Ознакомительная версия.
— О’кей, дошло… Ваше величество, — заговорил я резким отрывистым голосом так, что постороннему могло показаться, что я сыплю угрозами, — видите эти руки? Это ваша вторая пара кулаков. Видите эту грудь? Это ваш запасной дыхательный орган. И если что-нибудь случится, знайте: я всегда рядом с вами.
В знак уважения к Дафу я не дал воли своим чувствам.
По узкой тропинке, над которой нависало узорчатое сплетение ветвей, мы шли вдоль ограды загона.
— Признателен вам, мистер Хендерсон. Я понимаю ваши чувства… — После некоторого колебания он продолжил: — Позвольте спросить: вы сейчас думаете о смерти?
— Я всегда думаю о смерти. Много-много лет она касается меня своим крылом.
— Исключительный случай. Поистине исключительный, — сказал Дафу. — Иногда мне кажется, что захоронение надо соотносить с земной корой. Какой радиус у нашей планеты? Приблизительно четыре тысячи пятьсот миль. Таково расстояние до центра земли. Могилы роют на глубину всего лишь нескольких футов. Покойник лежит совсем недалеко от своих желаний и страхов. На протяжении тысячелетий. Те же желания и те же страхи переходят из поколения в поколение. Отцы, сыновья, внуки живут почти одинаково. Одинаково думают, одинаково боятся бедствий, болезней, смерти. На поверхности земли и под землей.
Снова и снова. Дурная бесконечность. Скажите, Хендерсон, кому нужна эта повторяемость? Зачем происходит смена поколений? Только для того, чтобы повторялись те же желания и те же страхи? Надо остановить этот кругооборот, прервать цикличность. Люди сделают это, когда научатся распоряжаться своей судьбой.
— Подождите, ваше величество, дайте переварить… Зачем копать могилу глубиной четыре тысячи пятьсот миль?
Но все-таки Дафу мог понять. Чаще всего от людей слышишь одно: «Хочу! Хочу!» Бьются как рыба об лед, из кожи вон лезут — лишь бы исполнилось желание. Хватит! Пора сказать что-то другое, значительное, пора услышать слово правды. Иначе скатишься в могилу, ровно камень с горы. Но и катясь в могилу, катясь ко всем чертям, человек будет тупо твердить: «Хочу! Хочу!» Твердить, пока не сойдет в землю, навечно погрузится в пустоту, черноту и безмолвие.
Так текли мои мысли здесь, под африканским небом, под палящими лучами солнца, от которых частично защищал навес из колючего кустарника. Хорошо, что неприятные вещи иногда приносят хоть какую-то пользу. А еще я подумал, что могила — всего лишь небольшая яма. А до кипящей могилы, которая будто оторвалась от солнца, много-много миль, туда не добраться. Там главным образом никель и кобальт.
— Пойдемте! — позвал король. После того короткого разговора я пошел за ним без колебаний. Он мог убедить меня в чем угодно. Я подчинился ему и временами чувствовал себя — был — львом.
«Да, — думал я, — кажется, я действительно могу измениться, могу отрешиться от прежнего „я“. Ради этого человек должен заставить себя принять другие стандарты. Какое-то время придется обманывать самого себя, пока в один прекрасный день не возникнет еще один стандарт».
Никогда, ни за какие блага мира, я знаю, мне не стать львом. Но быть может, жизнь рядом с этими зверями принесет мне какую-то пользу.
Не убежден, что я точно передаю высказывания короля. Кое-что я упростил, так мне проще самому это понять.
Так или иначе, я шел за ним в дальний угол загона. Издалека донесся барабанный бой, который, должно быть, разбудил льва. Солнце било в глаза; я щурился и тем не менее на ограде высотой двадцать пять футов разглядел деревянный помост, а на нем шалаш из сухих веток. Оттуда свисала сплетенная из лиан лестница. Король ухватился за нее и ловко, по-матросски, взобрался наверх. Оттуда сказал:
— Прошу к нашему шалашу, мистер Хендерсон.
Нагнувшись, Дафу попридержал для меня лестницу. Я видел только его шляпу с человеческими зубами. Я остро почувствовал, что положение становится критичным, и застонал.
— Что с вами, мистер Хендерсон?
— Не знаю.
— А все-таки?
— Ничего, ваше величество. — В столь знаменательный для короля день не стоило беспокоить его своими проблемами. — Сейчас поднимусь к вам.
— Сначала отдышитесь, сэр.
Походив по помосту, Дафу спросил:
— Готовы?
— А эта штука из веточек меня выдержит?
— Лестница выдержит, мистер Хендерсон.
Я взялся за лестницу и, ставя обе ноги на каждую поперечину, начал медленно подниматься. Дафу терпеливо ждал. Лестница раскачивалась подо мной. Я бился коленями об ограду. Наконец мешком свалился на шаткий помост. Он прогибался под нашей тяжестью, напоминая качающийся на воде плот.
Тем временем двое с копьями встали по обе стороны западни. Яма была неглубокая, мне показалось — с наперсток. Как в ней поместится взрослый лев? В яму кидали какую-нибудь мелкую живность, и, когда лев набрасывался на добычу, на западню опускался решетчатый затвор.
Рассмотрев нехитрое устройство, я спросил:
— Это и есть ловушка для льва?
— Как видите.
На помосте был укреплен ручной ворот, на который была намотана веревка. Протянутая над западней, она была закреплена на другой ограде загона, той, что образовывали камни, намытые рекой. По веревке ходил на проушине большой, сплетенный из лиан сачок. В него для устойчивости положили несколько камней.
Кроме того, к помосту, под прямым углом, была приколочена узкая, с ладонь, перекладина, конец которой приходился как раз над серединой западни. По этому брусу, держась за веревку, должен был передвигаться король. Когда льва загонят в ловушку, король опустит на него сачок.
— И это?.. — протянул я.
— А вы как думаете? — Как ни старался, я не мог скрыть своих чувств. — Именно здесь я и поймал Атти.
— Вот этими устройствами?
— А Гмило поймал Саффо.
— Послушайте совета, ваше величество. Я, конечно, не спец… Не надо ли?..
— Однако что у вас с подбородком?
Я прикусил нижнюю губу, потом сказал:
— Простите, король. Я одного хочу: чтобы вы не падали духом. Иначе я себе сам горло перегрызу. Но вашего льва обязательно ловить именно здесь?
— На этом самом месте.
— Нельзя ли хотя бы усовершенствовать это устройство? Чтобы задать льву хорошую трепку.
— Благодарю за совет, Хендерсон. — Я не заслуживал такой терпимости со стороны Дафу. Как-никак королем варири был он, а не я. Мне пришлось еще раз напомнить себе об этом факте. Я должен быть благодарен ему за то, что разрешает мне находиться с ним рядом, быть компаньоном. — Я давно заметил, сэр, что в вас сочетаются многие качества.
— Надеюсь, я не попадаю в категорию отъявленных мошенников?
Дафу сидел, скрестив ноги, у входа в шалаш. Отсюда хорошо просматривался загон и ограда из камней. Он начал задумчиво перечислять:
— Страдающий, безразличный, прожорливый… Нет, Хендерсон, я никогда не причислял вас к категории плохих людей. Вы сложный человек. В вас есть кое-что от страдальца, что-то от борца. Вы не попадаете ни под одну рубрику. И вообще, негоже классифицировать друзей.
— Я слишком много имел дел с людьми определенного толка. Теперь будет иначе.
Мы с Дафу сидели на непрочном помосте, пронизанном солнечными лучами. От земли поднимались острые запахи тропических растений. Меня бросило в жар. Мне казалось, что я нашел ту точку, где вещество переходит в запах, а запах в цвет. Чтобы избавиться от этого ощущения, я ступил на узкий брус, по которому должен был пойти король.
— Что вы делаете? — спросил Дафу.
Я испытывал перекладину на прочность, но ответил так:
— Хочу последить за Бунамом.
— Не стойте там, Хендерсон. Немедленно вернитесь сюда.
Рейка прогнулась под весом моего тела, но на ней не появилось ни трещинки. Она была сделана из добротной древесины. Я был доволен результатом пробы и вернулся на помост. Рядом — рукой подать — раскачивался, нагруженный сачок. Напротив нас тянулась ограда из камней. Позади загона в глубокой ложбине стояло каменное строение, которое я вначале не заметил, потому что его загораживала поросль кактусов в цвету.
— Там, внизу, кто-нибудь живет?
— Нет.
— Никто? В американской глубинке тоже много брошенных домов. Наше сельское хозяйство хиреет, и фермеры переезжают в города… Неподходящее, однако, место для жилья.
— Это сооружение не для жилья, — заметил Дафу, не взглянув в ту сторону.
«Склеп, — подумал я. — Для кого?»
— Егеря приближаются. Шум становится громче. — Он встал. Я последовал его примеру. — Вы их видите?
Ладонью я заслонил глаза от солнца.
— Нет, не вижу.
— Мне предстоит самая трудная часть дела, но я ждал ее всю жизнь.
— Вы с малолетства знаете этих животных. Вы рождены для подвига. Хорошо смотреть на человека, который умело делает свое дело, будь то сварщик, верхолаз или мойщик окон небоскреба, вообще любой трудяга с крепкими нервами и сильным телом… Я было забеспокоился, когда вы начали метать череп, но уже через пару минут поставил бы на вас последний доллар.
Ознакомительная версия.
