— Да, — согласилась Оля, и на секунду прижавшись к Нике, отступила, оглаживая куртку.
— Пусть! Пусть гордятся! Мы самые прекрасные!
Они вошли в белый свет проходной, доставая паспорта. В кармашке Никиной курточки зашуршала, комкаясь под рукой, бумажка. Выброшу после, подумала мельком, заталкивая комочек поглубже.
Вахтер поднял голову от обязательной газеты, выжидательно посмотрел поверх бумажного листа.
— Нам на «Профессора Топилина», — Ника протянула свой паспорт.
— А, погорельцы. Нет допуска. Идите. К причалу поставили. Утром будет комиссия и тогда уж.
Он снова опустил голову. Над газетой осталась макушка с серыми в разные стороны волосами. Ника опустила руку с паспортом. Опять ждать. Искать гостиницу теперь.
Усталость навалилась, как мешок с цементом, придавливая голову и опуская плечи. Рядом топталась Оля, тоже держа в руке паспорт.
— Пойдем? — Ника шагнула обратно к выходу.
— Стой тут.
Оля поправила волосы уже знакомым жестом и, повернувшись к Нике спиной, легла локтями на подоконничек окошка, выставила попу, опуская голову к самой газете.
Сейчас начнет пугать его проверками, уныло догадалась Ника и приготовилась ждать. Но ошиблась.
— У вас дочка есть?
Газета зашуршала, опускаясь. Темные глаза внимательно оглядели близкое взволнованное лицо.
— Ну, есть.
— Замужем?
— А тебе что?
— Мы с сестренкой, — она повернулась к Нике, — целый день на ногах! Представляете, сколько всего передумали, сердце рвали! То в контору, то сюда, то обратно! На телефоне сидели. Я ей (она снова махнула головой в сторону опешившей Ники) скорую вызывала. А нам все, как фашисты — потом, потом. Все потом! Идите, все в порядке. Вот как думаете, нам щас весело? И никто ведь не говорит даже толком! И вы. Такой с виду душевный мужчина, а если б ваша дочка так — в чужом городе, моталась, не зная, где и присесть?
Вахтер высунулся, разглядывая Нику. Она слабой рукой схватилась за стену, делая скорбное лицо.
— Да хорошо у них. Стоят у седьмого причала, должны власти прийти, протокол, такое. Да сама понимаешь — ночь. Перенесли на утро.
— Перенесли? — ахнула Оля, — так ведь они стоят уже. А нам тащиться в гостиницу, ночью. Ну, мужчина, вы нас тихонечко пустите, а? Мы, как мышки, пробежим и там быстро в каюту. Никто и не узнает. Всего часиков шесть и осталось до утра. А? Мы же не скажем, что вы. Мы будто бы рано-рано пришли, вы так и скажете, если что!
Она снова совала свой паспорт, легонько отодвигая в сторону газету. И вахтер, вздыхая, взял красную книжечку, вытащил список и повел по нему пальцем.
— Сейчас… ага. Вот, — чиркнул ручкой и вернул паспорт Оле, — давай быстро, да не топчись на свету, влево беги.
Затарахтел, поблескивая, турникет и олина куртка мелькнула в полумраке уже на территории порта. Ника торопливо сунула раскрытый паспорт, стараясь рассмотреть через стекло, куда побежала ее спутница.
— А тебя и нету, девонька, — удивился вахтер.
— Да откуда ж? Я приехала, как узнала про пожар! Он ведь мне муж, как я дома останусь!
— Ну, да. Ну, да… Фамилие есть, вот — Алешкин.
— Вот печать, видите? О браке. Вот его фамилия тут.
— Ну да… — вахтер пожал плечами и вдруг сообщил, — а у моей муж водила, как уедет, так ждет она его, неделю, а то и месяц. Такая вот жизнь.
— Да, — сказала Ника, нетерпеливо переминаясь, — ну точно как мы.
Мужчина сложил паспорт и сунул его обратно. Черкнул в списке.
— Беги уж. Догоняй сестру.
Ника слетела по ступенькам, вертя головой, и побежала вслед мелькающей по-за рельсами светлой курточке.
Дядька еще раз проверил список, вздохнул.
— Надо ж, дружные какие девки, запутали меня совсем, сестры, мужья.
Ника торопливо шла, перепрыгивая через рельсы, обходя черные вагоны и пузатые, облитые светом прожекторов цистерны. Сумка тяжело билась о бок. Вокруг все мерно шевелилось, плавно опускали шеи краны, вдруг лязгало что-то, кричали грузчики и водители автокаров. А вдалеке белели высокие, как дома, борта, над которыми квадратно светились окошки надстроек.
Оля ждала ее рядом с железной вышкой, держащей на макушке горсть прожекторов.
— Я уж думала обратно бежать. Что застряла?
— Да ничего. Устала я.
— Сейчас Вероничка, сейчас отдохнем! Вон, я спросила, седьмой. Этот наш, белый?
Ника покачала головой и махнула рукой в сторону неказистого низенького кораблика, еле видного рядом с крутым носом большого теплохода.
— Вот рыбак. Наверное, он.
— Корыто! — удивилась Оля, — ничего себе, да там, наверное, на головах друг у друга спят.
Ника молча шла рядом. Сердце ныло, и каждый шаг пинал его, добавляя боли. Вахтер сказал — все нормально, и на место волнения тут же вернулось четкое ощущение — она сама, своими ногами идет в темницу. Протягивает руки, чтоб на них кандалы. Вот это ты проехалась от Южноморска до Жданова, девочка, усмехнулась она. Видать и, правда, никакая из тебя жена, если стоило из дому нос высунуть и покатилось. И нечего все валить на Никаса. Сперва, значит, Атос, потом Тимоха этот несчастный, а после вообще готова была уже в постель прыгнуть — к дядьке, что почти отцу ровесник! Ну не ровесник, — поправилась тут же, — нечего!..
— Эй, — окликнул их вахтенный, маяча над бортом черным лицом, — к нам, что ли?
— К вам, к вам, — Оля уже бежала по деревянным перекладинам, хватаясь за протянутые тросы-перильца, — ну, где тут наши погорельцы?
— А сказали утром, — молодой парень протянул руку к висящему рядом большому телефону с металлической трубкой. Кивнул Нике, одобрительно разглядывая ее пушистые волосы. Кашлянул, обдавая ароматом спиртного.
— А мы не стали ждать, — Оля затопталась, заглядывая в овальную полуоткрытую дверь, — куда идти-то?
— Позвоню щас в рубку, — парень задергал рычаг, прижимая к щеке трубку, — на второй палубе они, у научников, по каютам.
— Спят, что ли? — Оля подошла ближе.
— Да не. Кто лег, а кто нет. Малехо празднуют. Сейчас.
Оля нажала пальцем на рычаг телефона.
— Да не надо звонить! Мы уж так. Тихонечко. Вероника, веди, где тут вторая палуба?
И, схватив Нику за руку, кинулась в дверь, метнулась по железной лесенке трапа вниз.
— Черт, Оля, так нельзя, попадет ему!
— Эй! — закричал сверху вахтенный.
— Быстро! — трап гудел под Олиными шагами, — щас поглядим, как они там празднуют! После будет чем прищучить. Поняла?
Крутанулась на небольшой гулкой площадке перед овальной дверью с высоким порожком:
— Куда теперь?
— Туда, — показала Ника в узкий, плохо освещенный коридор, вспоминая, как приходила к отцу, точно на такой вот кораблик, — только что, стучаться будем в каюты?
— А зачем? — Оля шла мимо молчаливых закрытых дверей, — услышим. Мужики ж.
Ника вздохнула вслед ее стройной целеустремленной фигуре. Сказала в спину:
— Завидую я вам с Олегом. Такая любовь…
Оля остановилась рядом с чуть приоткрытой дверью, откуда пробивался яркий свет, и слышался смех вперемешку с возгласами.
— Каким Олегом? Вот, пришли. Слышишь? Ага… Да там бабы! Ну-у-у…
— Олегом. Олежкой же.
— Это прозвище. От фамилии. Фамилия у него смешная.
Она распахнула дверь и застыла, подняв ногу над высоким порожком.
— Фамилия? — Ника встала рядом, глядя внутрь тесной каютки.
На угловом диванчике, заваленном каким-то тряпьем и пакетами, сидел Никас, держа на коленях смеющуюся совершенно пьяную деву, и сам хохотал, тыкая ей в щеку стакан, из которого плескалось на кружевную грудь красное вино. Дева отталкивала подношение, задирая ноги в черном кружеве с золотыми искрами, на полу валялась туфля, а другая висела на кончике ступни.
А напротив, навалясь на стол, уставленный фаянсовыми тарелками, стаканами и бутылками, взятый в клещи полных рук другой девы в нестерпимо блестящем обтягивающем платье, сидел…
— А-а-а… — сказала Ника, хватаясь за бок Олиной курточки, — А… тос? И Ни-кас?
Атос, поворачивая к ней испуганное лицо, дернулся, выпутываясь из девицыных рук, но та, игриво запищав, закинула ногу на его бедро и вместе они внезапно повалились на пол, сшибая головами тарелку с копченой колбасой.
— Вероника, — донеслось из недр упавшей сверху красавицы, — Вероника?
— Что? — Никас стряхнул с себя партнершу, вскочил, оказавшись лицом к лицу с Олей.
Ника сделала шаг назад, цепляясь кроссовкой за порожек.
— Оленька! — закричал вдруг Никас, — Оленька, я щас. Щас я.
И оглядывая обеих безумными глазами, добавил:
— Никуся! Я щас. Вот щас я всё!
— Ни-ку-ся? — Оля повернулась и, схватив Нику за рукав, втащила ее в каюту, — не поняла… Кто?
— Вероника! — взывал Атос, барахтаясь под пышными телесами, откуда высовывалась то его нога, то рука, — я объясню! Да, я был у Тины! Был! Но ты сама сказала… сказала, когда я провожал!
