Ознакомительная версия.
Либо гости мои совсем бесшабашные, и тогда с ними просто: «Да веди куда хочешь!»
Я и веду, и показываю высокий класс, свой знаменитый аттракцион: долгую, витиеватую, наступательную и оборонительную торговлю с владельцами арабских лавок – битву до полной моей победы: смехотворно малой цены, которая почему-то (я двадцать лет потратила на то, чтобы это понять, но так и не поняла) все равно выгодна владельцу товара. Может быть, все эти ткани, керамику, медную утварь и прочее соблазнительное барахло производят иноземные рабы в глубоких подземельях времен крестоносцев?
Мой подлинный, тайно лелеемый талант – упоенный рыночный торг. Виртуозный, партитурный, детально оркестрованный шутками, вздохами, стонами, воплями… торг до вылезания глаз из орбит. До бравурного пассажа в финале, до последнего аккорда – чашки кофе, сваренной лично хозяином лавки.
Впрочем, иногда я покупаю действительно нечто ценное, что задевает меня по-настоящему: например, серебряную монету Александра Македонского, которую я намерена переделать в кольцо. Под напряженным взглядом моего знакомого продавца Аси я долго рассматриваю чеканный профиль молодого полководца. (Это профиль актера Жерара Депардье: мощная шея, сложносоставной нос с мясистым кончиком, твердые губы, выдающийся подбородок… Да: я переделаю ее в кольцо и буду мечтать и представлять себе руки, сотни тысяч белых, черных, шоколадных и желтых рук, через которые прошла эта монета, прежде чем осесть на безымянном пальце моей правой – и тоже не бессмертной – руки.) После чего невозмутимо откладываю монету в сторону и минут пять перебираю нитку крупных кораллов, подробно обсуждая с Аси, как и зачем их красят. Главное, тут ни разу не бросить в сторону монеты заинтересованный взгляд. Чуть позже я опять рассеянно беру ее в руки, чтобы вновь отложить, якобы заинтересовавшись серьгами из римского стекла… Цель – вымотать Аси и совершенно запутать его относительно моих намерений.
Я здесь с друзьями, которые разбрелись по магазину и таращатся на все диковинное, что попадает в поле зрения, и щупают все, до чего дотянутся руки. Я уже раза три созывала их по-русски, выразительно загребая воздух рукой, чтобы Аси понял, что мы намерены двинуться дальше… И когда они, как цыплята, собрались наконец под моим крылом и готовы продолжить зачарованное путешествие по магическим джунглям Эльдорадо… я резко разворачиваюсь и выхожу на ринг:
– Почему я должна верить, что монета не подделка? – лениво спрашиваю я.
Аси не вскидывается, не кричит, что не торгует подделками (он ими торгует); не бросается демонстрировать мне сертификаты на стенах, подтверждающие законность его торговли археологическими артефактами… Так поступил бы салага, стремящийся отхватить любой кусок, сбыть с рук любому иностранцу дешевку за три шекеля. Нет, Аси не таков. Во-первых, мы с ним знакомы много лет, и не одну группу хищных киношников я приводила в его магазин, уверяя, что «русские делают рекламный фильм и твою лавку увидят миллионы туристов»; во‑вторых, я никогда просто так не морочу голову и в конце любого визита обязательно покупаю что-то в этой лавке, удобно расположенной слева от входа в арабский рынок; покупаю даже тогда, когда в этом нет острой нужды.
(Да и какая, положа руку на сердце, может быть нужда в коралловом ожерелье, или в вазочке иранской керамики, или в тканой наволочке кропотливой друзской работы? Я покупаю все это впрок, на подарки, ибо много разъезжаю, и повсюду у меня друзья, приятели и знакомцы.)
Аси вообще не торопится меня разубеждать.
Он улыбается и достает из-под прилавка поддон, разделенный на множество крошечных отсеков. В каждом отсеке лежат по две, по три монеты – темные кружочки разной степени сохранности и привлекательности, в зависимости от того, когда и как охотно отдала их здешняя земля.
– Смотри, – говорит Аси, ставя поддон на стекло прилавка. – Тут монеты иудейские, римские, эллинские. Монеты византийцев, крестоносцев, турок, мамелюков… Вот этот темный кружок с трилистником – это шекель времен Первого восстания против римлян, семидесятый год новой эры. А это – монетка Бар-Кохбы, а вот цезари, выбирай любого: Тиберий… Троян… Адриан… Монеты Хасмонеев: Александра Янная и Матитьягу Антигона, который воевал с Иродом Великим за царство. Ты знаешь, что монеты в то время были – все равно что газеты? Вся пропаганда через них велась. Вот, например… – Он достает лупу, включает крошечную, как горошина, но бьющую прямо в цель лампу, и мы склоняемся над витриной. – Видишь эту дверь? Вход в еврейский Храм… Этим Антигон говорит толпе: я, мол, настоящий еврейский царь, не то что этот проклятый инородец Ирод… Пропаганда, все – пропаганда, – вздыхает Аси.
Вообще-то он, мусульманин, не должен допускать и мысли о том, что в древности на этой земле было царство Иудея со столицей Ерушалаим. Арабы утверждают, что до них ничего здесь не было, и сильно заботятся о приведении археологических фактов в соответствие с исторической концепцией Ислама. К примеру, в первую же ночь после ухода израильской армии из Вифлеема мощным экскаватором был благополучно снесен с лица истории такой археологический факт, как римский акведук первого века новой эры.
Но Аси – антиквар, два года учился археологии в университете на Скопусе; главное же, он – торговец, и этим все сказано. Прибыль интересует его больше, чем «пропаганда». Со всего мира в Старгород приезжают самые разные туристы, нередко появляются профессиональные нумизматы. Что, если кому-то из них понадобятся монеты древних иудейских царей?
Он опускает лупу на прилавок и поднимает голову:
– Сейчас научу тебя, как отличить подлинник от подделки!
Извлекает откуда-то серебряную монету с профилем Александра, по виду точно такую, какую кручу я в пальцах, и кладет на другую мою ладонь:
– Ну-ка, взвесь… просто прикинь по весу ту и эту… – И хитро на меня смотрит. – Чувствуешь? Какая из них легче? Эта? Правильно. Она и есть подделка: в ней куда меньше серебра.
И когда спустя минут двадцать мы с Аси прощаемся, пройдя навстречу друг другу долгий путь к справедливой цене (так две встречные бригады строителей дробят породу, прокладывая туннель), он легко замечает вдогонку:
– Только учти: подделка стоит дороже, чем подлинник. Она ведь – подделка того времени, тоже артефакт.
– Почему?! – замираю я в дверях лавки. – Почему дороже?!
– Не знаю, – пожимает плечами Аси, а в глазах его едва заметна тень усмешки. – В монетном деле мастерство подделки всегда ценилось выше, чем тупая работа станка. Только это – потом, лет через пятьсот после смерти фальшивомонетчика.
* * *
К слову о подделках.
Когда я писала роман «Белая голубка Кордовы» – о гениальном поддельщике картин, – мне пришлось вдоволь пошататься по закоулкам и лавочкам Старгорода.
Нет ничего таинственней арабских лавок Иерусалима. Нет ничего загадочнее старых иерусалимских домов, внешне приземистых и тесных, но обладающих способностью раздаваться изнутри, будто некая сила дополнительного измерения раздувает пространство дома так, как мы в детстве раздували сложенный из бумаги «чертов язык». Плоский, хитро упакованный, он в три приема – раз-два-три! – вспухал и, надутый теплым воздухом, разворачивался далеко вперед.
Так и тут. С улицы ты видишь вход в небольшое и, как правило, непрезентабельное помещение, заваленное товаром. Входить туда нельзя – если ты не знаешь, чего ищешь. Тебя вмиг обратают ласковые, очень способные к языкам арабские торговцы: зазовут пить кофе, станут называть «Наташя» и «сыстра», объясняться в любви к русским, разворачивать блескучие и пестрые шали, швырять на прилавок медные джезвы и ступки, перламутровые крестики, топорные фигурки святых из оливкового дерева, золотые магендавиды и подсвечники… и через пятнадцать минут ты и сама не поймешь, как и зачем в твоих руках оказался персидский ковер за три тысячи шекелей, ведь ты просто хотела глянуть, чем торгуют в этих паршивых лавчонках…
Но если ты твердо знаешь, что ровным счетом ничего тебе не нужно, что ты не «русская» из прекрасной Москвы, а вот уже третий десяток лет проклятая израильтянка из Иерусалима, то смело входи и путешествуй дальше, ибо за первой комнатой всегда есть другая: пещера без окон, зато с цветными лампадами, свисающими с купольного, неизвестно откуда тут взявшегося потолка средневековой залы. Товары здесь почти те же, что и в первой комнате: рулоны ковров, стопки тканых скатертей и шелковых шалей, ряды вышитых балахонов под потолком и бесчисленные нити полудрагоценных камней, как правило – раскрашенных. Тут тоже нечего делать бывалому человеку.
Но случается, что из этой пещеры завешенный ковром дверной проем, или просто арка в стене, ведет в некое совсем уже затхлое и тусклое, как невнятный сон, пространство, в центре которого на старом кофейном столике, инкрустированном перламутром, стоит большой серебряный поднос, а в нем – горой навалено всякой всячины, на первый взгляд непотребной. Но вот тут-то и надо остаться, тут надо хорошенько покопаться. В этой хламной куче могут попасться мятые серебряные бусины очень старых времен, наконечники копий крестоносцев, осколки флаконов римского стекла (оправленные в серебро, они так изысканно и нежно откликаются на цвет любой одежды)… Наконец, старинные монеты. Это помещение для знакомцев, для знатоков. Не для туристов. И торговаться тут надо осмотрительно, не нагло, но уж на своей цене стоять насмерть.
Ознакомительная версия.
