Ознакомительная версия.
— Ты бы могла стричься в салоне, — несколько раз говорила Праматери Елизавета.
— Моя зарплата не позволяет мне стричься в салоне. А твоя?
Елизавета подозревает, что дело не только в зарплате. Наталья слишком трепетно относится к своим старухам и потакает всем их слабостям, главная из которых — она сама.
Судя по всему, Праматерь — слабость и Ильи тоже.
— Она красавица, конечно, — Елизавету так и тянет посклочничать. — А все остальные — уроды.
— Не все.
— Дженис Джоплин была красивая?
Дженис Джоплин — симметричный Елизаветин ответ на Ильинского Кенни Джи. Тому, кому не нравится Кенни Джи, должна нравиться Дженис Джоплин, это аксиома; теперь Елизавета вполне авторитетно может судить и о том, и о другой. Она даже прослушала несколько их дисков вперемешку, на время изменив ТТ. Примитивно устроенное ухо Елизаветы бунтовало против Джен, а против Кенни бунтовали глотка и желудок — очень уж он сладкий. Хуже взбитых сливок с вишневым вареньем, хуже меренг, хуже растопленного на плите сахара. Такого их количества не слопать даже Елизавете с ее любовью к лакомствам. Джен, наоборот — горькая и соленая (но не как соленый огурец, а как пот, текущий по лицу, когда ты вынужден слизывать его языком). В распечатке, сделанной безотказным Пирогом, Джен предстает довольно страшной девицей со всклокоченными волосами, в небрежной одежде, с элэсдэшной маркой под языком, с героиновым шприцем, воткнутым в вену. И шприц, и марка привнесены воображением Елизаветы, но это не значит, что их не существовало в действительности.
— Тебе нравится Дженис Джоплип?
— Я просто спросила, красивая она или нет.
— Какое это имеет значение? Она давно умерла.
Джен, хоть она и умерла, умудряется при этом сторожить подступы к ТТ. Она — что-то вроде любимой собаки ТТ; маленькой такой собаки породы чихуахуа, ее и с рук-то спускать страшно. Недавно Елизавета ехала в метро и совершенно случайно уткнулась носом в журнал девушки, сидящей рядом. По странному и совершенно мистическому совпадению девушка читала интервью с ТТ. И в нем ТТ признавалась в любви к Джен и в том, какое мощное влияние та оказала на ее творчество. «Заживо погребенная в блюзе», говорила интервьюеру ТТ, я бы тоже хотела, чтобы обо мне когда-нибудь сказали — заживо погребенная в…
В чем именно хочет быть погребенной ТТ, выяснить так и не удалось. Объявили остановку и владелица журнала сорвалась с места и ринулась к выходу. В самый последний момент оставив Елизавету в полном неведении относительно факта погребения. Что ж, в этой недосказанности тоже есть своя прелесть. И фраза хороша уже тем, что к ней можно прилепить любой финал. Связанный с музыкальными направлениями, природными явлениями и людьми.
Джен, с маркой под языком и двумя шприцами вместо весел, гребет на своем ялике (тузике) по волнам блюза, соула и спиричуэлса. Тот стиль, который исповедует ТТ, определить гораздо сложнее, он много чего в себя включает: джаз-рок, арт-рок, психоделический рок, брит-поп, фолк-рок с элементами хиллбилли, ритм-энд-блюз и прочее, прочее. О большинстве из этих определений Елизавета впервые узнала из все той же подсмотренной журнальной статьи, она понятия не имеет, что означает, к примеру, хиллбилли. Но интервьюер довольно лихо впихивал стилевые палки в колеса ТТ, пока инопланетный дельфин не заткнул его одним взмахом божественного плавника: плевать мне, как это все называется. Я играю Музыку — и больше ничего.
А больше ничего и не надо.
Лучше не скажешь.
ТТ (она ведь дельфин, пусть и инопланетный!) легко представить вблизи от воды. Той, которая льется с неба, а не какой-нибудь другой. ТТ проще существовать в холоде, а не в тепле. Холод не арктический, и температура плюсовая, хоть и не очень высокая. + 3, + 5, + пар изо рта — этого вполне достаточно, чтобы шляться по улицам, не ощущая особого дискомфорта. Стоять на руках на краю крыши и размышлять о том, что время зачехления мотоцикла еще не пришло.
Предзимье — не зима.
ТТ невозможно представить внутри дома, любого дома. Снаружи — пожалуйста, меланхолично заглядывающей в чужие светящиеся окна — сколько угодно, но переступающей порог — никогда. Надолго остановиться где-нибудь означало бы остановиться вообще. А ТТ нельзя останавливаться, самый оптимальный вариант для нее — номер в гостинице на одну ночь; безликий номер в безликой гостинице. В номере можно привести себя в порядок, помыться и все такое прочее.
Среди «прочего» значится секс, но Елизавета предпочитает не думать о сексуальных похождениях ТТ; забрасывает эту мысль, как в детстве забрасывала за диван огрызки от съеденных яблок. И раз в месяц, во время генеральной уборки, когда Карлуша отодвигал диван, дабы пропылесосить труднодоступные места, огрызки представали во всем своем усохшем великолепии. Целая куча чего-то сморщенного, пыльного, коричневато-серого.
Елизавета нисколько бы не удивилась, если бы узнала, что ТТ поступает со своими любовниками так же, как она поступала когда-то с яблочными огрызками. Любой рядом с ней будет смотреться банально, и Венсан Перес в роли Александра тоже. ТТ не удивишь дешевыми представлениями, разыгранными в декорациях старой Вены, в гостиной чужого дома без хозяев; ее не удивишь лошадиной дозой снотворного с последующим романтическим пробуждением на берегу моря. Все это Александр проделывал с Фанфан, а с ТТ такие трюки не пройдут.
— …Честно говоря, я представить себе не мог, что тебе нравится Дженис Джоплин, — говорит Илья.
— Что, она слишком сложная для меня?
— Слишком другая.
Самое время рассказать Илье о заживо погребенной в блюзе. И поведать другую историю про Джен, юмористическую, где она, обдолбавшись героином, попыталась записать свои мысли на листках бумаги. Ничего, выносящего мозг и раздвигающего горизонты не получилось, а получилось «В соседней комнате что-то воняет». Это забавно, три ха-ха!, это обязательно бы понравилось Илье. А Елизавете представился бы случай отделаться от ярлыка «югославский наив» — тем более что Югославии давно не существует. Но вся прелесть отношений с Ильей состоит в их безусловной и неутешительной честности. Будучи абсолютно честной, Елизавета пытается принять себя такой, какая она есть на самом деле. Не Кэтрин-Зэтой Джонс, временно оказавшейся накрытой лавиной жиров и углеводов и терпеливо ожидающей спасателей; не подружкой мини-олигарха; не гурманкой, роющейся в тарелке с мраморным окунем; не водилой суперкара, въезжающего в Кортину-дʼАмпеццо со стороны Больцано. И даже не осевшей в центре Кельна аккордеонисткой, как мечтал Карлуша.
На самом деле Елизавета Гейнзе — не очень красивая и не очень стройная молодая девушка. Праздная мечтательница, выходящая на подмостки собственной судьбы лишь со словами «Кушать подано!» А других реплик никто для нее не написал.
Что еще?
У нее нет и никогда не было парня; ее не одолевали записками и звонками, не приставали на улицах и в метро с домашней заготовкой: «Девушка, у вас красивые глаза». Сам выход в мир и посещение общественных мест чреваты стрессом: Елизавета постоянно чувствует себя пехотинцем, попавшим под перекрестный огонь. Пули свистят рядом, канонада грохочет поблизости, и нет никаких гарантий, что шальной снаряд (с надписью «по толстой жабе!» на промасленном боку) не попадет в нее и не оторвет одну из конечностей, а то и половину туловища. Быстрее в укрытие, скорее в блиндаж!.. В блиндаже Елизавету ожидают пирожные эклер, печенье курабье и восточная сладость под интригующим названием «ойла союзная». Елизавета — безвольное существо и не в силах отказаться от сладкого! Тренажеры вызывают в ней уныние, скакалки и эспандеры — скуку, а одна лишь мысль о беге трусцой способна вогнать в длительный коматоз. С работой тоже не все просто. Обычно прозорливая Праматерь ошибается насчет Елизаветы, считая, что помогать по мере сил больным и немощным, — ее призвание. А ведь Елизавета внедрилась в жизнь стариков в надежде на снисхождение и лояльность с их стороны, никаких других причин не было.
Снисхождения и лояльности к ее несовершенствам — вот чего она жаждет, да-аа…
Абсолютная честность до добра не доведет.
— Я терпеть не могу Дженис Джоплин. У меня от нее голова пухнет и в ушах свербит. И хочется, чтобы она заткнулась побыстрее. Но она очень нравится одному человеку, который очень нравится мне. Выходит, я должна полюбить Дженис, чтобы понять этого человека?
— Так ты влюблена? — осеняет Илью.
Ну вот, и Илья туда же!..
Дожив до весьма преклонных восемнадцати, она умудрилась ни разу не влюбиться. Мечты о гипотетических возлюбленных, конечно же, не в счет — они не требуют особенных усилий, как не требуют мужества и отваги. Все те, кто в разное время поражал воображение Елизаветы, имеют одну сходную черту: приблизиться к ним невозможно. Ни на суперкаре, которого нет; ни по беговой дорожке, от которой ее с души воротит; ни под покровом ночи (ночью Елизавета спит сладким сном). Они похожи на персонажи театра теней или на мишени на стрельбище. Самые дальние, выскакивающие прямо из-под земли. Попробуй, попади в яблочко! Ни за что не попадешь.
Ознакомительная версия.
