркивая индигового цвета татуировку на лбу. Как только она ступила в шатер, она застыла на месте, уставившись на Порта с выражением, которое напомнило ему молодого бычка, когда тот выходит на залитую светом арену. На ее лице читались смущение, испуг и покорное ожидание.
— А вот и она! — все еще приглушенным голосом сказал Смаил. — Ее зовут Марния.
Он чуть помедлил. Порт поднялся ей навстречу и взял ее за руку.
— Она не говорит по-французски, — объяснил Смаил. Без тени улыбки она мягко коснулась пальцами руки
Порта и поднесла эти пальцы к своим губам. Поклонившись, она сказала пониженным почти до шепота голосом:
— Ya sidi, la bess âlik? Eglès, baraka 'laou'fik[15].
С грациозным достоинством и исключительной сдержанностью движений, она открепила от сундука зажженную свечу и прошла в дальний конец шатра, где свисавшее с потолка шерстяное одеяло образовывало нечто вроде алькова. Прежде чем скрыться за завесой, она повернула к ним голову и, призывая жестом следовать за собой, сказала: «Agi! Agi menah!»[16] Мужчины прошли в альков, где поверх невысоких ящиков был положен старый тюфяк в попытке устроить некое подобие гостиной. Возле импровизированной кушетки стоял маленький чайный столик, рядом с которым лежала на циновке стопка комковатых диванных подушечек. Девушка поставила свечу на голую землю и принялась раскладывать подушечки на кушетке.
— Essmah! — обратилась она к Порту. А затем к Смаилу: — Tsekellem, bellatsi[17].
Потом она вышла. Тот рассмеялся и тихо напутствовал ее:
— Fhemtek![18]
Девушка заинтриговала Порта, но его раздражал языковой барьер, а еще больше злило то, что Смаил может запросто общаться с ней в его присутствии.
— Она пошла за огнем, — сказал Смаил.
— Понятно, — сказал Порт, — но почему мы должны говорить шепотом?
Смаил скосил глаза в сторону входа.
— В соседнем шатре мужчины, — пояснил он.
Вскоре она вернулась, неся в глиняном горшке горячие угли. Пока она кипятила воду и готовила чай, Смаил занимал ее разговором. Ее ответы были неизменно чинными, а голос сдавленным, но с приятными модуляциями. Порту показалось, что она больше похожа на юную монахиню, чем на танцовщицу в кафе. В то же время он ни на йоту не доверял ей, довольствуясь тем, что сидел и восхищался изящными движениями ее ловких, красновато-коричневых пальцев, разрывавших стебли мяты на мелкие кусочки и опускавших их в маленький заварочный чайник.
Попробовав чай несколько раз и найдя его вкус наконец удовлетворительным, она протянула каждому из них по стакану, опять села на корточки и с серьезным видом стала пить свой.
— Садитесь сюда, — сказал Порт, похлопав по кушетке рядом с собой. Знаком показав, что ей вполне удобно и здесь, она вежливо поблагодарила его. Сосредоточив все свое внимание на Смаиле, она вновь вовлекла его в долгую беседу, во время которой Порт прихлебывал свой чай и пытался расслабиться. Его охватило тягостное чувство, что вот-вот, через какой-нибудь час, наступит рассвет, что время потрачено впустую. Он с тревогой посмотрел на свои часы; они остановились на двух минутах второго. Но ведь время-то шло. Сейчас наверняка было уже гораздо больше. Марния задала Смаилу вопрос, подразумевавший, судя по всему, Порта.
— Она хочет знать, слышали ли вы историю о Мимуне, Утке и Айхе, — сказал Смаил.
— Нет, — ответил Порт.
— Goul lou, goul lou[19], — сказала Марния Смаилу, призывая того продолжать.
