День прошел, пуст и напрасен. Гребенников был в отделе аспирантуры. Был в институте. Был у забытых и полузабытых подруг Вали. Ни следа.
Поздним вечером он очутился возле дома, где жил Стрепетов, ее второй муж, — там, на скамейке, не спуская глаз с подъезда, Гребенников сидел в полудреме всю ночь. Он дремал, и если просыпался, то в страхе — не проморгал ли.
Утром Стрепетов вышел — отправился на работу с какой-то высокой красивой женщиной. Не с Валей.
* * *
Невыспавшийся и помятый Гребенников шел к метро. Он проходил мимо гостиницы «Спутник».
— Алло, — раздался голос. — Вот у кого мы прикурим.
Гребенников почти наткнулся на них.
У входа в гостиницу стояли двое — юный Чекин и какая-то его подружка.
— Рекомендую, — сказал хрипловато Чекин. — Тоня. В будущем лучшая барменша Москвы. Ресторанное училище заканчивает с блеском.
Тоня раскраснелась. Юный плут прикурил у Гребенникова.
— Все-таки не каким-то, а родственным огоньком прикуриваю!
— Как родственным? — спросила будущая барменша.
Гребенников пояснил:
— Я муж его сестры.
— Притом бывший муж. Они разведены, — сказал Чекин и подмигнул Тоне.
И тут же обратился к Гребенникову:
— Я здесь жду одного знакомого. Караулю… Но если ты мне одолжишь рублей десять, я знакомого ждать не стану. И обещаю отыскать мою сестрицу.
Гребенников слишком хорошо знал эти обещания, — сонный и вялый, он только усмехнулся на очередное попрошайничанье. (А случаю случай рознь, и, поскреби Гребенников по карманам, он бы сейчас же узнал все. Но кто мог думать, что Валя здесь, в этой гостинице, в десяти шагах, и что плут специально притащился сюда, чтобы поклянчить денег у Корнеева.)
— Дело хозяйское. Нет, значит, нет, — сказал юный Чекин, нимало не смущенный отказом.
К Чекину пришла идея. Он заволновался. Нервные ноздри заходили туда-сюда — плут почуял запах верных денег.
— Одну минуточку, — сказал он.
— Ты куда? — спросила Тоня.
— Я сейчас, к знакомому…
Он улыбнулся и, придвинувшись, зашептал Гребенникову:
— Тоже времени не теряй, сойдись с ней ближе: будущий бармен — это знакомство полезное! — Глаза его бегали и искрились. — А коктейль она сбивает — закачаешься!
И уже на бегу он еще раз крикнул:
— Я живо вернусь. Ждите.
Плут примчался в гостиницу — благо, было рядом.
— Привет! — заорал он, влетая в номер.
— Привет. Опять у моего братика пусты карманы, по глазам вижу! — засмеялась Валя.
— Ну вот еще! — последовало гордое возражение.
И юный Чекин, слегка робея, обратился к Ивану Павловичу — поэт-лингвист выпил вина и курил первую спокойную сигарету, — и вот Чекин ему сказал:
— Мне вас нужно… на минутку.
— Поговорить?
— Ага. Вот именно.
Иван Павлович встал, плут вышел за ним. Они шагали по длинному коридору гостиницы — было пусто, ковер глушил шаги.
— Ну? — сказал Иван Павлович.
Плут изобразил в лице смятение и растерянность.
— Понимаете… Иду мимо гостиницы и вдруг вижу Гребенникова. Бывшего мужа Вали…
— Ну и что?
— По-моему, он почти выследил вас…
— Да? — Иван Павлович на секунду встревожился.
— Точно. И он не один. С парнями… Здоровенные ребята, между прочим.
— Неужели? — Иван Павлович улыбнулся (теперь он уже понял все).
Плут смутился, почувствовав, что его разгадали. Но тут же справился — будущий официант не имеет права теряться. На занятиях приводили пример, как однажды (дело давнее!) подвыпивший купец, перед которым все дрожали и трепетали, в «Славянском базаре» потребовал себе на десерт керосина — официант не моргнул глазом: «Холодненького? Или подогреть?..»
И Чекин тоже не растерялся:
— Я не говорю, что Гребенников такой уж страшный, может, вы и храбрец, я же не знаю, но я не хочу, чтобы он кружил около гостиницы. Я за сестру боюсь.
Плут уже вполне обрел свой ровный голос:
— И чтобы мне его отвлечь и куда-нибудь увести, нужны тугрики.
— Тугрики?
— Ну да. То есть деньги.
— Я понял, — сказал поэт-лингвист, улыбаясь. — Вот тебе десять рублей, и пусть он уедет достаточно далеко…
— И еще десять, чтоб достаточно далеко уехали его здоровенные ребята, — в тон ему сказал плут.
Понимая, что он не отстанет, Иван Павлович покачал головой, но вытащил еще десятку — дал.
— Ты, я чувствую, большой оптимист… Верно?
— А что это такое? — спросил юный Чекин.
— Оптимист?
— Ну да.
— Оптимист… это человек, любящий жизнь.
— Чудак вы, Иван Палыч. А чего ж ее не любить?
* * *
Плут быстренько вернулся к Гребенникову и Тоне — те молча стояли в двух метрах друг от друга. Никаких перемен. И даже, кажется, сигарету Гребенников курил ту же самую.
— Ну как? Весело было вам?
Чекин хохотнул:
— Значит, коктейль из вас не сбился? А еще барменша!
И тут же заторопился:
— Идем, Павел. Идем.
— Куда?
— К нам. В общагу. Я сейчас звонил одному дружку — он сказал, что вроде бы Валя обещалась к нам вечером приехать.
— Это точно?
— Что ж я, врать буду?
— С тебя станет… — Но тут же Гребенников подумал, что, может, и правда Валя приедет и ведь других путей для поиска не видно. — Ладно. Пошли…
Они прибыли в общежитие. Поднялись наверх.
— Этаж наше училище арендует, целый этаж! — пояснила Тоня, ей понравилось слово «арендует».
— А запах у вас. Не этаж, а пивная бочка, — сказал Гребенников, вглядываясь в полутьму. И повторил: — Ну и пахнет у вас.
От стены отделилась какая-то качающаяся фигура:
— Старичок, у нас пахнет только голодом.
Юный Чекин ткнул этому выступившему из тьмы под ребро — тот дернулся всем телом.
— Черт… Чего тебе, Чекин? Дай я поговорю с товарищем.
— Хватит попрошайничать — зови ребят. Я двадцать рублей раздобыл.
— О боже ты мой — двадцать!
Из полутьмы тут же набежали дружки, стали качать Чекина. Его любили, и, надо отдать плуту должное, он ведь не утаил, не сказал: «Я принес пятнадцать рублей», — хотя и понимал, что сейчас все это распылится до последней копейки.
* * *
Разумеется, Валя не появилась. Гребенников ждал, прохаживался по коридору мимо комнат, привыкал, общежитие как общежитие. В угловой комнате монотонно зубрили наименования блюд из тресковых рыб.
Появился Чекин, который, казалось, исчез навсегда. От него шел крепкий пивной дух. Он был раскисший и мягкий:
— Понимаешь… Она из-за нас с Валькой устроилась на хлебозавод.
— Кто?
— Мать наша. — И Чекин как бы всхлипнул: — Мамочка… Она и сейчас там работает. — Он пояснил: — Это в войну, в голод… На хлебозавод устроилась, понимаешь?
— Понимаю.
— Нет, не понимаешь! На хлебозавод тогда брали в две смены. Либо в две смены, либо не берут. Она восемнадцать часов в день вкалывала, понимаешь? Нет, ты вслушайся: восемнадцать! Чтоб только мы с Валькой черную булочку иногда попробовали… — Он всхлипывал, расклеился. — Мам-мочка!
Был второй час ночи, когда Чекин появился в коридоре опять:
— Ведь ночь, чего ты ее ждешь? Не придет она — понимаешь? Я бы сказал тебе, Павел, да ни к чему это.
— Что?..
— Да ничего… Хороший ты человек, Павел, да вот беда — денег у тебя мало, славы мало. А сестренка моя это самое «мало» не уважает.
Чекин ушел.
Время было позднее, метро уже наверняка не работало. В конце концов Гребенников сел в коридоре прямо на пол и прислонился спиной к стене. Так вот, сидя, он и задремал.
* * *
Транзистор выдавал нечто в моцартовском духе, мелодичное и игривое. Валя в своей полосатой пижамке сосредоточилась на важном деле — она решила пройти на цыпочках по одной половице. От стены до стены.
— Так… так, — приговаривала она, балансируя руками.
— Так… так, — в тон повторял Иван Павлович, затаив дыхание. — Ура, Валя! Молодчина! — Он схватил ее на руки. — Я с тобой пацаном себя чувствую!
— Пусти, я вон по той пройду… по тоненькой!
Она опять шла по половице, балансируя руками.
— Я стал мальчишкой. Я даже и вру, как мальчишка. Именно так, как в молодости, — легко и безбоязненно врется!
— И что же ты такое врешь? — безразлично спрашивала Валя, тем временем сосредоточенно приближаясь к другой стене.
— Ну… ну, например, жене… Например, и тебе немножко…
— И мне? — преувеличенно серьезно спросила она.
— Ура!.. Ура! — закричали они оба разом (Валя как раз дошла до стены — и великолепно дошла).
— Ну, не то чтобы вру, — говорил он, прижимая Валю и глядя ей в глаза. — А все-таки. Например, не сказал, что дал твоему брату двадцать рублей.
— Он у меня плутишка.
— И большой плутишка!.. Он вздумал пугать тем, что тебя разыскивает этот твой Гребенников.
