Ягердышке тыкнули пальцем на Большой, и он подошел к театру. Так муравей подползает к ноге слона. Сложно описать чувства муравья, но Ягердышкина воля была подавлена величием строения. Чукча застыл как вкопанный, разглядывая мощь колонн и колесницу на крыше, которая готова была вот-вот сорваться и унестись в поднебесье.
«Вот бы мне сесть в карету и на Полярную звезду!» — подумал гость столицы.
— Объект режимный! Стоять нельзя! Опять милиционер.
— А я не стою, я с ноги на ногу переминаюсь, чтобы не замерзнуть!
— Иди-иди, карлик! — пригрозила голосом власть.
— Я не карлик, — обиделся Ягердышка. — Я — чукча!
— Издеваешься?
Старшина очень хотел по-хорошему, но не получалось. Коротышка вел себя вызывающе! Надо было задерживать, и власть приготовилась к сему действию, как вдруг подумала: «А вдруг японец?.. За японца гениталии оторвут! Японцы в семерку большую входят!.. Хотя этот по-русски шпарит, как свой, но косой, как японец. Может, провокация?»
— У меня дядя — карлик, — перешел на дипломатический язык старшина. — Что же, позвольте спросить, в этом обидного?
Ягердышка первый раз в своей жизни видел дурака и засочувствовал ему всеми фибрами души.
— Мне надо билет продать, — чукча вытащил из кожаного мешочка билет и показал старшине. — В театр.
Японец фарцовщиком быть не может! Старшина был в этом уверен, как в том, что рая и ада не существует. Он хотел все-таки произвести задержание спекулянта, как вдруг рядом остановился гражданин странной наружности.
— Билетами торгуете? — просипел гражданин и облизал длинным языком шеки.
— Проходите, товарищ! — скомандовал старшина.
— Я — господин, — проскрипел субъект, в котором Ягердышка тотчас признал убийцу соседа по гостинице. — Я — твой господин! — еще раз повторил гражданин и вдруг, взявшись мохнатыми пальцами за мочку уха милиционера, дернул за нее и оторвал ухо целиком.
— Позвольте! — повысил голос старшина, затекая кровью. — Я при исполнении! — Но, почувствовав обилие крови, исходящее из дыры, где еще мгновение назад был его собственный улавливатель звуков, старшина поплыл сознанием и плюхнулся задом в сугроб.
Арококо Арококович нежно выхватил билет из Ягердышкиных пальчиков и в мгновение ока исчез, оставив после себя вонючее облако.
Тем не менее, сидя в весеннем сугробе, старшина удержал сознание, вытащил свисточек из шинели и засвистел в него негромко, булькая кровью. Во время призывного свиста милиционер подумал о какой-нибудь простенькой медали за страдание на посту, пусть хотя бы на восемьсотпятидесятитрехлетие Москвы…
Ягердышку уже успели побить коллеги безухого, прежде чем старшина сообщил, что изувечил его не японец, а страшный урод, который уже исчез.
— Но во всем виноват этот! — раненый указал на Ягердышку. — Спекулировал билетами!
«Японца» препроводили в отделение и заперли в «обезьянник», где чукча просидел несколько часов, испытывая чувство голода. Еще Ягердышка думал о том, что все в жизни непонятно, проистекает не по простым законам, а по неведомым ему понятиям…
Он вспомнил Бога, перекрестился, вспомнил белые снега своей Родины — загрустил. Загрустив, заплакал…
— Чего скулишь, япона мать? — поинтересовался дежурный.
— Я генерала вашего знаю. У меня сообщение есть к нему!
— Какого генерала?.. — зевнула милиция.
— Бойко! Я — свидетель по делу об убийстве звезды Большого театра господина А.
Милиция шелкнула челюстью и заговорила в телефон с волнением.
Через полчаса знакомый генерал прибыл в отделение, где объяснил местному начальнику в трех словах, что дело надо делать, а не пугать простых граждан.
— А у нас пострадавшие есть! — казалось, похвалился начальник отделения.
— Постовому ухо оторвали, — подтвердил Ягердышка. — Меня тоже били, но милиционеры.
— Ну что, — предложил генерал, — от пяти до восьми лет или прощения просить будем?
— Конечно, прощения! Коньячку?
— Постройте отделение! — скомандовал Бойко.
В отделении набралось двое, не считая дежурного командира. Младший лейтенант и рядовой. Милиция построилась и держала равнение на генерала.
— Что ж вы, недоношенные люди, знатного оленевода избили?
Лейтенант и рядовой зааплодировали. Знатных оленеводов в их отделение еще не доставляли.
— Принимаете извинения? — поинтересовался Иван Семенович у Ягердышки.
— Принимаю, — закивала головой добрая душа.
— Поехали…
Генерал и Ягердышка уселись в автомобиль, а вслед неслось долгое: «А коньячку-у-у-у?!.»
В дороге чукча рассказал генералу о происшествии в красках.
— Значит, в театр наш косорылый попасть хочет! — размышлял вслух Бойко.
— Значит, знает, что жив наш господин А… Но в пятницу не танцевать балеруну Спартака!.. А может, и никогда уже не крутить фуэте!.. Это тоже наш Арококо Арококович знает!..
— Хорошо, что выжил! — поддержал Ягердыщка разговор.
Вследствие этого высказывания генерал перешел на размышления про себя. Что же этому хорьку надо? Зачем он преследует студента? Зачем рельсы разобрал?..
Вразумительных ответов на эти вопросы не существовало. Вернее, где-то они имелись, но в каком-то другом измерении, пока генералу неподвластном.
— А хотите, я вас с Машенькой познакомлю? — предложил Иван Семенович, подумав о супруге как об измерении известном, но до сих пор иногда загадочном. — С женой своей?
— Мне на Север надо.
— Переночуете у нас и поедете на свой Север. Машенька будет рада вам. Сейчас как раз к ужину поспеем!
Ягердышка подумал о том, что генерал хороший человек, и согласился.
Машенька была действительно рада. Она смотрела на маленького человечка с узкими глазами и улыбалась. А потом поставила на стол блюдо с пельменями, кислую капусту, огурцы, помидоры соленые, рыбку разную, и беленькую, и красную, икорку из этой рыбки, две бутылочки — с водочкой «Елецкой» и коньячком французским.
— Ешьте, пожалуйста! — пригласила за стол хозяйка.
Генерал к тому времени переоделся в штатское, домашнее, и перестал быть похож на генерала.
Иван Семенович разлил по рюмкам и предложил: «За знакомство!»
Машенька и муж ее выпили водочки и закусили пельмешками. Ягердышка лишь пригубил, ухватив вилкой на закуску капусты. Захрустел с удовольствием.
— Не пьете?
— Не-а, — вспомнил чукча попойку у хозяина зоопарка.
— Тогда пельмени! — предложила Машенька.
— Однако, Пост Великий сейчас! Нельзя мясо кушать!
— Так вы же в гостях! — удивилась хозяйка.
Логики Ягердышка не понял, а потому смотрел на женшину, ожидая продолжения.
— В гости тоже нельзя в Пост ходить, — разъяснила супруга генерала. — А коли уж пришли, не ханжествуйте, а ешьте все, что душе угодно!
Аппетит у чукчи пропал. Его поразила столь простая мысль, высказанная женщиной так же просто.
А она почему-то засмеялась.
Представьте себе блин с глазками, носиком как у Майкла Джексона и ротиком-дырочкой!.. Все это еще собрано в недоумение!.. Генерал заулыбался.
— А еще, — добавила женщина, — вы в пути! А в пути едят то, что есть!
Про то Ягердышка знал, а потому наколол на вилку аж два пельменя и отправил оба в рот.
— Вкусно, — одобрил. — Домой я еду, на Север!
— Вот и ешьте!
— Я вас завтра самолично в аэропорт отправлю! — пообещал генерал.
— Спасибо.
— А вам лет сколько? — поинтересовалась Машенька, разливая чай.
— Девятнадцать лет, — ответил Ягердышка.
Женщина вновь засмеялась, громче прежнего. И генерал в пижаме захохотал. Сейчас Ягердышка не понимал, отчего смеются. Но не было в этом смехе обидного, а потому северный парень тоже заулыбался, показывая мелкие белые зубки.
— Ты, поди, сынок, устал? — отсмеялся генерал.
Ягердышка из гордости не ответил.
— Я постелю, — Машенька ушла из кухни.
Тогда Иван Семенович вдруг стал серьезным и спросил гостя:
— Как думаешь, сынок, кто это был?
— Не знаю, — ответил Ягердышка. — Но шибко злой! Самый злой из злых!
Больше генерал ничего не спрашивал, а думал о чем-то напряженно.
— Постель готова! — крикнула Машенька из глубин генеральского жилья.
Бойко проводил гостя в спальню и, идя в свою, подумал о том, что этот чукчонок во внуки годится ему!.. Почему подумал, сам не знал. Имелся свой внук… А еще почему-то перед сном подумал о землянике, произрастающей в носах человеческих. Или это было уже во сне?..
В семь часов утра раздался телефонный звонок.
— Генерала Бойко, пожалуйста!
Сонная Машенька, толкнув мужа, приложила трубку к его уху.
— Бойко слушает!
— К девяти утра вас ожидает министр!
— Буду, — ответил генерал.
— Не удастся тебя, сынок, проводить! — развел руками Иван Семенович за завтраком. — Машенька проводит!..
— Неприятности? — спросил чукча, отложив кусочки жира, выковырянные из любительской колбасы.
