Я улеглась. В голове с безумной скоростью кружились мысли, планы, сценарии, повторы – я велела себе успокоиться, дышать медленно и смотреть на узоры, что сверкали и переливались на красно-черном фоне под веками. Это был своего рода самогипноз, я совершенствовала его годами, потому что иногда ночью воспоминания набрасывались на меня роем кусачих насекомых, и я знала, что утром буду разбитой и ни на что не годной, если не высплюсь, а я не могла себе позволить быть слабой. Я концентрировалась, и вскоре калейдоскопические узоры погружали меня во мрак.
Так вышло и сейчас, но я вдруг подскочила, внезапно проснувшись. Это было слишком крутое погружение; я почувствовала, что теряю контроль над собой, не засыпаю, а умираю, впадаю в бессознательное состояние, в забытье. И тут перед глазами возникла картина – снова Дега, нет, тот французский парень, что рисовал ночные кошмары, нет, нет – Гойя. Точно, Гойя – «Кронос, пожирающий своих детей».
В ужасающей черной пустоте, скрывающей безмолвные гигантские образы, что медленно движутся в кошмарном небытии, гигантский, безумный Старик Время, согбенный, – волосы растрепаны, ужасные глаза смотрят на зрителя, – сжимает безвольное бледное тело молодого человека, лишенное головы, потому что Кронос сожрал ее; кровь и ошметки плоти вываливаются из его слабых губ.
В конечном счете Время пожирает нас всех, говорит картина, молодых и старых, красивых и уродливых, здоровых и больных, безумных и здравомыслящих. Мы все уходим во мрак, мы все превращаемся в ничто, мы все умираем.
Я села на кровати, меня била дрожь. Эта картина всегда до смерти меня пугала. Гений Гойи показал нам истинную подоплеку нашего личного иррационального страха. По крайней мере мне – точно. Я потянулась, взяла с тумбочки платок и вытерла взмокшее лицо.
Затем снова легла, опустошенная.
И сон поглотил меня.
Спала я не очень хорошо, проснулась около трех от жестокой боли в горле. Пытаясь сглотнуть, побрела в ванную и жадно выпила стакан воды. Даже в полусонном состоянии я старалась не смотреть на себя в зеркало: где-то на клеточном уровне я знала, что выгляжу, как полное дерьмо. И без того все было достаточно плохо. Тщеславие никогда не покидает человека.
Снова проваливаясь в кому, я с тоской думала о прохладных белых песчаных пляжах и сверкающем синем море. Лениво плыть в бирюзовом мелководье с колышущейся вуалью пены, похожей на влажное кружево, в голубой воде, под прозрачным голубым небом. Разгоряченная кровь бежала по венам, а я мечтала о ленивом отдыхе в гамаке, натянутом между кокосовыми пальмами. Райские названия проносились в голове: Сейшелы, Гавайи, Мальдивы… Господи, мне необходим этот треклятый отдых, но мне очень повезет, если в таких условиях удастся выбраться хоть на денек в Уитби. Вздохнув, я свернулась калачиком и попыталась перенестись в мою персональную Шангри-Ла.
Во второй раз я проснулась от звонка телефона, показавшегося слишком громким. Я схватила трубку, чуть не свалилась на пол и согнала Каирку, которая спрыгнула с кровати, возмущенная таким отношением. Я поднесла трубку к уху.
– Натти? Натти, это ты? Послушай, мы…
– Билли, это я, Лекки. Время – половина десятого. Я в магазине, я здесь уже сорок пять минут. С тобой все в порядке?
Я посмотрела на часы и со стоном упала на подушки, которые, казалось, за ночь набили цементом. Я ужасно себя чувствовала. Не то чтоб совсем гнило, но весьма скверно. Фантастика.
– Господи, Лекки, прости, я забыла завести этот чертов будильник.
– Ничего страшного, не волнуйся, но, милая, сегодня понедельник, ты помнишь? После обеда у меня занятия. Я действительно не могу пропустить, это самая важная неделя, я тебе говорила, Бен Торби читает лекцию, он гуру в маркетинге, американский парень, который написал книгу, я показывала тебе и…
Я снова застонала – громко. Я припомнила, как она восторгалась этим парнем, точно влюбленная в поп-звезду малолетка, он написал какую-то книжку про бизнес, мировой бестселлер под названием «Как урыть конкурентов и сделать кучу бабок». Или что-то в этом роде. Лекки мечтала перекроить наш бизнес по образцу Торби.
– Разумеется, ты должна пойти. Возьми у него автограф для меня, хорошо? Послушай, я ужасно себя чувствую, я всю ночь провела в больнице с Джас… Лекки, она осталась там, ее положили в изолятор. – Я сделала глубокий вдох. – У нее туберкулез. Кажется, у нее был кризис, дела плохи.
– Ох. Боже. Мой. Охбожемой. Туберкулез? Туберкулез? Господи Иисусе, Билли, а ты?…
– Да, мне придется сдать анализы, но мне делали прививку в школе, нам всем тогда их делали, а потом перестали, верно? В любом случае, нет, я всего лишь простудилась в больнице, наверное, ты же знаешь, как у них там… послушай, а тебе делали прививку?
– Я не знаю… наверное… спрошу у мамы… Боже, Билли, я не могу поверить, это как будто…
– Прямо как в романах сестер Бронте, блин, понимаю, я так и сказала доктору, черт, Лекки, я ужасно устала, просто устала, я не смогу сегодня прийти, я… послушай… повесь табличку на дверь, например – закрыто в связи с болезнью, скоро откроемся. Или нет, на хрен все, просто поезжай домой. Это всего лишь дерьмовый магазин подарков, Брэдфорд прекрасно проживет без него пару дней. Да-да, я понимаю – бизнес, бизнес, бизнес… Но, Лекки, мы ведь люди, а не машины. Сходи на лекцию, развейся. Послушай, я уверена, ты там узнаешь столько всяких полезных хитростей, что мы быстро поправим дела.
– Ну, если ты так считаешь… Я позвоню вечером, узнать, как ты, или заеду…
– Спасибо, дорогая, но не надо, чтобы мы обе заболели. Позвони мне, расскажешь, как там чего.
– Хорошо… Билли?…
– Да, милая?
– Я… Мне очень жаль, что так вышло с Джас. Это ужасно, в самом деле.
– Спасибо, Лекки. Послушай, ступай, поучись уму-разуму у этого парня, отдохни и не беспокойся, нормальная работа возобновится раньше, чем успеешь оглянуться, честное слово. Пока!
Я снова откинулась на комковатые подушки. Затем дотянулась до пачки с платками и попыталась прочистить нос. Бесполезно. Я выползла из-под отсыревшей простыни, отбросила покрывало, покрытое кошачьей шерстью и отпечатками лап, и одеяло из овечьей шерсти и отправилась в ванную; я стояла под мощной струей душа, пока не отмылась как следует, вдыхая запах геля с экстрактом чайного дерева, едва не задыхаясь. Это должно обезвредить чертов вирус и отбить больничный запах. Ненавижу этот запах – ненавижу больницы, точка. Я подумала о Джас: вздрогнув, замоталась в банное полотенце. Господи, Джас! Туберкулез. Боже всемогущий! Я опасалась СПИДа, гепатита, передозировки, но туберкулез? Мне даже в голову не приходило. Многие годы я таскала ее по врачам по поводу различных болезней, пытаясь заставить ее пройти курс реабилитации, но никто ни разу и не обмолвился о туберкулезе. Ее лицо глянуло на меня из запотевшего зеркала, белое и нереальное, как призрак. Я снова увидела панику и неверие в ее расширившихся глазах, когда яркая кровь брызнула из ее рта… Я опять задрожала, как одолеваемая мухами лошадь; мурашки побежали по телу.
Но сейчас я ничего не могу сделать, ничего до тех пор, пока врачи не дадут отбой, или она… умрет. Лучше смотреть правде в глаза, лучше думать о том, что я могу сделать для нее, если это случится. О том, что делать с Натти. Я тяжело опустилась на сиденье унитаза и почувствовала, как что-то стиснуло грудную клетку. Я прижалась головой к прохладному рукомойнику. Сперва главное. Всё постепенно. Ты сможешь. Я смогу, смогу, смогу…
Каирка замяукала под дверью, требуя еды и любви. Я кое-как вытерлась и побрела в свою комнату. Натянула чистые черные штаны и майку и собрала несвежую постель. Затем поблагодарила бога, что у меня короткие волосы и я практически не крашусь, накормила кошек и заварила чай – йоркширский чай, три пакетика на чайник, заваривать, пока не станет черным, как душа Чингиза. Сделала себе тост и приготовила завтрак для Мартышки. Тщетно раз десять попыталась набрать номер Натти, – нажимая и нажимая эту чертову зеленую кнопочку, пока изрядно помятый Мартышка сопел над вареными яйцами и кучей бутербродов с «Мармитом»,[61] запивая их пинтой чая. Я пришла в ярость, я уже готова была объехать в поисках Натти все его любимые притоны, хотя в глубине души понимала, что это бесполезно. Но что еще я могла сделать?
Ничего, на самом деле. Я позвонила доктору и договорилась об анализах крови для нас всех. Я усадила бедного измученного Мартышку на диван в гостиной и включила ему ДВД с «Книгой джунглей» (его любимый фильм), сложила белье в стиральную машину. Вычесала блох у Чингиза, он меня всю на хрен исцарапал. Срезала засохшие розы у задней двери. Наконец, после очередного бесполезного звонка, я посмотрела на часы – почти половина второго. Я решила съездить за вещами к маме – все равно день потерян. Меня не радовала эта перспектива, особенно сейчас, с синуситом и ужасной головной болью, но съездить нужно. Я была почти спокойна: в конце концов, мамы дома не будет, так что никаких выяснений отношений не предвидится; я просто заберу свои вещи и сразу же вернусь, буду ждать Натти. Насколько я знаю маму, вещи наверняка все упакованы и дожидаются меня, так что я мигом обернусь.
