– Нет, против этого нету закона, доктор. Совсем нету. А вы, значит, снова попросите меня постирать окровавленную… то есть испачканную одежду?
– В этом не будет никакой необходимости, госпожа О'Лири. – Я грозно придвинулся к ней. – Почему бы вам просто не заняться своими делами?
Она подхватила ведро и швабру.
– Да, конечно, делами. Своими. Мыла я тут, вот. Пойду-ка уложу спать цыплят, может быть, плесну помоев свиньям… подою коров. Вот именно, подою коров. И уж конечно, ничего не сообщу властям, ни за что. Доброй ночи, доктор, скажу я вам… Меня уже нет… Была, да вся вышла…
Напутанная женщина поплелась к черному ходу, путаясь в собственных ногах. Я хихикнул. «А неплохой из меня Крушитель, – подумал я. – Пожалуй, воспользуюсь этим на следующий Хэллоуин – если, конечно, книга принесет успех».
Я поднялся на третий этаж. Заметив, что дверь в комнату приоткрыта, я толкнул ее. Единственными источниками света были две свечи, которые убийца держал перед собой. Тусклый свет делал его более похожим не на меня, а на негатив моей фотографии.
– Не хотите ли войти? – любезно предложил он голосом, не похожим на мой. Когда я вошел, убийца протянул мне свечу.
– Забавно, – пробормотал я.
– Да уж, не правда ли? – подхватил он.
– У вас мои не совсем симметричные глаза, мой нездоровый цвет лица, мой вечно текущий нос и даже тот же шрам, который остался у меня, после того как я угодил головой в шлифовальный станок.
– Будьте как дома.
Я посветил по сторонам и заметил, что стены оклеены вырезками из газет. Статьи о Джеке Крушителе и его убийственных деяниях соседствовали с будоражащими заголовками вроде: «Бездомный заколол троих на Бродвее», «Взрыв пожарной машины, дюжина трупов», «Муж убивает жену», «Малыш убивает няню», «Собака расстреливает кота», «Кот убивает мышь», «Мышь убивает сыр», «Сыр убивает себя сам».
Одна стена была отведена под нелепые конспирологические теории убийства Линкольна, в одной из которых, к примеру, говорилось, что второй вооруженный злодей, переодевшись дирижером, стрелял из оркестровой ямы. Привлекшая мое внимание заметка в нижнем углу почти у самого пола гласила: «Джон Уэйн Гэйси обвиняется в нескольких убийствах».
– Это лишь одно из дел, заинтересовавших меня, – любезно пояснил Крушитель. – Есть и другие.
Он поднес горящую свечу поближе к стене, и я потрясенно уставился на вырезки из газет, где сообщалось про убийцу с Зеленой Реки, Зодиакального убийцу, Бостонского душителя, Чарльза Мэнсона, Сына Сэма и Теда Банди.
– Что-то я не понимаю… – пробормотал я.
– В самом деле? Это мое домашнее задание. Не хотите ли чашечку чаю?
– А нет ли чего покрепче? – спросил я, чувствуя, что для продолжения разговора мне нужно подкрепиться. (Вам тоже, возможно, потребуется подкрепиться, чтобы дочитать эту главу.)
– После успеха, которое имело первое убийство, они прислали мне корзину водки «Скай» и целый набор сыров и крекеров, – сказал он. – Я понял, что водка «Скай» – единственное спиртное, от которого у меня наутро нет похмелья. Да, эти задаваки из девятнадцатого века такого еще не научились производить.
– Я тоже. В смысле, «Скай» и моя любимая водка.
– Ну что ж, вряд ли это можно счесть совпадением. – Убийца налил нам по рюмке и сел в кресло. – Пожалуйста, присаживайтесь.
Я уселся на его кровать.
– За будущее! – предложил он. Мы залпом выпили и снова наполнили рюмки.
– «Они прислали»? Кто это «они»?
– Ряженые, разумеется. Очаровательные люди… Я не слишком хорошо знаком с ними, кроме их Великого Пубы.[66]
– Твида?
– Босса… Моего босса.
– Ты знаешь, этот сорт водки и эти газетные вырезки… они все из будущего, – заметил я. – Так ты – это Я из будущего?
Каким-то образом я осознавал, что это не так, поскольку был совершенно уверен, что я и есть Я из будущего, но, мне кажется, я просто пытался мысленно применить теорию параллельных вселенных, ну там, «Стар Трек» и все такое.
– Нет, это ты из будущего. А я из своего времени. Освежим? – И он снова налил.
– Так, быстро – где я родился? – придирчиво спросил я.
– В Нью-Йорке.
– Когда?
– В тысяча девятьсот шестидесятом.
– Где учился?
– В Академии Адама[67] для конкретно мелкоголовых.
– Прорвался на сцену в качестве кого?
– В качестве милого, но болтливого Шестого Жеребца в «Эквусе».
– Женат?
– Разведен.
– Почему?
– По причинам… интимного характера.
– А точнее?
– Секс.
– Ты просто ублюдок! Почему?
– Твоей жене не нравилось, что приходилось связывать тебя и завязывать тебе глаза каждый раз, когда вы занимались любовью.
– Дважды ублюдок! Почему?
– Потому что она работала в «Международной Амнистии» и считала подобную практику конфликтом интересов.
– Откуда, чертпобери, ты все это знаешь?! – заорал я.
Мы опустошили рюмки и снова налили.
– Потому что я – это ты девятнадцатого века. Не спрашивай, как такое получается, я и сам не въезжаю. Но давай выпьем! Это же просто с ума сойти! – Мы осушили наше зелье и вновь наполнили посуду.
– Ты мог отказаться! – заявил я.
– Ага, как и ты! – ответил он.
– Ну ты сказанул! – И мы оба рассмеялись.
– Между нами есть одна большая разница… «доктор», – сказал я, чувствуя, что хмелею. – Я никогда никого не убивал. То есть грабил – да, кто же этого не делал, но убивать – никогда!
Убийца встал и подошел к своему столу, чтобы полить небольшое растение в горшке.
– Я плохо помню раннее детство. Но в какой-то момент Босс Твид занялся моим воспитанием… или промывкой мозгов. Я был запрограммирован на те ужасные поступки, которые я совершал впоследствии. Меня посадили в клетку с электрическим муляжом матери, отказывавшимся приласкать меня, пока я кого-нибудь не убью, да не просто кого-нибудь, а именно проститутку, только сначала они мне этого не говорили. А когда я сообразил, чего они хотят, стало еще хуже. «Крисси, ну давай, убей для мамочки еще просей», – говорила она. И тут же добавляла: «Ты ведь любишь мамочку, да?» А если мои преступления были не слишком жестоки, объятия муляжа сопровождались ужасающим электрошоком. Это был тягостный путь проб и ошибок, но в конце концов я действительно стал испытывать непреодолимую тягу украшать место преступления потрохами убитых шлюх. Но вот в чем они просчитались: я появился на свет, имея совесть – твою совесть, полагаю я. И не важно, насколько упорно пытались они превратить меня в тупого убийцу, – всегда какая-то часть меня сознавала, что я поступаю дурно. Вот почему я оставлял подсказки, чтобы помочь Спенсеру, Смит и Рузвельту.
Вдруг убийца схватился за голову, словно от внезапного приступа боли.
– Нет, нет, нет! Мама, пусть это прекратится! Останови это!
– Вроде писем к Лизе Смит? И загадочных стихов на стене, где упомянуты Ряженые? – спросил я.
– Верно. Спасибо моей – нашей! – совести. Я сумел указать на этих злобных клоунов, и поверь мне, они не обрадовались.
– А сообщения на местах преступлений?
– Омерзительный антураж предназначался только для того, чтобы ты его расшифровал и отправился в прошлое. Я-то считаю, что было бы намного легче просто сунуть тебя в мешок и закинуть сюда, но кого волнует мое мнение? Я всего лишь маньяк-убийца, не так ли?
Он опрокинул рюмку и снова наполнил ее.
– Наверняка это не все, но я рассказал тебе свою часть, парень.
Затем его ноги проделали что-то вроде шарк-шах, топ, шших-шух. И еще, пожалуй, вжик.
– Все это, кажется, так просто, – сказал я. – И тем не менее я как-то ничего не понимаю. Наверное, это от водки.
Я встал и непроизвольно сделал топ-чоп-шлеп и переворот (что было довольно трудно в одном ботинке).
– Ты не против, если я спрошу? – сказал он.
– Валяй, детка!
Он сделал триплет, каблучок, шаг, хлоп-топ и перескок. Я ответил тем же, но добавил перекат, чоп-шлеп, тайм-степ и рифф-дроп.
– Как там, в будущем? Мне же никогда не удастся его увидеть!
– Да не так уж замечательно. – Я сделал быстрый хлоп-шлеп-топ.
– О, я не могу в это поверить, – ответил он, а вместе с этим – хлоп, шлеп-топ-хлоп-шлеп-топ-тум. – Скажи: разум и справедливость наконец объединились, чтобы усовершенствовать человеческое общество и воплотить в жизнь блистательную и бессмертную утопию?
Хлоп-шлеп-топ-тум-чоп-плам-клап.
– Ну, более или менее.
Хоп-переход-шших-шух!
И, прежде чем мы сами это осознали, мы уже отплясывали, отбивали чечетку по всей квартире, словно два спятивших Фреда Астера. Мы меняли шаг, ритм, рисунок, обменивались все более сложными комбинациями. Мы перестук-скок-скакивали с одного предмета мебели на другой, пока совсем не выбились из сил и не рухнули – он в кресло, я – на кровать.
