— Белый человек здесь встречается реже, чем обезьяны, — пояснил я.
— А чёрный?
Этого я не знал. Негры на улицах Пекина, не говоря уж о других городах Китая, мне пока не попадались.
— Зато знаю теперь, — огляделся я по сторонам, — каково быть марсианином. Ни черта не понимаю!
— Это дело привычки, — философски сказал Сергей. — Бери пример с американцев.
По пешеходной улице, на которой мы находились, навстречу нам шла белая девушка. Судя по толстым рукам и ляжкам, а также небрежной одежде, это была американка. Она неспешно двигалась сквозь толпу, как авианосец, рассекающий лодочную флотилию, и если одна из джонок исчезала под его килем, этого не замечал никто.
Американка остановилась у лавки, в которой шла распродажа футболок. Наперебой кричали девушки-зазывалы. Парни запрыгивали друг на друга, стараясь выхватить понравившуюся футболку. Девушка меланхолично раздвинула колышущуюся толпу и взяла одну из футболок. В её руках она превратилась в распашонку для младенцев. Девушка вздохнула, бросила футболку в ящик и, по-прежнему не прилагая для этого никаких усилий, выбралась из толпы.
— Симпатичная слониха, — с лёгкой завистью сказал я.
Девушка скользнула по нам взглядом, и на её лице ничего не отразилось.
— А ресторан-то закрыт, — сказал Сергей.
Действительно, в охваченном броуновским движением городе единственным полупустым местом был вход в ресторан.
— Который час? — спросил я.
— Восемь.
К нам подскочил молодой китаец и заговорил, как мне показалось, на английском языке. Сергей слушал его, склонив набок голову.
— Говорит, закрыто, — сказал он. — Но это мы и так видим. Еда нам нужна. Гуд фут.
Китаец замахал руками ещё сильнее.
— Предлагает отвести в хороший ресторан, — посмотрел на меня Сергей. — Пойдём?
— А он кто?
— Ай менеджер! — постучал себя в грудь китаец.
— Пойдём, — вздохнул я. — В этом Китае я ничего не понимаю. Почему в восемь вечера закрыт ресторан?
Сергей улыбнулся.
Мы свернули в один переулок, во второй, прошли метров сто — и оказались в другом Китае. Здесь было темно и безлюдно, под ногами рытвины. Я споткнулся несколько раз подряд. К счастью, впереди засветились огни ресторана.
Мы вошли в пустой зал, отгороженный от улицы бамбуковыми занавесками, и сели за столик в углу. Улыбающаяся девушка — официантка тут же принесла меню.
— Ну и что здесь написано? — уставился я на иероглифы.
— Не обращай внимания, — поманил к себе официантку Сергей.
Очень быстро выяснилось, что ни девушка, ни её подруги по-английски не говорят. Однако юноша, маячивший за стойкой бара, уже слетал куда-то внутрь помещения и вернулся с хозяйкой ресторана, понимающей по-английски. Во всяком случае, она знала, что такое «дак».
— Водка есть? — спросил Сергей.
О водке здесь никто ничего не слышал.
— А вино? — продолжал допытываться Сергей.
— Вино есть! — просияла хозяйка.
— В таком случае, мы будем пить это, — поставил на стол бутылку бренди Сергей.
Хозяйка, три официантки и юноша-бармен с изумлением, граничащим с ужасом, воззрились на бутылку «Наполеона».
— Они здесь совсем не пьют? — спросил я.
— Пьют, но мало, — сказал Сергей. — Что будем заказывать?
И мы заказали утку по-пекински в уютном ресторанчике почти в центре Пекина. Это было совсем неплохо для так неудачно складывающегося дня.
2
А начался мой день с серьёзного нарушения протокола одного важного мероприятия. В качестве журналиста я сопровождал официальную российскую делегацию, знакомящуюся с ходом олимпийского строительства в Китае. Сегодня эту делегацию принимали руководители Китая разного уровня, и на последней, самой важной встрече, чёрт меня дёрнул отбиться от журналистского стада и сесть рядом со своим знакомым из секретариата Думы. Журналистов на подобных мероприятиях на пять минут запускали в зал, они производили фото- и киносъёмку, затем их выпроваживали за дверь, и начиналось то, что и отделяет простых смертных от избранных — политические переговоры.
Разговаривая с приятелем, я прозевал момент, когда зал очистили от посторонних. Началось представление участников делегаций. Выйти из зала я уже не мог. Если бы я встал и направился к огромным дверям, все бы увидели, что на мне не только нет галстука, но, что гораздо хуже, вместо брюк надеты джинсы. Да и рубашка, мягко говоря, не белая. Я затаился за столом, как мышь под веником. Авось пронесёт, думал я, сидит себе бледнолицый, а они для китайцев все на одно лицо.
Но так я думал напрасно. Минут через пятнадцать моего друга подозвал к себе один из ответственных товарищей.
— Протокол! — прошипела дама, сидевшая через два кресла от меня.
Я сделал вид, что ничего не слышу.
Мой друг вернулся на место, наклонился к моему уху и сказал:
— Китайцы спрашивают: «Кто такой?»
— И что? — упавшим голосом спросил я.
— Наши сказали: «Наш!»
— А протокол? — встряла дама.
— Всё нормально, — сказал, не глядя на неё, друг.
Переговоры продолжились, а я стал меланхолично размышлять о том, что больше меня в официальную делегацию никто не включит. «И поделом, — казнился я, — что тебе до этих роскошных гобеленов на стенах и хорошеньких девушек, разливающих по чашкам зелёный чай? Сиди на своей даче и выращивай тыкву. Хотя девушки, конечно…»
Мне о моём прегрешении никто ничего не сказал, но я знал, что оно серьёзное.
…Юноша-бармен принёс и поставил на стол две крохотные фарфоровые рюмки.
— Ну и сколько в них входит? — спросил Сергей.
— Граммов десять, — сказал я.
Сам Сергей, кстати, на официальной встрече отсутствовал. Побывав в Китае не один раз, он знал, что здесь к чему.
— Выпить хочешь? — спросил Сергей юношу.
Спросил он его по-русски, но тот, тем не менее, вытаращил глаза, побледнел и застыл, как соляной столп. К нему гурьбой подскочили хихикающие официантки. Хозяйка незаметно скрылась где-то в глубине своего заведения.
Сергей капнул в одну из рюмок.
— Пей, — придвинул он её бармену.
Юноша ожил, дрожащей рукой взял рюмку и храбро опрокинул её в рот. Девушки зааплодировали.
— Теперь вы, — снова капнул в рюмку Сергей.
Официантки с визгом рассыпались по залу.
— Принеси фужеры для воды, — приказал бармену Сергей. — Нет, мне в Китае нравится. У них только водка плохая.
— И маленькие рюмки, — согласился я.
Мы выпили из фужеров за меня, за Китай, для которого события французской революции, не говоря уж об октябрьском перевороте, представляются событиями новейшей истории, а посему не подлежат оценке живущих сейчас людей. Лет этак через пятьсот…
Официантки, прыская в ладонь, наблюдали за нами из разных углов зала. Белые люди, пьющие из фужеров, были для них настоящими монстрами. Или полубогами, что, впрочем, одно и то же.
Самая храбрая из официанток принесла нам по утке. Блюдо состояло из аккуратно нарезанных кусков утиного мяса, стопочки рисовых блинов, блюдца с тонко наструганными огурцами и соевого соуса. Это было очень вкусно.
— А жить смог бы здесь? — спросил я Сергея.
— Жить надо дома, — улыбнулся он. — Я побывал больше чем в ста странах, но лучше всего чувствую себя в Москве.
Я не бывал в ста странах, но тоже хорошо чувствовал себя в Москве.
— Вероятно, это зависит от женщины, с которой ты живёшь, — сказал я.
— От женщины тоже, — согласился Сергей. — Тебе которая из официанток больше нравится?
Я пригляделся к снующим по залу девушкам. Они, что-то почуяв, застыли на местах.
— Вон та лопоухая, — показал я. — У неё глаза большие.
— Вероятно, из-за них она здесь считается страшненькой, — сказал Сергей.
Мы засмеялись.
Девушки, щебеча, снова запрыгали между столов.
Менеджер, приведший нас сюда, доставил в ресторан сначала молодую пару рослых американцев, затем большое семейство то ли испанцев, то ли итальянцев.
— Где он их берёт? — удивился я.
— На улице, где же ещё, — хмыкнул Сергей. — Наверное, хорошо зарабатывает. Знание английского в Китае — большое дело.
— Жалко, слониху не привёл, — сказал я.
— Кого?
— Американку с пешеходной улицы. Интересно, что бы она здесь пила?
— Вино, — пожал плечами Сергей. — Водку пьют только русские. А бренди был неплохой.
— Когда-то «Наполеон» считался у нас самым дорогим напитком, — посмотрел я на почти пустую бутылку. — Я только пару раз пил его, и то за чужой счёт.
— Почему?
— Бедный был.
— Сейчас богатый?
— Сейчас ещё беднее. Жалко, из-за этого паршивого протокола больше не возьмут в поездку. За свои деньги я не то что в Китай — в Болгарию не съезжу.
— Брось, — сказал Сергей. — После того, что произошло в Цюйфу, нам уже ничего не страшно.
