Ознакомительная версия.
Ой, как я боялась стать как Нажабат. Я очень старалась слепить косичку.
Мама готовила чуду — раскатывала маленький тонкий круг, клала на него фарш, закрывала другим тонким кругом, защипывала края, жарила на сковороде и обмазывала маслом.
Ураза-байрам — это большой праздник для нас, потому что в домах много еды и сладкого. Бабушка принесла из магазина большую коробку пряников и полмешка карамельных конфет. Она поставила их у двери, и на другой день утром, когда к нам пришли дети из других домов с пакетами в руках, она насыпала всем конфет и дала по прянику.
— Иди вместе с ними, — сказала она мне.
Я тоже взяла пакет и пошла. Дождей давно не было, и дорога засохла как есть — со следами от коровьих копыт, галош и телег. По бокам появилась молодая трава, и горы тоже позеленели.
Честное слово, как не люблю я смотреть на горы зимой — они бывают серые, невеселые, как дед Ахмед, который с утра до вечера сидит на годекане. Зимой они похожи на старую папаху со свалявшейся шерстью. У дедушки тоже такая. В детстве я расчесывала ее и завивала пучки шерсти пальцем, но она не становилась кучерявой — слишком давно был зарезан баран, из которого ее сшили.
Когда возвращается солнце, уходит снег и горы снова распускаются, мне кажется, у меня внутри играет музыка. Я могу петь весь день.
Мы стучали в дома, начиная от нашего, не пропускали ни одного, и прошли все село до дома генерала Казибекова. Как только нам открывали дверь, мы протягивали пакеты и поздравляли с праздником. В наши пакеты сыпались печенье и конфеты, иногда среди них попадались шоколадные. В доме генерала его жена насыпала в наши пакеты зефир. Я понюхала его, он пах как мыло, и сразу съела. Бывает же, некоторые люди живут так хорошо, думала я, у них есть зефир. Наверное, у генерала такая же хорошая работа, какая была у моего отца.
В те дни я ела так много, что мне было тяжело носить свой живот. Я ела и ела, потому что знала: в другие дни столько вкусного не будет и придется есть только лепешку с пахтаньем днем и хинкал на бульоне вечером. Очень большой и хороший праздник — ураза-байрам.
* * *
Мой дедушка работал начальником почты — в том же доме, где магазин, в центре села. Дедушка сидел в маленькой комнате за большим столом. Стол покрывали конверты. Еще там стоял телефон с крутящейся ручкой, но трогать его дедушка не разрешал. Однажды я взяла стопку конвертов, облизнула края и заклеила их. Дедушка меня сильно ругал. Под столом стояли стопки одинаковых зеленых книг с золотистыми буквами, перевязанные бечевкой. Я развязала одну стопку, вытерла с верхней книги пыль, открыла ее и водила пальцем по буквам.
— Это собрания сочинений Толстого, — сказал дедушка.
— Кто такой Толстой? — спросила я.
— Это урус-писатель. Он написал все эти книги.
Один так много написал, подумала я.
— А у нас в селе нет писателя? — спросила я дедушку.
— У нас нет, в другом селе есть Сулейман Стальский, но он уже умер.
— Значит, его нет, — сказала я.
— Его нет, но есть его книги. Научишься читать — почитаешь.
В том году я еще не пошла в школу, хотя мама хотела, чтобы я училась.
— Вот ты училась, что хорошего тебе это принесло? — спрашивала бабушка маму.
Мама с бабушкой не спорила, но когда в сентябре все пошли в школу, она взяла меня за руку и тоже туда отвела.
Я зашла в класс вместе с другими детьми и села за первую парту. Когда появился учитель, мы все встали, а мальчики сняли шапки.
Мне очень нравилось, когда звенел звонок. Вместе с ним у меня внутри все пело. Учитель рисовал на доске мелом, в открытое окно залетела стрекоза и полетела по классу. Она была такой красивой, с блестящими крыльями. Я побежала за ней, хотела поймать. Стрекоза поднялась выше и полетела к доске, я прыгнула, как могла высоко.
— Что ты делаешь? — спросил учитель. Он перестал рисовать и смотрел на меня строго.
— Ловлю стрекозу, — ответила я.
— Иди домой, — сказал он. — Придешь через год.
Когда я вернулась домой, мама ткала сумах. Ее тонкие пальцы быстро бегали по натянутым ниткам. Она увидела меня и встала с пола.
— Учитель меня прогнал, — сказала я.
Мама обняла меня и заплакала, и я снова чувствовала, как шевелятся ребра у нее под кофтой. В тот день бабушка дала мне большой кусок сахара.
* * *
Однажды все утро у соседки Салихи кричала корова — у нее в животе теленок повернулся не в ту сторону и не выходил. На печке стояла большая кастрюля с бульоном, из нее поднимался жирный пар. Бабушка катала тесто на хинкал.
— Иди, да, — сказал ей дедушка. Коротким ножом он вырезал из деревяшки ложку. У нас уже был целый мешок таких ложек. — Еще двадцать минут назад Муслим говорил, что зарежет ее, пока не издохла.
— Астагфирулла, — сказала бабушка, завязывая на лбу косынку.
Нам всем надоело слушать, как кричит корова.
Бабушка умела засовывать руку коровам и овцам в живот. Мама забрала у нее скалку и сама начала катать круг. Говорят, когда мама меня рожала, бабушка тоже засунула руку к ней в живот и вытащила оттуда меня. Мама не была такой сильной, как бабушка. Я потрогала свой живот. А вдруг у меня там тоже кто-нибудь есть?
— Мама, почему из тебя больше не выходят дети? — спросила я.
Мама покраснела, а дедушка стукнул меня по лбу ложкой. Я заплакала, так мне было обидно, а потом забыла — все равно не больно.
— Завтра Курбановы придут. Надо барана зарезать, — сказала бабушка, бросила взгляд на маму и вышла.
— Иншалла, — сказал дедушка.
Они ждали Курбановых из соседнего села. А мама не хотела, чтобы они к нам приходили. Я тоже не хотела — сама не знала почему.
Я чистила чеснок. Это всегда было моей работой. Все ели хинкал, а чистила чеснок я одна. Снимала с него шелуху и давила в большой деревянной ступе. Как мне это надоедало! Лучше бы я делала что-нибудь другое — от моих рук каждый день пахло чесноком.
— Иди, да, — сказал мне дедушка, — принеси там со стола мой табак.
По узкой лестнице я поднялась на второй этаж за табаком. Уже хотела взять его со стола и бегом спуститься вниз, но тут меня кто-то позвал:
— Хадижа…
Я обернулась. Никого в коридоре не было. Только сквозняк поднял занавеску на двери бабушкиной комнаты.
— Заходи, — позвал голос оттуда.
Сначала я не хотела, но голос звал меня и звал.
— Нельзя, — сказала я. — Бабушка не разрешает заходить в ее комнату без спроса.
— Зайди… — повторил голос.
Теперь я знаю, что это был шайтан. Он меня заставил совершать плохие поступки. Бабушка говорила, что иногда шайтан выбирает людей, которые плохо себя ведут, и начинает их звать. Но когда слышишь, как кто-то зовет тебя незнакомым голосом, нельзя отзываться, нельзя даже оборачиваться. Это шайтан! Временами я слышала, как он зовет меня: «Хадижа! Хадижа!» Ой, как я пугалась! Что ему от меня надо, не понимала я. Что он ко мне пристал? Бабушка сказала, он выбрал меня потому, что я ем еду с чужих могил. А зачем тогда ее кладут на могилы? Я думала, ее кладут, чтобы брали.
Когда шайтан позвал меня в первый раз, я перестала брать еду покойников. Бабушка дала мне маленький камень с речки, его мулла заговорил от шайтанов. Когда шайтан зовет, надо этот камень трогать. В этом камне живет сура из Корана. Шайтаны боятся сур. Я потеряла камень на другой день, но бабушке не сказала — она бы побила меня палкой. Иногда я проходила между могил и видела, как муравьи едят печенье и даже шоколадные конфеты, но, с тех пор как меня позвал шайтан, я к этой еде даже не притрагивалась. Я думала, он давно отстал от меня, потому что хорошо себя вела. Я даже забыла про него, честное слово. Откуда я знала, что это он зовет меня в бабушкину комнату?
Отодвинув занавеску, я вошла в комнату. На полу был постелен сумах. У стены стоял большой сундук, там бабушка прятала отрезы и подарки для невесты. Еще был стол с очень красивой хрустальной вазой и ненастоящим букетом. У окна стояла большая кровать, накрытая блестящим покрывалом с оборками. На кровати никто никогда не спал, она стояла для красоты и чтобы от людей не стыдно было: а то скажут, наша семья не может даже кровать купить. Такие языки у наших соседей. Я мечтала полежать на этой кровати, но бабушка не пускала — чтобы не испортить покрывало. И я бы ни за что на нее не легла, если бы шайтан не приказал мне:
— Ложись!
Я быстренько легла на кровать. Как было мягко, я несколько раз покачалась на ней, как на волнах. Раньше мы жили в Махачкале, и папа несколько раз брал меня на море. Он брал меня за руки, и волны качали меня, как бабушкина кровать. Ой, так было непривычно лежать выше пола! Потом я быстренько встала и поправила покрывало, чтобы не видно было. Я хотела уже уйти, но заметила на стенке еще одну занавеску.
— Открой ее! — приказал мне шайтан.
Я подошла к занавеске, отдернула ее. В стене была дырка, и в ней стоял целый мешок сахара! Вот куда бабушка прятала его. Честное слово, я не хотела брать сахар! Клянусь Аллахом, я не воровка! Это все он — шайтан. Он приказал мне.
Ознакомительная версия.
