— Если вы пройдете со мной, доктор Браун, я покажу, где вы можете помыться и переодеться, — дежурный врач вышел из-за стола.
— Одну минуту, — остановила его Маргарет. — Я только скажу пару слов мужу.
Генри она нашла в комнате ожидания.
— Где Кэти? — спросила она.
Какая Кэти, едва не закричал Генри. Как мой сын?
Он шумно глотнул, потому что голосовые связки никак не желали подчиняться.
— Кэти пошла в туалет. Скажи мне?
Что она могла сказать? Стэнли тяжело ранен? Он и так это знал. Он в операционной? Ему и об этом известно.
— Сможет ли он играть в теннис?
— Я не знаю, — Маргарет полагала, что эта маленькая ложь не причинит вреда.
И поспешила за дежурным врачом.
Прошло еще сорок минут томительного ожидания. Генри думал о том, как бы ему умереть, сохранив тем самым жизнь Стэнли. И проклинал рационализм своего мозга, утверждающего, что такие обмены невозможны.
А Маргарет следила за неторопливым ходом операции. Никогда не видела она у сына такого бледного лица. Он казался мертвым, возможно, из-за резиновой трубки, уходящей в дыхательное горло и обеспечивающей вентиляцию легких. Едва поднимающаяся грудь. Капельницы на обеих руках.
Наконец, хирург повернулся к ней.
— Думаю, мы извлекли всю дробь. В некотором смысле нам повезло. Я видел раны от дробовиков, которые не позволяли сохранить конечность.
— Вы же не думали об ампутации? — Маргарет разом осипла.
— Честно говоря, поначалу я не видел другого выхода. Эта операция, как вы понимаете, далеко не последняя. Через несколько недель вы сможете перевезти его в Нью-Йорк, но только в горизонтальном положении. Вам придется закупить в самолете ряд кресел. И кто-то должен будет его сопровождать.
Она ничего не слышала, кроме слов, что Стэнли выживет. Ее сердце рвалось из груди.
Она должна сказать Генри. Их сын останется с ними!
Рядом с Кэти и Генри стоял мужчина в форме дорожной полиции штата Калифорния, с наручниками в руках.
— Что происходит? — встревожилась Маргарет.
— Как он? — спросил Генри.
— Операция заканчивается. С ним все в порядке. Что происходит?
— Вы — его жена? — осведомился полицейский.
Маргарет кивнула.
— Он арестован. Один из эвакуированных, по фамилии Блауштейн, показал под присягой, что лес поджег ваш муж. Он сказал, что видел это своими глазами, — полицейский повернулся к Генри. — Вы имеете право молчать. Все, сказанное вами, может быть использовано в суде против вас.
— Но… — начал Генри. Взглянул на Маргарет. — Могу я пройти к нему?
— Вы можете пройти только со мной, — полицейский защелкнул наручники на запястьях Генри.
— Подождите! — в ярости воскликнула Маргарет.
— Приберегите ваши слова для судьи, — спокойно заметил полицейский. — Я лишь выполняю свою работу.
Дело Генри Брауна вел судья Силверст Бонингтон, разочаровавшийся в жизни, но когда-то мечтавший попасть в Верховный суд. Теперь, в шестьдесят четыре года, он уже не рассматривал судебные процессы как средство привлечения внимания к собственной персоне со стороны политиков, прессы, публики. Твердо решив уйти на заслуженный отдых, в последний перед пенсией год он судил, руководствуясь только законом.
Еще до начала судебного заседания, на котором прокурор намеревался выдвинуть против Генри обвинение в поджоге федерального лесного заповедника, Бонингтон познакомился с первыми сообщениями из «Клиффхэвена» и понимал, что суд над Генри, поддержи он обвинение, получит широкую огласку. А он сам, как судья, станет известен в каждом доме, где есть телевизор. Но здравый смысл возобладал над искушением.
Так как Генри Браун жил в другом штате и хотел связаться со своим адвокатом, чтобы тот порекомендовал ему достойного коллегу в Калифорнии, судья Бонингтон назначил местного адвоката, по фамилии Хилки, для оказания Генри необходимой юридической помощи. Разумеется, лишь до прибытия адвоката, которого выберет обвиняемый. Поджог являлся серьезным обвинением, и судья хотел выслушать Хилки, прежде чем назначить сумму залога. Обвиняемого не знали в Калифорнии, но в Нью-Йорке он считался преуспевающим бизнесменом и ни разу не привлекался к судебной ответственности.
Рассказ Генри и Маргарет поверг Хилки в ужас. Они провели вместе полтора часа. Он разделял их горе, так как сам несколько лет тому назад потерял сына и понимал, сколь болезненно чувство несправедливости, испытываемое Браунами. Хилки решил попросить судью провести предварительно совещание с представителем прокуратуры. Когда они уселись за круглым столом в кабинете судьи Бонингтона, тот спросил Хилки, готов ли он высказать свои соображения о сумме залога.
— Ваша честь, — ответил Хилки, — я полагаю, что прокуратурой учтены не все факты, и прошу разрешения познакомить вас с некоторыми обстоятельствами, послужившими причиной совершенного правонарушения.
Заместитель окружного прокурора счел за лучшее не возражать, и Хилки проинформировал их о том, что произошло с Генри и Маргарет Браунами после их прибытия в «Клиффхэвен». Он не забыл упомянуть ни о четырех часах, проведенных Генри в шкафчике, ни о допросе Маргарет, ни о способе получения от Маргарет сведений о местонахождении ее сбежавшего мужа, предложенном новым управляющим «Клиффхэвеном». В заключение Хилки рассказал, как застрелили их сына, который разыскивал родителей и сообщил властям о пожаре. Хотя эту информацию он получил из вторых рук, так как сам не беседовал ни с девушкой, свидетельницей рокового выстрела, ни с матерью стрелявшего юноши, Хилки счел необходимым осветить и это происшествие.
— Ваша честь, множество тяжелых преступлений, таких как похищение людей, насилие над личностью, побои, массовые убийства, совершены в одном месте, на территории штата Калифорния, но арестовано лишь несколько преступников. Мне представляется, что ведомствам, ответственным за соблюдение правопорядка, как федеральным, так и штата Калифорния, предстоит гигантский труд по выявлению лиц, виновных в совершении этих преступлений. И среди них не должно быть человека, который использовал единственное, имеющееся в его распоряжении средство, чтобы открыть миру ужасы, творящиеся в «Клиффхэвене» и освободить больше ста человек, которых не успели лишить жизни. Ваша честь, я не представляю себе, как в свете вышеизложенного Большое жюри[20] сможет признать Генри Брауна виновным, — Хилки взглянул на молодого заместителя окружного прокурора. — Откровенно говоря, я сомневаюсь, что прокуратура будет настаивать на наказании моего подзащитного. Я вношу предложение снять обвинения, выдвинутые против мистера Брауна. Он согласен по первому требованию вернуться в Калифорнию для дачи показаний на суде над настоящими преступниками.
Судья посовещался с заместителем окружного прокурора, который попросил разрешения позвонить начальству.
Отсутствовал он недолго.
— Мы снимаем обвинения, — заявил он по возвращении в кабинет судьи.
Хилки поблагодарил прокурора и судью и поспешил к Генри, чтобы сообщить, что тот свободен. Он давно научился контролировать свои эмоции и смутился, когда его временный клиент, мужчина зрелых лет, разрыдался. Мистер Хилки не понимал, что Генри скорбит не только о своем бессилии помочь сыну. Сердце Генри переполняло отчаяние, ибо впервые в жизни он почувствовал себя изгнанником в родной стране.
Три месяца спустя, в Уэстчестере, маленьком городке к северу от Нью-Йорка, Генри и Маргарет ждали гостя, мистера Уэбстера Линна, второго по влиянию человека в министерстве юстиции и, как полагали многие, следующего генерального прокурора Соединенных Штатов.
Шел сильный дождь, когда мистер Линн вышел из такси, доставившего его из аэропорта Ла Гардия. Он раскрыл зонт и неторопливо поднялся по семи широким ступенькам, ведущим к двери. Второго мужчину, вылезшего из кабины вслед за Линном, они не ждали.
Линн представил его как Френсиса Стентона. На загнутых кверху полях шляпы Стентона скопилась вода, и он осторожно снял ее, чтобы ни капли не упало на сверкающий паркет. Маргарет унесла шляпу Стентона на кухню, где Генри уже повесил пальто обоих гостей. Она дала Линну бумажное полотенце, чтобы тот вытер брифкейс. Стентон, ростом на голову выше Линна, слегка наклонился, доставая бумажник, и показал им удостоверение сотрудника ФБР.
— В жизни вы интереснее, чем на фотографии, — отметила Маргарет. — Вы охраняете мистера Линна?
Линн, который стремился как можно дольше поддерживать хорошее настроение Генри и Маргарет, первым делом извинился за присутствие Стентона.
— Я только утром узнал, что он поедет со мной.
