— Полли дома, — сказала она.
Теперь уже молчал я. Потом сказал:
— Мне бы на час, не больше. — Я в самом деле только этого и хотел: согреться хоть немного, а там будь что будет.
— Мне трудно отказать тебе, — сказала она. — Ни за что на свете я не могу тебя прогнать. Знаешь, какой сегодня день?
Я вспомнил, как из зеркала на меня глянуло грязное, вымазанное угольной пылью лицо, и теперь, соображая, какой же сегодня день, подумал, что могу спокойно сесть в автобус или в трамвай — меня примут за рабочего, возвращающегося с ночной смены.
— Сегодня пятница, Стелла, — сказал я.
— Страстная пятница.
— Ах, да, я позабыл — страстная пятница.
— В любой другой день… Я давно все выбросила из головы, но иногда поневоле вспомнишь. Ты еще мальчик, не понимаешь, да и ни одному мужчине не понять, что это значит для женщины. Я не хочу, чтобы эта пытка началась снова…
— Слушай, Стелла, у меня неприятности. Я просто хочу поговорить с тобой, вот и все.
— Дай слово, что придешь только поговорить.
— Я даже не притронусь к тебе.
Но я знал, что это пустые слова. Если я приду, она не удержится, разве только сначала примет меня холодно. Я знал, как к ней подкатиться, и был уверен, что разговором дело не кончится. Я твердил себе, что человек, который ночевал под открытым небом, заслужил теплую постель и женскую ласку. И еще я твердил себе, что полгода — долгий срок и сегодня настало время. Я жаждал утешения и знал, где его найти.
— Ну ладно, приходи, — сказала она. — Когда тебя ждать, Артур?
Голос ее дрогнул.
— Ровно через полчаса, — сказал я и повесил трубку.
Я не опоздал. Меньше чем через полчаса я позвонил у ее двери.
— Входи, — сказала она. — О господи… Что случилось?
— Я приехал к тебе на угольной платформе, — бодро сказал я.
— У тебя такой вид, как в тот день, когда я увидела тебя в первый раз.
Я отстранил ее, думая только об одном — о теплом камине.
— Я устал, мне тошно. Я ночевал под открытым небом, велосипед украли, прошел пешком много миль, тащился вброд по реке…
Ах, этот милый пылающий камин! Я не мог на него сесть и поэтому прильнул к нему и стал его гладить.
— Где ты ночевал? — спросила она быстро.
— В развалинах старого дома с каким-то бродягой, у которого самый здоровенный нос в округе.
— Ты убежал из дому?
Я сел на приступку у камина, прижавшись спиной к решетке, и разулся. Потом пересел на пуф и стал греть ноги, нисколько не стесняясь следов грязной речной воды и черной каймы под ногтями. Она пододвинула к огню кушетку.
— Вот, садись поудобнее.
И от ее участия все вдруг стало легко и просто; нянька всегда останется нянькой, мать — матерью, а женщина — женщиной.
— Какой ты грязный! Отчего же ты убежал?
— Неприятности были.
И я рассказал ей про драку, про убийство Милдред, но умолчал про свою проделку на стройплощадке — не знал, как она на это посмотрит.
Я все еще надеялся, что убийство мне только приснилось.
— Про это было в вечерних газетах, — сказала она. — Какой ужас, наверно, этот убийца сумасшедший. А ты с его братом… Какой кошмар!
Мы еще долго говорили об этом. В газетах ничего не было про драку с Миком, так что это дело вроде бы уладилось; конечно, может, он в больнице, сотрясение мозга схлопотал, но, к счастью, жив.
— Ты легко поддаешься дурному влиянию, Артур, — сказала Стелла. — Не надо было тебе идти с этим мальчишкой. А теперь лучше всего сходить в полицию и все рассказать. — Я не стал с ней спорить и кивнул. — Тебе ведь бояться нечего. Ну, а пока нужно принять ванну. Сейчас я напущу воды.
— Да, поскорей ванну и чего-нибудь поесть, я со вчерашнего вечера не ел по-человечески.
— Бедняжка! — сказала она. — Сейчас я чай подогрею.
Она пустила воду в ванной, побежала на кухню, поставила чайник и через минуту вернулась с подносом. Я знал, что чайник уже во второй раз кипел, но все равно чай был замечательный, крепкий, как я люблю, — она знала это, — две ложки сахару и густые сливки. Я взял чашку обеими руками, предвкушая тепло и аромат, которые сейчас вольются в меня, а когда она наклонилась, ставя передо мной чашку, я увидел ложбинку у нее на груди. Потом она опять убежала наверх.
— Я подогрела тебе два полотенца, они на вешалке, — сказала она. — Старайся не очень брызгать… Что тебе приготовить на ужин?
— Яичницу с ветчиной, — сказал я и засмеялся. — Я мечтал о ней все время по дороге сюда, и мне не хотелось бы себя обманывать.
Я пошел к двери, как сытый тигр, свирепый тигр, который не боится ни слонов, ни ружей, ни ловушек и только что вернулся с удачной охоты.
— А почему ты пришел ко мне? — спросила она вдруг. — Почему не к той девушке?
Пропустив мимо ушей эти ее слова о Дороти, я сказал:
— Кроме тебя, у меня никого нет, Стелла.
Она улыбнулась, и я подумал: до чего ж она хороша в этом простом ситцевом платьице, в самый раз добыча для тигра! Я тоже улыбнулся и пошел наверх. Голубая ванна была полна, из нее шел пар. Вместо того чтобы сразу залезть в ванну, я разделся сперва до пояса, вымыл голову и плечи; голову окатывать не стал, а просто несколько раз окунул ее в ванну. Потом вытер волосы. Теперь можно было наслаждаться.
Я залез в ванну и постоял немного на коленях, вдыхая ароматный пар, а через минуту лег на спину и вытянулся во весь рост; потом встал и намылился. А уж потом, братцы, я так плюхнулся назад, что вода залила мне нос. Тело у меня стало гладкое, как мрамор, и мало-помалу наливалось силой. И вместе с грязью я смыл все глупости, все унижения, которые я претерпел, когда меня обманул Носарь и продал в рабство дядя Джордж; забыл я и про свое постыдное бегство и про то, что вместо велосипеда мне подсунули кулечек чая и жестянку; я смыл потные следы своего бегства от мира. Или, во всяком случае, так мне казалось. Я ни о чем больше не думал, только о себе и о Стелле.
Потом я вытерся, натянул рубашку и брюки и спустился вниз. Яичница с ветчиной была уже готова. И я принялся за нее. Это было на первое. Стелла выпила со мной за компанию чашку чаю. Она говорила мало и избегала на меня смотреть. Наконец, когда я доедал второй бисквит, она сказала:
— Фрэнк получил место на берегу, в Ливерпуле.
— Значит, вы туда переедете?
— Я даже рада. Ненавижу этот город. Мне хочется уехать…
— Это все из-за меня.
— Ты не виноват. Я думала, что, когда всё кончится, мне полегчает, но вышло иначе. Это не проходит.
Она быстро встала и ушла на кухню. Я пошел за ней. Она пустила сразу горячую и холодную воду и плакала, склонившись над раковиной. Я провел рукой по ее волосам.
— Не надо, Стелла. Я сейчас уйду.
Бывает такое двойственное чувство-раскаиваешься в сделанном и вместе с тем непременно хочешь добиться своего, пока это еще возможно. Она смотрела, как я зашнуровываю ботинки.
— Куда же ты пойдешь?
— Не знаю. Домой, пожалуй.
— Да ведь автобусы не ходят.
— Пешком потопаю.
— Ты, наверно, считаешь меня жестокой, потому что я выгоняю тебя поздней ночью. Но ведь нужно же тебе когда-нибудь вернуться домой, правда?
— Ты очень много для меня сделала, Стелла. Мне больше ничего не нужно. — Я выпрямился. — Не провожай меня — сам выйду.
И протянул ей руку.
— Я никогда тебя не забуду, Стелла. — Но руки ее я не выпускал. — Ты всегда была мне настоящим другом.
Ее рука двигалась в моей, как шарнир, и теперь эту женщину нужно было только охватить, обнять. Она закрыла глаза.
— Поцелуй меня и скорей уходи, пока я не передумала.
Я прижал ее к себе и поцеловал, не крепко, но нежно, а она провела рукой по моему лицу и коснулась шрама. Я поцеловал ее глаза и почувствовал соленый привкус на губах. Почувствовал, как она вздрогнула, и прижал ее к себе…
— Не надо, — сказала она и запрокинула голову… Я заглянул ей в глаза. И увидел, что это не глаза Стеллы. Это были глаза незнакомой женщины, которая по сравнению со мной прожила и выстрадала двести жизней, и теперь я был в ее власти. Мне стало страшно. Я вспомнил о Милдред. Но не остановился. Если я тигр, то теперь мой черед прыгать через обруч. Это было не наслаждение, а борьба, в которой я оказался побежденным; не просто прощание, а разлука навеки. А потом я удрал со всех ног.
Уже светало. Я чувствовал себя так, будто во второй раз кончил школу, но теперь я знал, что по крайней мере уношу с собой что-то незыблемое. Я коснулся огня, величайшего огня в мире, и всегда буду относиться к нему с уважением, какого он заслуживает.
Я мог бы поехать заводским автобусом, но решил пройтись, и главной причиной тут было то, что я боялся идти домой. А нечего было и беспокоиться. Не успел я повернуть ключ в замке, как дверь распахнулась, и на пороге меня встретил старина Гарри — весь взъерошенный, в пижамной куртке и брюках с болтающимися подтяжками.
