Косулин заподозрил, что папу смущает перспектива приехать в больницу.
– Давайте встретимся не в больнице, у меня есть офис для частных клиентов, метро «Смоленская». Сегодня часиков в шесть, вам удобно?
Метро «Смоленская» было удобно. Офис? Ну ладно, так уж и быть.
– Это бесплатно, я надеюсь?
– Да, это бесплатно. – Косулин сам не до конца понимал, почему нарушает профессиональные правила – бесплатные консультации вне больницы не были приняты, но решимость поговорить с отцом Новикова была сильнее.
– Договорились, сегодня в восемнадцать ноль-ноль. Высылайте адрес. – Папа сдался.
После работы Косулин поехал в офис, где принимал частных клиентов: кого-то из больницы и других, не имеющих к ней никакого отношения. Работал из-за денег, конечно, – в больнице психологам платят гроши. Ну и для разнообразия практики, чтоб в психиатрии не замыкаться.
Ровно в шесть вечера явился папа:
– Давайте приступим к делу. – Папа был конкретен, ему было тревожно в незнакомой обстановке.
Уселись в мягкие удобные кресла. Косулин молчал. Папа осматривался и через минуту взглянул на Косулина прямо. Каждый оценивал другого.
Непонятный тип, внешность с восточным оттенком, еврей? Одет со вкусом. Паузу держит. Сейчас лечить начнет. Ага, жди, так я тебе и дамся, готовился папа.
Да-а. Настоящий полковник. Кремень, не достучаться. Что делать-то? На что я вообще надеялся? – засомневался Косулин.
– Я вот сижу и думаю, Юрий Алексеевич, чего я вас сюда позвал, тем более бесплатно.
– Действительно, хотелось бы узнать. (Скептически.)
– Видите ли, ваш сын произвел на меня особенное впечатление. (Удивляясь сам себе.)
– Что же в моем сыне такого особенного? (Напрягаясь.)
– Мне важно объяснить вам кое-что. У меня множество пациентов, вы в больнице видели, сколько там народу, один психолог на отделение приходится, а это шестьдесят человек. Поневоле выбирать начинаешь: с кем работать есть смысл, а на кого жалко время тратить и силы, да и бесполезно, если честно… Это может показаться жестоким, но такова реальность. (С трудом подбирая слова.)
– Я вас не понимаю. (Раздражаясь непонятно на что.)
– Выслушайте меня, Юрий Алексеевич, я вас очень прошу. Я встречаюсь с Константином, и после встречи со мной что-то происходит. Объяснить это сложно. Я не знаю – у военных бывают профессиональные кризисы? Ну когда они больше не могут убивать, или подчиняться, или отдавать приказы? (С надеждой на понимание.)
– У профессионалов такого быть не должно. (С непоколебимой уверенностью.)
– Не должно… Но ведь бывает. Военные психозы всякие. Так вот, к чему я это? В обычной ситуации я бы не обратил на вашего сына особого внимания – человек в стрессовой ситуации, загнанный в угол – собой, или обстоятельствами, особой разницы нет. Сделал бы свою работу: написал диагностическое заключение, поговорил с ним пару раз и забыл. Пациентов-то тьма. Но, видите, вместо этого я позвал вас сюда для частного разговора, больше даже человеческого, чем профессионального.
Папа слушал удивленно. Ожидал чего угодно, только не откровенности.
– Понимаете, я уверен, что вы это прекрасно знаете, но мне важно сказать: ваш сын – особенный человек. В некотором смысле он действительно безумен, он отличается и от вас, и от меня. У него совсем не простой характер, уверен, что вам с ним пришлось тяжело. Вы ведь… другой. (Немного торжественно.)
– Я другой! Это правда. Он никогда на меня и похож не был. А мне бы хотелось. У вас дети есть? (Грустно.)
– Да. Мальчик и девочка. (Просто.)
– Мальчик на вас похож? (С надеждой.)
– В чем-то да. В чем-то вообще нет. (Размышляя.)
– А Костя на меня ничем не похож и никогда не был! (С обидой и злостью.)
– Не знаю… Я в этом не уверен. А вы знаете, что он в больнице доктора спас от смерти?! На нее напал больной в острейшем состоянии, стекло разбил, к шее осколок приставил, угрожал убить. Костя себя в заложники вместо доктора предложил, и у него получилось ее вытащить! Он мог погибнуть запросто! И доктор тоже. (Серьезно.)
– Я не знал… Заведующая рассказала, что было ЧП и он вел себя агрессивно, пришлось применить меры… (Потрясенно.)
– Я вас не обманываю, зачем мне врать? Это до сих пор вся больница обсуждает… А еще он спектакль поставил про больничную жизнь. Я видел, как все рты пооткрывали – не только пациенты, но и доктора. Он – настоящий герой. Только герой не награжденный, а наоборот. Ну как у нас любят с героями обращаться – к черту героя, в расход! (Жестко.) Юрий Алексеевич, я все правила сейчас нарушаю, сор из избы тоннами выношу. Мне вам все это не следует рассказывать. Но! Нельзя ему в больнице долго оставаться. Ему надо к детям вернуться, в рабочую среду, он же этим живет. В больнице пару месяцев посидит, на работу не вернется – прогноз плохой: засядет дома, инвалидизируется, депрессия нагрянет обязательно. В итоге пару лет будет выкарабкиваться из этой ситуации, а может, и хроническим больным станет. Состояние его не острое, амбулаторно лечить можно, найти хорошего врача и работать. Но главное – из школы ему нельзя уходить! Это его призвание и есть. Лишите его школы, и адаптироваться ему будет практически невозможно. Проблем будет в сто раз больше, чем сейчас! (С жаром и убедительно.)
– Но заведующая говорит, что у него и дальше могут быть неконтролируемые вспышки агрессии. Что это опасно и для него, и для окружающих. (Недоверчиво.)
– Юрий Алексеевич, будем откровенны до конца. Директор получил по морде за дело. Факт педофилии не доказан. Это была, по сути, клевета. Вам бы такое предъявили, вы бы что сделали?
– Да я бы этому директору печень по асфальту размазал. (Честно.)
– А говорите, сын на вас не похож… Похож, по-моему. (С иронией.)
– Что же мне делать прикажете?! У меня был четкий план. Он сидит в больнице – из школы уходит – Ясень дело закрывает. Что вы предлагаете? Как я Ясеня уговорю дело прекратить? Вы хоть понимаете, на что я иду, чтобы это дело тихо-мирно завершить?! Сын-педофил и шизофреник! Моей карьере – конец! (С отчаянием.)
– Я вам сочувствую и понимаю, что тут нет идеальных решений. С одной стороны, жизнь и будущее сына, а с другой стороны – ваша. Это трудно. Замечу лишь, что Ясень вас на этом стыде и страхе огласки держит. Вы действительно верите, что Константин – педофил? (Очень внимательно.)
– Нет, конечно, не верю. (С облегчением.) А вы?
– Нет. Не верю. Ерунда. (Убежденно.)
– А веду я себя так, как будто верю! (Потрясенно.)
– Похоже на то…
Возникла пауза. Папа размышлял. Его на самом деле сковывал стыд. В глубине души он не верил, что отвратительные вещи про сына – правда, но он так привык подозревать его во всем дурном, что какая-то часть души с ужасом поверила Ясеню. И это лишило его равных позиций в борьбе с директором.
– Знаете, а я не зря с вами встретился… Спасибо. В голове прояснилось. Я вам, наверное, должен что-то?
– Нет. Мы же договорились. Это была моя инициатива. Мне хочется помочь вашему сыну, он мне искренне симпатичен.
Пожали крепко руки, даже слегка неловко обнялись. Папа, обычно напряженный и неприступный, стал похож на живого человека, видны стали их на самом деле сильно похожие с сыном черты. Косулин тоже расчувствовался, на душе полегчало.
Качаясь на медленном, никуда не спешащем троллейбусе, по дороге домой блаженно думал: все-таки моя профессия иногда очень радует. Все так тяжело, жутко, страшно, а потом раз – и хорошо, и хоть какой-то смысл в этой суете. Что там дальше будет, совершенно неясно, но вот сегодня, именно сегодня, сейчас – все не так уж и плохо, а даже, если разобраться, – хорошо!
Лора после рождественских гаданий успокоилась и первый раз задумалась всерьез о том, что же делать дальше. Кукла все чаще заводила разговор о выписке. Мысли о том, что где-то там, за крепкими стенами больницы, копятся счета за квартиру, становились все настойчивей. Прошлая жизнь потихоньку соединялась с текущей. Сама себе удивляясь, Лора с жалостью вспоминала многочисленные фиалки, населявшие подоконники ее квартиры. Мама любила фиалки. Наверняка они все погибли. Может быть, какие-то еще можно спасти, если корень не высох. Его надо вытащить, аккуратно почистить, срезать все мертвое и обработать антисептиком, потом поместить обратно в землю. Удивительная фиалка умеет вырасти из любой своей части.
Все чаще в больнице Лора скучала: день сурка потерял всю новизну и прелесть. Многие, с кем она госпитализировалась в ноябре, уже выписались. Почти все были счастливы вернуться домой, даже если, по их словам, дома плохо. Полет в другую галактику подходил к концу. Систематический Лорин ум требовал выводов. Она подошла к делу, как всегда, основательно. Счастливо стащила из ординаторской учебник по психиатрии, тайком изучила, нашла у себя огромное количество разных симптомов. В итоге сама себе выставила: галлюцинаторно-параноидный синдром с элементами парафрении. Прочитала учебник несколько раз, и картинка в голове сложилась самая что ни на есть печальная.
