Ознакомительная версия.
Под приближающийся бой барабанов и гудение труб я достал из шлема бумажник, чтобы показать Дафу фотографии и тем скоротать тягостные минуты ожидания.
— Ваше величество, я показывал вам карточки моей жены и детей? — Я раскрыл пухлый бумажник и стал перебирать содержимое: паспорт, четыре тысячедолларовые банкноты (нелепо брать в Африку аккредитив), какие-то забытые бумаженции. — Это моя жена. Мы угробили кучу денег на ее портрет маслом и постоянно ссоримся из-за него. Я умолял ее не вешать свое прелестное изображение в ряду портретов моих предков. Меня чуть кондрашка не хватила. На карточке она хороша, не так ли?
На Лили было платье в горошек с низким вырезом. При съемке она улыбалась в объектив и ласково сказала: «Глупенький!» — потому что я дурачился с фотоаппаратом вовсю. На карточке не было видно, какая чистая у нее кожа.
Дафу взял у меня из рук карточку.
— Серьезная особа, — сказал он.
— Она похожа на жену врача, как по-вашему?
— Она похожа на жену серьезного человека.
— Думаю, она не согласилась бы с вашей классификацией человеческих типов, если решила, что я — единственный мужчина в целом свете, за кого можно выйти замуж… А вот моя ребятня… — Дафу долго разглядывал карточки Райси, Эдварда, крошки Алисы в Швейцарии, близнецов. — Они не похожи друг на друга, ваше величество. Но первый зуб у обоих прорезался в один и тот же день.
На следующих трех-четырех карточках был запечатлен ваш покорный слуга. На первой я в красном халате зажимал скрипку между плечом и подбородком, и выражение лица какое-то неземное. Я поспешил перевернуть карточку.
— А на этом снимке вы — капитан Хендерсон?
— He-а, в офицеры я не был произведен. Может быть, когда-нибудь вы захотите посмотреть на мои шрамы. Я подорвался на мине. Мне еще повезло — не разнесло на куски, а всего лишь отбросило футов на двадцать. Хуже всего была рана в живот. Кишка буквально вывалилась. Не знаю, как дотащился до медсанбата.
— Создается впечатление, что раны, беды и неудачи доставляют вам удовольствие, Хендерсон-Санчо.
Вечно Дафу скажет что-нибудь этакое, отчего вещи и явления располагаются в неожиданной перспективе. Некоторые его высказывания сохранились в памяти: «Какого вы мнения о Декарте? Согласны вы с ним, что животное — воздушная машина?» «Вы не считаете, что от Иисуса Христа произошли и праведники, и прохвосты — вообще все категории людей — и он по-прежнему является образцом? Знаете, я иногда думаю, что дурные по моей классификации люди — это выродившиеся виды великих самобытных личностей, допустим, Сократа, Александра Македонского, Моисея, Исайи…»
Дожидаясь исполнения заветного желания, Дафу рассуждал о том, что страдание близко молитве.
Поверьте, я хорошо изучил этого человека и понимал его, несмотря на странности. Да, я гордился своими страданиями. Никто на свете не способен страдать, как я.
Наши голоса и стрекот цикад заглушал шум — приближались егеря. Вскоре заросли на опушке зашевелились, по растениям пошла рябь, точно по поверхности воды. Люди с копьями отодвинули решетку, и к яме устремилась мелкая дичь, спугнутая толпой.
— Посмотрите. — Дафу показал пальцем в сторону ограды из камней. Вдоль нее неслись то ли антилопы, то ли газели, я не различил. Впереди, раздувая ноздри, скакал самец с горящими глазами и ветвистыми, словно узор на дымчатом стекле, рогами. То тут, то там вспархивали стайки птиц и рассаживались по деревьям, напоминая музыкальные знаки на нотном стане.
Рогатый вожак пробежал под нами. Я посмотрел вниз и на дне западни увидел дощатый щит, установленный футах в пяти от земли.
— Под него подкатят колеса и повезут пойманного льва в селение, — пояснил Дафу, перехватив мой взгляд.
Вслед за самцом и тремя самками бежали мелкие зверушки. Они были похожи на иммигрантов, сбегающих с трансатлантического парохода на нью-йоркскую пристань. Из зарослей показалась гиена. Увидев на помосте людей, хищница зарычала. Я огляделся, ища чем бы кинуть в мерзкую морду, но ни камня, ни палки под рукой не оказалось.
— Лев, вот он, там! — крикнул король.
В сотне ярдов заросли тяжело покачивались от движения могучего зверя. Не то что рябь, которая пробегала но ним, когда там прошмыгнули мелкие животные.
— Думаете, это Гмило? Ну, теперь он у нас в руках!
Я ступил на перекладину.
— Хендерсон, не смейте!
Я не послушал Дафу и сделал пару шажков вперед. Тогда король вскричал громко и сердито. Я присел и закрыл глаза. Дафу вышел на перекладину и два раза обернул вокруг руки сплетенный из стеблей шнур, к которому был привязан сачок. Несмотря на камни, тот казался воздушным, словно парус над судном.
Король сбросил шляпу, чтобы не мешала; густые волосы поднялись дыбом. Ну просто горгона на средневековом соборе. Я стоял на перекладине над самой западней и жмурился от солнца. Свет был таким ярким, что казалось, будто еще немного, и по телу пойдут кровоподтеки. Даже сквозь барабанный бой слышался стрекот цикад, витками уносившийся вверх. Камни на противоположной ограде загона казались надежной защитой. Все кругом застыло в ожидании. Пламенели цветки на кактусах в ложбине (я разглядел: именно цветки, а не ягоды).
Казалось, будто предметы что-то говорят мне. Я молча спросил себя: в безопасности ли король, одержимый навязчивой идеей ловить львов? Ответа не получил. Каждый предмет объяснял, что он такое. Ни один ни словечком не обмолвился о короле. Мне было дурно от жары и тревоги. Переживания за Дафу вытеснили все остальные чувства.
Под барабанный бой и дудение труб, под свист и улюлюканье ряд за рядом егеря появлялись из высокой, по плечо, травы. Слышались выстрелы — очень может быть, палили из моего «магнума» с оптическим прицелом.
— Вы видите гриву, мистер Хендерсон?
Дафу балансировал на перекладине, держась за веревку. Под ним раскачивался сачок с камнями.
— Осторожнее, ваше величество. С такими приспособлениями шутки плохи.
«Зачем этот благородный человек рискует жизнью? — говорил я себе. — Неужели нет более безопасного способа поймать льва? Есть, конечно, но варири об этом не знают и знать не хотят. Они чтят традицию. С другой стороны, король, видно, много тренировался и уверен в себе. До чего же примитивно и ненадежно это устройство! Гнется и скрипит. Одно неверное движение…»
Стук сердца отзывался в висках. Я едва осознавал, где я и что происходит. Чтобы не потерять сознание, насчитал двадцать ударов. И тем не менее мой затуманенный взор был устремлен на короля. Если Дафу упадет, я брошусь за ним. До моего слуха донеслось рычание. Я похолодел и, осторожно глянув вниз, увидел львиную морду: волосатую, изрезанную морщинами, в которых таилась смерть. Из оскаленной пасти вырывалось дыхание, горячее, как кровь, и кислое, как лимон.
— Господи, что бы ты обо мне ни думал, яви милость! — взмолился я вслух. — Не дай мне упасть в эту поганую яму и побереги короля, всемогущий и милосердный! — За молитвой лихим всадником пронеслась мысль: «Милосердие — вот что нужно человечеству, которое хотят превратить в диких зверей».
Бешеный взгляд льва был натурален, каким бывает только видение. Увы, животное было жуткой действительностью. В его рычании слышался голос смерти. Я вспомнил, как хвастался перед Лили: «Я люблю реальность сильнее, чем ты!» Говорить-то я говорил, но тайным умыслом и надеждой на вечную, пусть беспокойную, жизнь была нереальность. Сейчас вечная жизнь мне не угрожала. Подо мной зияла львиная пасть.
На западню упала решетка. Животная мелюзга засуетилась, забегала, лихорадочно протискиваясь сквозь проемы. Лев бил по решетке лапами. Дафу говорил, что когда Гмило был детенышем, на ушах ему сделали отметины. Очень может быть, что в западню попал Гмило, но как рассмотреть его уши? Зверь метался из стороны в сторону, мелькали мохнатые лапы. Рядом с ним Атти показалась бы мелкой рысью.
Балансируя на планке, Дафу ослабил шнур, к которому был привязан сачок. Внизу толпились барабанщики-егеря. Впереди стоял подручный Бунама, с головы до ног вымазанный грязно-белой краской. Когда они увидели, что вытворяет король, раздались предостерегающие крики: «Ениту лебах! Ениту лебах!» Не обращая на них внимания, Дафу начал опускать сачок. Тот раскачивался, стукался о стенки западни; погромыхивали камни. Я видел, как прогибается подо львом днище западни, которое снизу поддерживали тонкие, будто ходули, стойки. Хотелось крикнуть: «Король, сейчас это рухнет ко всем чертям!» — но слова застряли у меня в горле. Еще секунда, и я свалюсь, как валится водокачка, сбитая сошедшим с рельсов товарняком.
— Король, осторожно! Следите за зверем!
Встав на задние лапы, лев передними бил по опускающемуся сачку. Как только когти зверя застряли в сетке, Дафу накрыл сачком его голову. Камни застучали по днищу, словно конские копыта. Лежа на животе на помосте, я протянул королю руку, чтобы поддержать его. Но тот не нуждался в помощи.
Ознакомительная версия.
