Девушки поднялись по ступенькам, заглядывая в стекла, открыли высокую дверь. Изнутри тут же посыпалась скачущая музыка, казалось, она убежала из ресторанного зала и, прыгая по ступенькам, вихляется вокруг стаей мелких визжащих собачонок.
— Есаул, есаул, что ж ты бросил коня!
Голос певца тонул в реве танцующих и дружном притопывании, от которого пальма в холле качала листьями.
Ника остановилась, разглядывая справа от гардероба темные двери с витой надписью по стеклу КАФЕ.
А Оля, потряхивая косо стриженными черными волосами, уверенно прошла к широкой стойке.
— А что, кафе закрыто?
— Не видишь, что ли? — мирно ответил седой старик и, широко разводя руки, расправил газету, перевернул, аккуратно сложил на другую сторону. Уткнулся в текст.
— Я вижу часы работы, — ответила Оля, — с девяти утра до двадцати двух ноль-ноль. Еще час рабочего времени.
— Зато ресторан открыт. Только мест нету.
— Нам ресторан не нужен, — в голосе Оли зазвучал металл.
Ника потянула ее за рукав курточки. Сказала шепотом:
— Пойдем, а? Там магазин, может, по дороге. Купим пирожков.
Оля, не глядя на нее, вежливо высвободила руку.
— Так что? Вам нужна комиссия и проверка?
Дядька положил газету и смерил воительницу мрачным взглядом. Поднимаясь, оперся руками на стойку. И Оля оперлась так же, глядя на него с вызовом.
Ника позади расстроенно переминалась с ноги на ногу. Что толку? Кафе для них все равно не откроют, там черно и мертво, засов поперек двери. Только покричать, ругаясь. Ну да, нервы, но толку все равно ж никакого…
— Цп-ц! — сделал дядька сложное движение языком и губами. Отступил, убирая руки.
— Стойте тута. Сейчас я.
Протиснулся в низкую дверцу, обошел свои владения и величественно поднялся по трем ступенькам, замахал рукой, подзывая метрдотеля. Что-то стал ему показывать на пальцах, иногда кивая в сторону вестибюля. И тот, быстро кивая, успокаивающе похлопывал собеседника по локтю.
Вернувшись обратно, дядька сперва медленно вдвинулся в узкую дырку в стойке, так же медленно сел и еще медленнее развернул газету. И, уставясь в нее, буркнул:
— Идите в зал. Накроют вам.
Оля подмигнула Нике и уверенно шагнула навстречу бурному веселью.
— А ну! — радостно закричал сзади дядька, — пальто свои сдайте, куда тащитесь в верхней одеже!
Принимая курточки, добавил:
— Три рубля вешалка. А что хотели? Кооперация. Бизнес.
— Путана, путана, путана, — застрадал певец в зале. И народ, со слезами в голосе подхватил жалостное, — ночная бабочка, а кто же винова-а-ат!
Девочки сели за маленький стол в углу, откуда весь зал был хорошо виден. Оля вытянула длинные ноги, расправляя на груди тонкий свитер.
— Совсем устала, ноги гудят. Ехала с пересадками, приезжаю, тыкнулась, а «Каразина» нет. Ну, думаю, поеду гостиницу искать, но сперва позвонила в справку. И тут мне опа — как доской по башке. Ждите, говорят, данные о приходе уточняются, формальности страховые и пожарные еще будут. Я в стойку — какие пожарные? Я ж и не знала! Олешка когда позвонил, я же думала, встретимся, то се, по магазинам успеем пробежаться и после рванем в Новороссийск. А ты?
— Я тоже не знала. Я по делам ездила, потом — сюда. И узнала вот…
Из-за соседнего столика на них томно смотрел мужчина в расстегнутом пиджаке. Поймав Никин взгляд, поклонился, макая в тарелку галстук.
— Имеешь успех, — рассмеялась Оля, — сейчас приглашать прибежит.
— Ой, только не это! Я и так… — Ника запнулась. Рассказывать о ресторанной битве с телепортацией по мраморным ступеням тоже совсем не хотелось. И снова полезли воспоминания, тут же. Как внезапно выскочил из номера, пробежал мягкой походкой, делая какие-то ей непонятные движения телом и руками. И вокруг падают стонущие грозные Васильки.
Она отвернулась от призывного взгляда. Соседей с другой стороны было побольше — там сдвинули два стола и гуляли вовсю, как на свадьбе. Множество графинчиков, початых бутылок, разоренные тарелки с мясной нарезкой и порушенными горами картофельного пюре, облитого красным соусом. Никаких пиджаков — разного возраста мужчины были туго упакованы в новенькие джинсы, сверкали ряды латунных пуговиц на коттоновых куртках. Между ними сидели дамы — как цветы, случайно выросшие на овощных грядках — яркие, блестящие люрексом и переливающиеся трикотажем. Нервно поправляли на себе кофточки и платья, опуская подбородки, пытались оглядеть вырез и пуговки.
— Жены, — сказала Ника, — и моряки. Из рейса только что.
— Откуда поняла? — Оля заинтересованно уставилась на толпу.
— Одеты, как наши. А у дамочек вещи новые. Видишь, как себя рассматривают? Не привыкли, в первый раз надели и сразу в кабак.
— И точно!
Перед ними на скатерть легла картонка со списком блюд и напитков. Оля подтянула ее к себе, одарив официанта улыбкой. Откинулась на спинку стула и стала читать вслух.
— Та-ак. Что у нас тут? Суп-харчо. Борщ с пампушками. Бульон с… профитролями. Это что такое?
— Профитролей нет, — ответил официант, нетерпеливо оглядываясь на более важных гостей.
— Нет, и не надо. Ты горячее будешь, Вероника? Борщ вот.
— Борща нет, — снова обрадовал официант.
— Ладно. Харчо брать не будем, какое у них тут харчо. Негусто у вас с первыми.
Официант безразлично пожал острыми плечами в черных крыльях великоватого пиджачка.
— Салаты оставим пока. Вторые блюда. Лангет, эскалоп, отбивная, поджарка… Гарнир — картошка-пюре, картофель жареный. Морковь маринованная.
Оля побарабанила по скатерти тонкими пальцами с отменным маникюром.
— Значит так. Нам по салатику с огурцами.
— Огурцов нет.
— А за тем столом? — она вытянула руку в сторону тоскующих мужчин, и тот, что строил глазки Нике, тут же приподнялся в радостном ожидании, — у них есть.
— Поспели вишни в саду у дяди Вани! — заорал певец, помавая микрофоном, и столы мигом опустели, а пятачок перед эстрадой утонул в скачущих разноцветных телах.
— Кончились, — продолжил борьбу официант.
Олина рука замерла на скатерти, пальцы угрожающе подобрались. Ника с интересом наблюдала за противостоянием.
— Два салата с огурцами, — с нажимом повторила Оля, — две яичницы, нет, лучше два омлета, с ветчиной и сыром. Голландским. Бутылку боржома. Триста грамм сухого вина. Вот тут у вас — Тамянка. Или ее тоже нет?
— Графинами не отпускаем, — угрюмо сказал официант, — бутылку берите.
— Отлично. Бутылку Тамянки. Хлеб. Вероника, ты белый, серый или черный?
— Все равно, — поспешно сказала Ника.
— Шесть кусочков. Белого. Ах, да, еще порцию мясной нарезки.
Официант закончил чиркать в блокноте и гордо задрал остренький подбородок.
— Будут проблемы с салатом, — ласково напутствовала его Оля, — не забудьте, метрдотель в курсе, кто мы и почему тут сидим.
Официант деревянно склонился, будто клюнул что-то в жарком воздухе, и исчез.
— Кто мы? — переспросила пораженная Ника и расхохоталась, — а кто ж мы такие, Оль?
— Та! У меня маменька в Армейске зав ресторанным производством. А папенька — заведует овощебазой. Я все их хитрости наизусть знаю. Не боись, проверять они нас не будут. Они думают так — если смелые, значит за нами кто-то стоит и лучше не связываться.
— Я так не умею.
— А ты учись, — Оля оттянула вырез свитерка, чтоб чуть остудиться, — сейчас время такое, Вероника, если не можешь кусок ухватить, будешь сидеть голодная. Ты где работаешь? Кем?
— В детсаду. На полставки. Я ж не могу на полную, надо ездить к мужу.
— Да уж. Ну, полезное, конечно, дело. Выучишься, станешь заведующей. То совсем другие бабки. А еще, знаешь, мне сестра рассказала, в Москве сейчас коммерческие садики открывают! Вот не вру! Всякие разные, для детишек бизнесменов. Хочешь — пять человек в группе. А хочешь — будет его одна воспиталка воспитывать, да еще три учителя. Как при царе! Только давай…
Она сложила пальцы щепотью и потерла. Откинулась, милостиво кивая мясной нарезке и бутылке Тамянки. Взяла наполненный официантом стакан:
— Давай, Вероничка, за знакомство. И чтоб у наших мальчиков все там было чики-пики.
Вино щипало десны и стягивало рот. Ника отпила пару глотков и принялась за пышный омлет с торчащими из него кубиками розовой ветчины.
— Я ведь тоже в бизнесе, — прожевав, поделилась Оля, — магазин открыла, в центральном универмаге прям. Не комиссионка, нет. Только свой товар, новье. Называется «Парадиз-коттон»! Здорово, правда? Будет там джинсовая одежда и женская, и мужская. И детского навезем, это ж вообще клондайк, как бабы ломятся за детским коттончиком. А у вас есть дети?
— Сын. Женька.
— Вот! Ты сама в курсе. Все соседки, небось, тебя проклинают в спину, когда в заграничных шмотках мальчика выводишь. Эх, Вероника! Сейчас такие можно дела провернуть! Мы с Олешкой уже тыщу планов обговорили. За бугром еще есть такая фигня, он рассказывал — приходишь в магазин, а там коробки. И в них все шмотье — по доллару штука. Можно копаться, и там та-а-акие находятся вещи, улет! Вот эти штаны…
