– Это Гавроновы яблоки! – молвил митрополит Ловохишвили. – Это яблочки нам помогли!.. Вот вам и лекарство от куриной болезни!
– Немедленно раздать всему населению синие яблоки! – вскричал Ерофей Контата.
– Сей же час!
– Ага, как же! – потряс бородой митрополит. – Яблок-то всего одно дерево, да и то половину съели!
– Как одно дерево!
– Да так. Выросло одно, с него и питаемся по осени!
– Господи, да что же это такое! – схватился за голову губернатор. – Так пусть отец Гаврон засаживает этими яблоками целый сад! Да что там сад, поле!
– И что дальше?.. Ну, засадит он, а плодоносить деревья начнут не раньше чем через три года. А за три года, знаете, сколько воды утечет!..
– Господи, что же делать! Казалось бы – вот он выход, ан нет, сквозь пальцы выскользнул!
– А не надо, не надо этому печалиться! – с какой-то внутренней радостью заявил г-н Персик. – Нам повезло! И этому надо радоваться!.. Что поделаешь, если яблочек мало. Такова воля Божья! И этой волею Божьей целебные плоды были посланы нам!.. Правильно ли, ваше преосвященство, я рассуждаю?
Митрополит поглаживал свой ощипанный затылок и наслаждался гладкостью шеи.
– Яблоки не Господом нам посланы, а отцом Гавроном, – ответил наместник Папы.
– Он их вырастил во имя любви, он им и хозяин!
– Да они же растут на территории чанчжоэйского храма! – не унимался г-н Персик. – А следовательно, принадлежат церкви! Монахи не имеют собственности!
Я это наверное знаю!
– Все-таки надо переизбирать Персика! – с уверенностью произнес г-н Мясников.
– Мерзкая ничтожная личность! Мещанин всегда останется мещанином, живи он хоть в Лувре! Давайте, господа, голосовать за мое предложение. Вношу его официальным образом. Кто за переизбрание Персика?..
– Постойте! Постойте! – внезапно осипшим голосом заговорил Персик. Лицо его при этом спустило всю естественную краску куда-то в атмосферу и стало мертвенно-серым. – Вы неправильно поняли меня, господа! Я вовсе не собирался пользоваться сам этими яблочками! У меня серьезная мысль имеется!
– Какая же у вас мысль? – поинтересовался г-н Бакстер, ковыряя куриным пером в зубах.
– Я… Я… – Персик с трудом брал себя в руки. – Я предлагаю собрать все оставшиеся яблоки и сварить из них компот!.. Вот…
– Компот? – удивился г-н. Туманян. – Зачем?
– Сколько яблочек еще осталось, уважаемый митрополит? – спросил г-н Персик, и в его глазах засверкали искорки надежды. – Ну же, сколько?!
– Ну… – задумался Ловохишвили. – Ну, этак штук сорок или что-то возле этого…
– Я думаю, хватит! – кивнул мещанин. – Не всем, так многим!
– Да чего хватит? – не выдержал Контата. – Говорите яснее, в конце концов!
– Мы соберем все оставшиеся яблоки и сварим из них компот. А затем напоим им всех больных и страждущих! Таким образом мы справимся с эпидемией!
На некоторое время в зале заседаний воцарилось гробовое молчание. Каждый продумывал про себя идею, рожденную во спасение свое г-ном Персиком.
– А что, пожалуй, это выход! – разрушил тишину Ерофей Контата.
– Мысль интересная! – поддержал г-н Бакстер.
– Это единственный выход! – не унимался г-н Персик. – Надо немедленно послать за отцом Гавроном!.. Или нет, лучше выслать в чанчжоэйский храм охрану, чтобы уберечь дерево от опасности!.. И ищите повара, который сварит вакцину!
– Моя жена может сварить компот! – предложил г-н Бакстер. – У нее это неплохо получается!
– Нет уж! – пресек предложение г-н Персик. – Нужен независимый повар, который не знает о целебном свойстве яблочек! Не дай Бог…
– Вы на что это намекаете?! – зарычал г-н Бакстер.
– На том и порешили! – подвел черту губернатор. – Будем варить компот и лечить народ! На этом считаю наше заседание закрытым! Прошу всех разойтись и заняться текущими делами!
Члены городского совета покинули административное здание, расселись по дорогим авто и поспешили каждый в свою сторону. Несмотря на, кажется, найденный выход из сложившейся ситуации, в их душах было крайне неспокойно и тоска завладевала их сердцами.
– На всякий случай будь готова к отъезду! – сказал г-н Бакстер своей жене…
То же самое сказали своим женам и остальные. У кого жен не было, стали готовиться к отъезду самостоятельно.
Взгляд Генриха Ивановича Шаллера наткнулся на клубок синей шерсти, который лежал на шкафу. Из клубка торчали вязальные спицы, поблескивая в лунном свете.
Полковник был подавлен свалившимся на его голову. Всегда сильный, источающий мужественность, сейчас он походил на старика, измученного головными болями.
Глаза подернулись мутным, а обычно тщательно выбритые щеки чесались от клочкастой седой поросли.
– Хочу сойти с ума, – подумал Шаллер, глядя на спицы. – Сойдя с ума, я оправдаюсь перед самим собой… А может быть, я уже сошел с ума?.." Неожиданно полковник услышал жалобный вой, доносящийся из сада. Вой был протяжным, как будто кто-то умирал под вишневыми деревьями и просил о помощи.
– Елена, – понял Генрих Иванович, не в силах оторваться от вязальных спиц. – Уж она точно спятила!" Шаллер тяжело поднялся со стула и доковылял до шкафа. Он приподнялся на цыпочки и дотянулся до клубка шерсти. Двумя пальцами вытащил одну из спиц и выпрямил ее, слегка погнутую. Затем порылся в комоде и нашел в нем напильник.
– Вжик, вжик! – ласково приговаривал полковник, натачивая острие. – Вжи-и-ик!
– Ах, как он прав, этот Теплый! Господи, как он прав! Что моя жизнь? Зачем она прожита?.. Что я сделал такого важного, зачем дышал все это время?..
(– Вжик!") Я обыватель! – подвел черту полковник. – Я мещанин! Лазорихиева неба не существует так же, как не существует открытий, сделанных мною!..
(– Вжик-вжик!") Как же он сказал мне?.. Мучайтесь всю жизнь и вследствие этого, может быть, родите что-нибудь достойное!.. А если нет сил мучиться своей подлостью?!" Шаллер попробовал подушечкой большого пальца острие спицы и разглядел на коже капельку крови.
– Как странно, я не чувствую боли!" – удивился Генрих Иванович.
Из глубины сада опять донесся вой Белецкой, на сей раз более короткий, но и более отчаянный.
– Вот как бывает, – продолжал раздумывать Шаллер. – Вот так поставишь на одну карту и проигрываешь все свое состояние! До сего момента был уважаемый член общества – ив секунду опозорен! Честь потеряна, презрительные взгляды, позорный долг, и пистолет во рту корябает десны!.. Лучше действительно сойти с ума. С сумасшедшего другой спрос! Его больше жалеют, нежели бичуют! – Лицо полковника искривилось. – Господи, я первый раз в жизни пожелал, чтобы меня пожалели!.. Это я-то, сильный и мужественный человек!.. Эка, как меня скрутило!.." Генрих Иванович отложил в сторону напильник, встал со стула и, расправляя мышцы, напряг их так, что треснула под мышкой нательная рубаха. Сжимая в руке спицу, он вышел в сад и в полной темноте, на ощупь, направился к беседке, где в безумии своем выла Елена.
– Что же у нее в голове? – задал самому себе вопрос Шаллер. – Какая такая жизнь происходит под черепной коробкой безумцев, если они так целенаправленны в своей галиматье? Счастливы они или страдают отчаянно?.." Неожиданно Генрих Иванович испугался, что вместо своей жены обнаружит за пишущей машинкой тощую курицу, кудахтающую, с красными глазами. Он перевел дыхание и сделал еще несколько шагов вперед. И замер, напрягая зрение, стараясь получше раз– глядеть свою жену.
– Вроде бы все в порядке", – успокоился он, наблюдая спину Белецкой, которая искривилась уродливой веткой и размеренно покачивалась взад-вперед.
– Елена! – шепотом позвал Генрих Иванович. – Елена! Ты слышишь меня?
– У-У-У' – завыла Белецкая так жалобно и одновременно страшно, что Шаллер содрогнулся и судорожно сглотнул.
– Да не вой ты так! – сдавленно сказал он. – Сил моих больше нет!
– У-У-у! – продолжала Елена все громче и ужаснее.
– Заткнись!!! – закричал Генрих Иванович в отчаянии. – Не могу больше!!! – И изо всех сил, с крутого размаха, нанес удар спицей в спину жены. – Вот тебе, вот!!!
– У-у-у!!! – Вой Елены достиг апогея.
Шаллер все втыкал спицу в спину жены, раз за разом, пока не понял, что спица от ударов согнулась спиралью и более не достигает цели.
А Елена все продолжала выть, надрывая душу полковника потусторонностью.
– Да когда же ты сдохнешь!!! Что же это такое, в конце концов!
Он обхватил спину Елены руками, пытаясь нащупать раны, оставленные спицей, кровь, сочащуюся сквозь материю, – но платье, надетое на Белецкую, было совершенно сухим, да и ран на теле не было вовсе.
Силы оставили Шаллера. Он с трудом повернул жену к себе лицом и стал смотреть в ее глаза.
– Ты уничтожила меня! – зашептал он. – Ты лишила смысла мою жизнь! Я ненавижу тебя! Я проклинаю тот день, когда ты прельстила меня своим рыжим телом! Я проклинаю твоего отца, чьих лошадей сожрали во время войны! Я всю жизнь хотел любить другую женщину! Такую, как Протуберана! Она погибла, а я все еще ее хочу, ее люблю!
