— Я в этом ничего не смыслю, это правда. Ты смешной — вот и всё.
Я снова засыпаю.
Том вернулся через месяц ловли мерлузы.
— Отвратительная рыбалка, — говорит он с мрачным видом.
Лиловые круги под глазами, такого же цвета что и зрачки, делают глаза чрезмерно большими, утомленными на длинном, иссохшем лице. Его взгляд зацепил меня. Его сильно выпирающий кадык колеблется, когда он говорит, — смешная птичка, заключенная между сухожилиями худой шеи. Он продолжает, сидя на поручне и нервно болтая ногами, как если бы он был готов ринуться на палубу в любой момент.
— Еще я потерял время. Не заработал ни одного су. Это, можно сказать, удача, когда порвали траловую сеть, я смог смыться. В настоящий момент Энди занимается этой работой… Это принесет мне три гроша перед погрузкой на корабль. Впрочем, мне не терпится. Всегда утомительно находиться в городе — дело в наркотиках и пьянках… Но что делать с этой яростью, с тем бешеным зверем, который находится внутри меня? Как успокоить его? Только безжалостно уничтожать его, а как иначе? Изнурительно. Я на всё готов.
— Ты тоже один из тех героев, — говорю я мечтательно.
— Один из героев?
— Нуда, один из мифологических богов, так сказать.
На этот раз он по-доброму смеется и посылает мне поцелуй.
Том учит меня перемещать большие тяжести, пользуясь ногами как рычагом. Мы тренируемся на палубе «Левиафана», соседнего корабля. И однажды я рывками передвигаю трехсоткилограммовый ящик с крабами от камбуза до поручня.
— Теперь ты можешь ехать ловить краба в шторм.
— Почему именно в шторм?
— Потому что в этот момент море самое мерзкое, волны высотой в пятьдесят футов и более. Ведь когда полный штиль, а море — настоящая пустыня, ты можешь сдохнуть от скуки, остается только пустить себе пулю в лоб — курс лечения в рехабе или центре реабилитации, как его называют.
— Почему рехаб?
— Потому что это курс лечения с обязательным присмотром, лечения от наркозависимости.
— Ах. Ты полагаешь, что я когда-нибудь туда попаду? Думаешь, я скачусь до этого?
— Оставайся упертой, всегда отказывайся, иначе кончишь как все остальные.
Однажды вечером, когда я возвращалась из Баранов-парк, они были вдвоем на корабле. Они сидели за квадратным столом. Голый череп мужчины блестел под неоновой лампой в то время, как он готовил дорожки из кокаина. Заплетенная тонкая бородка исчезала между его бедер. Я узнала того, кого заставили покинуть бар несколькими днями ранее. Он скручивает банкноту в один доллар, долго нюхает, поворачивается ко мне с горящими глазами, с немного сумасшедшим взглядом.
— Хочешь покурить?
— О нет, — отвечаю я, думая при этом «Да».
— Я часто видел тебя на палубе, — продолжил он с пылающим взглядом. — Меня зовут Блэйк. И я тебя удивлю. Я действительно могу заставить тебя кричать, если ты все-таки захочешь последовать за мной.
Том смеется. Я сажусь с ними. Двое мужчин говорят о кораблях, о шкиперах, о наркотиках. Письмо от великого мореплавателя, лежащее в моем кармане, обжигает мне ляжку. Блэйк больше не предлагает мне кокаин. Он скатывает косяк из травы.
— Ты хочешь покурить?
— Нет, — отвечаю я смущенно, после чего теряю сознание.
— Маленькое создание, можешь идти.
Я покраснела от стыда.
Утром я открываю глаза.
— Доброе утро, — говорит Том со своей кровати.
— Доброе утро, — отвечаю я со своей.
И я иду готовить кофе, напевая.
Корпус судна полностью перекрашен, заново покрыт краской от обрастания ракушками, винт сверкает на солнце. Том нанялся на другое рыболовное судно. Он поцеловал меня и сказал:
— До скорой встречи в Голландии, я куплю тебе выпить в «Элбэв Рум», любимый бар крабберов…[21]
Я продолжаю работать в одиночестве. Работаю долго, допоздна. Затем я иду по городу, немного потерянная, до «В&В». У меня болит живот, и мне хочется пить.
Когда я кладу руки на стойку, барменша восклицает:
— Они тоже в краске!
Краска у меня была не только на руках, но и на лице, на волосах, пряди оставались склеенными ею. Парни вокруг меня беспокоятся:
— Ты сдохнешь, если будешь продолжать в том же духе. Нужно надевать перчатки и не мыться трихлором. Это дерьмо — сильнейший яд.
Я смеюсь и заказываю пиво.
Темная ночь. Я возвращаюсь, пошатываясь. В голове легко, я могла бы коснуться звезд. Я мгновенно заснула. В шесть часов я на ногах. Я пью кофе, глядя на мачту — скоро я займусь тобой, — и спускаюсь в машинное отделение.
Однажды утром меня разбудила боль в животе. Я встаю, всё вокруг кружится. Я быстро хватаюсь за стену. В полдень я вернулась в город. Я ем, сидя возле памятника морякам, погибшим в море. Вороны кругами летают вокруг меня, и каждый имеет право на кусок сурими[22]. Скрим пересекается со мной возле магазина «Чай-кофе»:
— Ты пьяна?
— Нет, это из-за краски, — отвечаю я, потирая глаза.
— Тебе надо прекратить работу… Разобраться с начальством.
Идея насмешила меня. Когда я вновь открыла глаза, он исчез. Слезы блестели на моих ресницах. Мгновенно я потерялась, стоя как вкопанная на тротуаре. Остановилась какая-то машина. Брайан окликнул меня:
— Куда идешь?
— Я не знаю.
— Садись!
Я пристраиваюсь сзади, за спинкой его сиденья, он хорошо пахнет гелем после бритья «Олд спайс». Брайан наблюдает за мной в зеркало заднего вида. Я закрываю глаза.
— Тебе плохо? Какого дерьма ты набралась?
— Я не употребляла дерьма, немного пива по вечерам, и то не всегда. А сейчас я опаздываю на работу. Знаешь ли, мне действительно необходимо закончить красить машинное отделение, если я хочу заполучить мачту.
Я открываю глаза, когда мотор сбавил обороты, я вижу город доков и корабль «Бесстрашный».
Брайан сварил кофе в красивом аппарате для приготовлению экспресс-кофе. Он дал мне одно сухое печенье с кусочками шоколада. Он указывает мне на приоткрытую кабину:
— Сейчас ты ложишься и спишь.
— Ты возьмешь меня матросом, когда у тебя начнется сезон ловли крабов?
— Поговорим об этом позже. Иди спать.
Я повстречалась с Энди, когда снова спустилась к верфи. Он выглядел очень недовольным при виде меня в этот час на улице.
— От краски я чувствую себя больной, — бормочу я. — Кружится голова.
Тогда он смягчается и дает мне сутки на отдых:
— Выпей молока. Много. Выспись. И возвращайся завтра. Нужно закончить красить машинное отделение как можно скорее.
— Я действительно буду красить мачту потом?
На следующий день мужчина поставил свой рюкзак на палубу.
— Я прибыл издалека, — говорит он. — Энди только что нанял меня перекрасить палубу. Я надеюсь сделать это хорошо, потому что уже давно у меня нет документов… Впрочем, меня зовут Грэй.
Это правда, он был полностью серый — от лица до изношенной одежды, слежавшейся на нем. Голова втянута между широкими плечами, взгляд странный, мягкий — как мороженое на солнце.
— Но вы же не мачту будете красить? — спрашиваю я с волнением.
Он вытер пот со лба и ничего не ответил. Ветер с моря играл несколькими редкими волосками на его голове. Мужчина подхватил свой рюкзак, спустился в каюту и бросил его на кровать, которая составляет угол с моей. Он разложил несколько вещей, достал библию и засунул ее под подушку.
— Я — Лили, — представилась я. — Я перекрашиваю машинное отделение. Наливайте себе кофе. А мачта для меня.
— Добрый вечер, Грэй. Я собираюсь посетить бар. Их здесь немало.
Серо-голубые глаза со странным блеском смотрят на меня с нежностью. Но его плотный рот сложился в строгую складку:
— Я знаю, что такое бар. Это зло, это плохо для тебя. Я знаю, что тебе нужно.
В проеме двери широкие плечи создали преграду между мной и красивым вечерним небом, оранжевым краном, водой, которая играет радужными цветами за бортом. Я ухожу. Дует ветер. Две пьяные женщины с развевающимися в воздухе волосами поносят друг друга, точно взбешенные животные, перед «В&В». Я толкнула дверь. Они последовали за мной. Через оконное стекло я узнала Дина, который работал радистом на «Голубой красавице». Он нервно постукивает пальцами по краю стола, его колени дрожат.
— Добрый вечер, Дин…
— Ох, Лили…
Его взгляд скользит от меня к окну, будто ему не по себе. Сегодня пятница, день выплаты зарплаты. Я одолжила ему двести долларов, когда Энди мне наконец заплатил. Я сразу же поняла, увидев его, что он не сможет ничего мне вернуть ни сегодня, ни когда-либо еще.
— Ты понимаешь, — говорит он, — у меня едва осталось сто долларов. И я жду парня.
— Продавца крэка или кокаина?
Он пожимает плечами и уходит вглубь бара. Эд, низкорослый таксист, оживляется на своем табурете, глаза его заблестели. Он машет в воздухе руками, маленькими руками ребенка, которые вертятся как два волчка — всё быстрее и быстрее.
