На следующий день я проснулся спозаранку, хотя совершенно свободно мог спать допоздна — мне не приходилось так спать с тех пор, как я окончил университет. Мне не только не нужно было идти на работу, у меня и работы-то никакой не было — до тех пор, по крайней мере, пока профессор Левин, не определится со своими претензиями ко мне. А потому я решил предаться отдыху и не только не бриться, но и не вылезать из пижамы, оставаясь в постели до тех пор, пока не зазвонит телефон. Более того, я был готов к тому, что жена Лазара не позвонит вообще, и решил по этому поводу не грустить, продлив себе удовольствие от процесса ожидания, скрасив его новым погружением в глубины «Краткой истории времени», которую я невольно забросил в последние дни пребывания в Индии, где атмосфера не способствовала общению с научными книгами подобного рода; сейчас же, решил я, самое время было разобраться с некоторыми особо невразумительными главами этой книги снова. Ибо прежде всего это была популяризаторская книга — так, по крайней мере, обещала ее обложка, и пусть медицина может лишь косвенно быть отнесена к чистой науке, было бы малопонятно, почему дипломированный выпускник Еврейского университета не в состоянии понять секрета «Большого взрыва» и загадки «черных дыр» расширяющейся Вселенной. А потому, распластавшись под простыней я предался размышлениям о прелестях космической свободы, которые были тем радостнее, что за окном непрерывная непогода заливала эту Вселенную потоками дождя, делая долгое мое ожидание звонка все более и более беспочвенным. Было уже около трех, когда я сделал вывод, что Дори решила отказаться от моих услуг, и та слабая связь, что восстановилась между нами, порвалась безо всякой видимой причины. Тем не менее я отказался от мысли покинуть квартиру — даже для того, чтобы купить упаковку молока и немного сыра. Более того, я даже не спустился на первый этаж, чтобы заплатить владелице дома за уборку лестницы. Вместо этого я прибавил в батарее тепла и снял с себя пижамную куртку.
По наступлении сумерек я предался разнообразным, собственного изготовления соображениям о судьбе Вселенной, чье будущее снова обратится в нечто с радиусом, равным нулю, и невообразимой плотностью, в противоположность тому, что произошло во время «Большого взрыва», о чем Хокинг, похоже, тоже не смог построить ясной и убедительной теории. За все это время телефон так и не зазвонил, но я отказался от мысли проявить инициативу, не желая ронять свое достоинство, и считая, что звонок этот нужен им не меньше, чем мне. Я отключил в ванной нагреватель, но так и не решился встать под душ, опасаясь, что когда телефон зазвонит, я его не услышу. А когда я понял, что день идет к концу и уже наступает вечер, то решил отменить и ежедневное бритье. Этот день, таким образом, оказался днем всеобъемлющего отдыха — физического, совместившегося с чистым духовным удовольствием, и сейчас, когда я принялся за ужин, который сам себе и приготовил, я почувствовал, что наконец проник в суть рассуждений Хокинга о черных дырах в их логической и эмоциональной составляющих, и я принялся разглядывать его лицо, лицо преждевременно постаревшего ребенка, смотревшее на меня с обложки его книги, полной веры в способность интеллигентного обывателя понять его. И только с наступлением темноты, вместе с которой в мою душу закрылась грусть, я решил позвонить старой даме прямо в дом и представиться ей, не будучи, впрочем, уверен, что она запомнила меня.
Но я ошибался! Она не только в ту же секунду узнала, кто я такой, но и не забывала, ибо, как выяснилось тут же, весь этот день полностью готовая, провела в ожидании моего звонка у телефона, не выходя из квартиры, поскольку жена Лазара уверила ее, что я записал номер ее телефона и адрес с единственной целью связаться с ней непосредственно и договориться с нею о времени и месте встречи, удобном для обеих сторон. И хотя они еще не раз говорили друг с другом в течение этого дня, жена Лазара просила ее воздержаться от звонков ко мне на том основании, что я — человек необыкновенно занятый, и если не звоню, то потому лишь, что не имею возможности даже набрать номер. «Я очень, очень виноват», — несколько раз повторял я, разговаривая со старой леди, которая необыкновенно твердо каждый раз освобождала меня от чувства вины, но не скрывала, что сердится на свою дочь за то, что та ввела в заблуждение нас обоих.
— Забудем об этом, — сказала она в конце концов. — Давайте решим, когда мы сможем встретиться.
Я, признаю, принял ее извинения с энтузиазмом, как если бы мы вели речь не о визите к врачу, а о романтическом приключении.
— Когда вам будет угодно.
Старая леди вдруг весело рассмеялась:
— У меня не предвидится на сегодня больше никаких свиданий.
— Тогда, — предложил я не раздумывая, может быть, завтра утром?
— Завтра утром? — сказала она. — Очень хорошо! Или завтра днем, если это вас больше устроит. Или даже сейчас, если хотите.
— Сейчас?! — воскликнул я в изумлении. — Но уже почти что ночь.
— Еще нет, — протестующее раздалось из телефонной трубки. — Только что закончили передавать вечерние новости. А после них следует еще множество программ.
Еще некоторое время я колебался, но затем сказал:
— Дайте мне чуть-чуть времени, чтобы собраться. Сейчас без двадцати минут десять. Я могу быть у вас в половину одиннадцатого.
— Вы найдете меня здесь, даже если доберетесь позднее, — шутливо ответствовала пожилая дама. — А я, не теряя времени, позвоню Дорит. Может, она тоже захочет к нам присоединиться.
— О, да! Мне кажется, это замечательная мысль, — сказал я и поспешил под душ.
Несмотря на всю мою спешку, я приехал позднее половины одиннадцатого: пока я валялся в постели, решая проблемы расширяющейся Вселенной, большинство городских артерий Тель-Авива превратились в настоящие озера, в мутных и желтых водах которых у меня не было никакого желания утонуть, не хотелось мне также залить водой мой ящик с инструментами — подарок родителей по поводу получения мною диплома врача. А потому я приковал цепью свою «хонду» к столбу возле стоянки такси, на одном из которых я и отправился на Гризим-стрит, одну из тех маленьких улочек на севере города, что примыкая к основным дорогам сами по себе оставались тихими. В их зелени располагались ухоженные комфортабельные виллы. Жена Лазара пока что отсутствовала. «Но она приедет», — обещала ее мать, которая, будучи много старше, в отличие от Дори, выглядела подтянутой и стройной. На ней был сшитый на заказ костюм из чистой шерсти и красивые туфли. Квартира с центральным отоплением была вылизана до блеска, хотя мебель показалась мне старой. На низеньком столике возле тахты стоял чайный сервиз и тарелки с печеньем и орехами, находившимися там, скорее всего, с самого утра.
— Давайте начнем, не дожидаясь ее, — предложил я и попросил достать медицинскую анкету-вопросник, требующуюся для дома престарелых; ее-то и надо было в первую очередь заполнить.
Усевшись возле столика, я начал расспрашивать хозяйку о ней самой и тех болезнях, которые она перенесла, начиная с самого детства. Затем вынул сфигмоманометр, но прежде чем я успел приладить его к хрупкой руке старой дамы, она призналась — а может быть, просто вдруг вспомнила, — что время от времени давление крови у нее подпрыгивало: систолическое — до двухсот, диастолическое — до ста десяти.
— Ну, это мы вскоре увидим, — сказал я и измерил ее давление несколько раз. Каждый раз показания несколько различались, но средний показатель был немного высоковат. — Как вы чувствуете себя в данную минуту? — вежливо спросил я. — Вы удовлетворены?
Чуть порозовев и задумавшись на минуту она ответила:
— Наверное, да, — улыбнулась она, чем напомнила мне загадочную улыбку ее дочери.
Я попросил ее показать мне таблетки, предписанные ей профессором Левиным, которые она принимала нерегулярно, потому что от них она впадала в сонливость и депрессию. В чем не было ничего удивительного, ибо они содержали сильное снотворное, употреблявшееся в палатах интенсивной терапии.
— Может быть, взамен этого я дам вам что-нибудь и помягче, — предложил я, — но при условии, что вы будете принимать это регулярно. Даже половины… более того, четверти таблетки достаточно. Главное — это регулярный прием. — С этими словами я поднялся, пошел на кухню и отыскал большой нож, чтобы показать ей, как легко можно разделить таблетку на четвертинки.
На пути обратно в гостиную, я услышал, как поворачивается ключ в наружной двери, которая, открывшись, впустила жену Лазара. Волосы ее были мокрыми от дождя, на ней был черный бархатный комбинезон, который я видел во время второго посещения их дома. На ногах у нее были красивые белые кроссовки. Она была бледна и абсолютно без макияжа. Увидев нож в моей руке, она предостерегающе подняла палец и сказала наполовину шутливым тоном:
