— У нас мужья, — наставительно сказала Оля, поворачиваясь и выгибаясь, чтоб увидеть спину, провела ладошкой по маленькой попе, обтянутой джинсами.
И отодвигая мужчину, двинулась следом за Никой. Та ждала, придерживая тяжелую дверь.
— Так я же… я просто! Такие красивые деввач-ки! Имею я право! — мужчина выпятил живот, — в свободный вечер! Ну, имею? После работы!
— Смотря какая работа, — засмеялась Оля.
— Директор промтоваров тоже ж имеет право? Так? — мужчина скромно умолк, выжидательно глядя на барышень.
Ника вздохнула и сделала шаг наружу.
— О! — сказала Оля и остановилась. Поправила волосы снова, — какой-то вы молодой для директора. Наверное, зам. По ахч?
— Никакой не зам! — мужчина польщенно пригладил на лысине остатки серых волосиков, — просто. Просто директор. А вы! Даже пот-танцевать вот!
Оля быстро подошла к невзначай обиженному директору, смеясь, изобразила реверанс, держа пальцами полы курточки.
— Правда, некогда, ну, правда! Вы лучше скажите, где вас найти, что за магазин? Тут в Жданове? Глядишь и станцуем…
Тот замахал рукой куда-то в сторону туалета.
— Телефончик, — подсказала искусительница, — диктуйте, я запишу. Вадим Михайлыч, так. Дальше…
Ника вышла, дверь за ней мягко и тяжело закрылась. Через двойное стекло две Оли склоняли две головы над записной книжкой и две головы директора кивали, размахивая четырьмя руками.
— Уф, — Оля вылетела на крыльцо, победно помахала листочком, — представляю, как он офигеет, когда через пару дней позвоню, домой, ах, Вадим Михалыч, вы мне обещали, по-омните? — сыграла голосом, добавив в него медовой угрозы. Подхватывая Нику под руку, потащила ее вдоль пустой улицы.
— Связи, Вероничка, вот что важно! В наше время без связей ни-ку-да! У меня в Жданове своих знакомых маловато. Мамкины есть, но я хочу сама. Это, как раньше — нет блата, значит, ничего нет.
— Он от нас не дел хотел. Танцы. Всякое.
— Пф… мало ли что хотел. Можно все обставить, по-умному. А станет кобениться, пусть идет лесом.
Тротуар пришептывал в такт быстрым шагам. Ночной уже ветерок, пахнущий городской гарью и цветами, забирался под распахнутые куртки, но после выпитого все равно было жарко.
Оля сбавила скорость.
— Давай помедленнее. А то прибежим потные, как мыши. Никуда они уже не денутся, щас на проходную и на пароход. Как его? Профессор…
— Топилин, — послушно сказала Ника, приноравливаясь к прогулочному шагу спутницы, — это научные суда, небольшие совсем. От Южноморска такие ходят в Атлантику. Рыбу ловят, а еще там научная группа. Человек десять. Изучают океан, карты всякие рисуют. Прогнозы. Еще климат. И вода.
— Тоже, значит, загранщики?
— Угу. У меня мама работала, в институте. Я там много знаю народу.
И подумала — Даня, Ронка.
— Вот же масло какое у вас девкам, Вероничка, куда ни плюнь, кругом одни загранщики!
— Да они по шесть месяцев дома не бывают. Папа мой так. А в порты иногда — раза три зайдут на полдня, и по трое, с замполитом обязательно.
— Ну, в магазины замполит их пускает, — резонно сказала Оля, — а чего же еще. Без него они все быстро по бардакам разбегутся. Все!
— Ну, прям, все.
— Я тебе говорю, Вероника! То мужская такая натура! Одним миром мазаны! У тебя вон — одна яйцеклетка. А у мужика мильоны сперматозоидов! Куда же их девать? Вот и носятся с херами наперевес!
Она замолчала, возмущенная нарисованной картиной. А Ника давно уже помалкивала, подавленная уверенностью, что пропитывала каждую сентенцию новой подруги. Вдруг сильно заскучалось по непутевой Ваське, которая тоже любила сказать, как отрубить. Но через пять минут отрубить совсем противоположное. И тут же молитвенно сложить лапки на маленькой груди, восхищаясь Никиными возражениями. По Тинке, с ее мягкими ироническими шуточками над собой «ах, они такие славные, эти мужчины! А я такая слабая…»
— Слушай, — Оля еще замедлила шаги, — а ты сказала, про дурацкий этот тост. Что все серьезно. Ты это насчет чего вообще?
Из тени прыгали по клетчатому тротуару, пугались машин и убегали вперед, а когда автомобиль проезжал, возвращались снова…
— Понимаешь… — медленно ответила Ника. И вдруг заговорила быстро и горячо, сама пытаясь разобраться в этой части их с Никасом жизни:
— Я тоже думала — шуточки. И они сами ржут над собой. Но все равно — приеду, а у него в холодильнике то пантокрин какой-то, то банка сметаны, бабкой наговоренная! Рецепты друг другу рассказывают, как потенцию усилить. Я понимаю, да. Но не так же, чтоб мозги набекрень! А потом такой — ну с кем ты без меня Никуся, попой крутила? А это кто с тобой поздоровался? А ты с ним спишь, да? А куда дела получку? Небось, подарочки даришь любовничку? С этой не смей разговаривать, она блядища, а эта по глазам вижу — такой станет. Я сперва смеялась. Говорю, я же твоя жена, Никас! Понимаешь — же-на! А он — та все вы одним миром мазаны. Вот как ты про них, так и они. Про нас. Однажды проговорился, что Кузяку просил за мной последить, пока он в рейсе. Я думаю, чего этот козел мне все звонит и звонит, сладенько так, а пойдем Вероничка в кинцо, а пойдем в кабачок по-дружески. Оказалось, задание выполнял! Я тогда ух злая была, хотела выгнать вообще. А он к Женьке кинулся, схватил, рыдает, ах сыночек, мамка меня из дому гонит! Женька в слезы. Я прям возненавидела его тогда, а ему ночью ехать, в аэропорт. Ну и что? Как? Поедет, пока я букой в кухне отсиживаюсь? У меня, когда я в библиотеке работала, была возможность на стажировку реставраторов поехать, в Киев. Три месяца. Я уже все приготовила, документы. Ой, думаю, муж обрадуется, буду специалистом, единственным в городе. А он приехал и три ночи мне спать не давал, устроил разборки. Ты там наставишь мне рогов! Отказывайся! Та-акая битва у нас была. Да еще мама, ах-ах, он же муж, такая твоя доля, доченька. Это сейчас она беспокоится, вопросы задает, а что ж он домой чашки-плошки не привезет, да тебе с сыном поехать в пансионат не на что? Забыла, как грудью его защищала, ты должна слушаться! Вот, дослушалась.
Ника усмехнулась, ускоряя шаги и поправляя летящие волосы, чтоб прядки не попадали в рот.
— За семь лет хоть бы раз сказал — ты моя красивая. И все шуточки только в одну сторону — то тут у меня не так, то там. И еще — да кому ты нужна теперь, с ребенком. Ты говорит, когда-то в судовой роли самая молоденькая была, я гордился. А теперь приезжают почти на десять лет моложе. Эхехе, жена, не молодеешь ты у меня. Я поначалу верила, каждому слову. Гимнастика, диеты, бегала по утрам, вот думаю, стану идеальной. Для него. Приехал, набычился, что говорит, со спортсменами решила закрутить, пока меня нет?
Впереди маячил фонарь возле бетонной коробки проходной, светились ярко-желтым стекла. Ника замолчала, остывая, и уже раскаиваясь. Ну, кто дергал за язык. Тоже мне жалобщица. Он, может, там лежит и стонет, весь в бинтах, а она тут плачется. На пустяки. Мама ей твердила — Веронка, это все пустяки, никто не обещал, что жизнь это рай. Терпи. …Ника старалась, терпела, но все равно взбрыкивала время от времени. Подруг вот себе отвоевала. И постоянно мучилась раскаянием, что она какая-то неправильная жена. Некрасивая, неудельная и совсем не терпеливая…
— Ты меня извини, что щас скажу, — четко ударяя кожаными мокасинами в плитки, сказала Оля, — козел он и сволочь. Ты, конечно, сама виновата, распустила его. А надо было, — она вытянула вперед руку, свет упал на крепко сжатый кулак.
— Вот так держать, и маму и муженька своего. И не отпускать, вот так, вот та-а-к!
Кулак дергался, пальцы сжимались. И Ника увидела в них тонкую шейку испуганного Никаса, голову, которой он вертел, пища виноватые слова, и дергающиеся ножки в новеньких джинсах.
— Чего ты ржешь? — Оля разжала кулак, невидимый Никас упал на тротуар, приподнялся, глядя вслед длинным ногам и круглым девичьим попкам.
— Ой, я что-то… Нервы, наверное.
Ника всхлипнула, быстро вытерла глаза. Граненый фонарь проходной неумолимо надвигался на них. Она оглядела темную улицу и пустые ступени рядом с въездом, перегороженным тонким шлагбаумом.
— Что-то пусто. Наверное, все уже прошли?
— Нормалек! Сейчас мы…
Оля вдруг остановилась и Ника по инерции проскочила вперед. Повернулась, глядя на полосатое от света и теней лицо.
— Погоди, — сдавленно сказала Оля, — что-то я…
— Что? Ты что?
Та молчала. И через минуту, тряхнув головой, виновато засмеялась.
— Волнуюсь. Прикинь, а? Мандраж. А вдруг он там, весь в бинтах?
Ника взяла влажную руку, обхватила Олины плечи.
— Нет-нет. Все будет в порядке. Ты слышишь меня? Они там, живые, здоровые, и любят. Знаешь, как он обрадуется, твой Олег!
— Да?
— Конечно! Он же тебе звонил, и ждал. Мечтал, как вы вместе, в Новороссийск. И ты такая красивая. Да пусть гордится!
