— Я не могу в это поверить.
— Тем не менее, таков закон.
— Тогда на все вопросы я буду отвечать: «Я не помню». Вам это не поможет, не так ли?
Линн кашлянул в ладонь.
— Лгать под присягой — преступление, доктор Браун. А ответ «я не помню», узнайте и об этом у вашего адвоката, может быть классифицирован как ложное утверждение согласно статье 1623 раздела 18 уголовного кодекса Соединенных Штатов Америки.
— Я думала, у нас свободная страна.
— Так оно и есть, — подал голос Стентон. — И мы приложим все силы, чтобы найти человека, пославшего это письмо.
— Хотите, я предложу вам пари? — вмешался Генри.
Стентон сухо улыбнулся.
— Никакие пари Бюро не интересуют.
— Что касается Стэнли, — продолжал Линн, — если вы обеспокоены его благополучием, я уверен, что мистер Стентон свяжется с местным отделением Бюро, и в ваше отсутствие около него всегда кто-то будет, и дома, и в больнице.
— Ему нужен врач, а не охранник, — возразила Маргарет.
— Я не сомневаюсь, что вы подберете достойного коллегу, кому можно доверить контроль за здоровьем вашего сына. Думаю, при необходимости мы компенсируем вам дополнительные расходы. Я обещаю, что поездка не займет у вас больше трех дней, включая дорогу. Надеюсь, теперь вы понимаете, что ехать необходимо.
Принуждение — естественная функция государства, подумала Маргарет.
— Я рад, что с этим у нас достигнуто полное взаимопонимание, — Линн повернулся к Генри. — Я хотел бы коснуться еще одной проблемы. Как сообщил мне один из моих сотрудников, вы согласились дать эксклюзивное интервью о вашем пребывании в «Клиффхэвене» корреспонденту «Ю-эс ньюс энд уорлд рипот».
Генри не удивила их осведомленность.
— Я посоветовался с окружным прокурором Южной Калифорнии, и он, а я с ним полностью согласен, полагает, что интервью, опубликованное до суда, серьезно ослабит наши позиции.
— Каким образом? — удивился Генри. — Я не собираюсь говорить ничего, кроме правды, только о том, что действительно произошло, час за часом.
— Разве вы не понимаете, что тем самым вы бросите защите спасательный круг? Вся правда поможет хорошему адвокату найти массу зацепок для того, чтобы очернить ваши показания. Освобождая людей из шкафчиков, вы нанесли серьезную травму одному из сотрудников «Клиффхэвена». Вы избили его палкой, хотя лично он ничем не навредил вам. Как будет выглядеть этот эпизод, если защита вытащит его на свет божий? Вы подожгли заповедный лес, причинив ущерб на миллионы долларов. Почему мы не судим вас, поинтересуется адвокат Клиффорда.
— В отличие от Питца, со мной вы ни о чем не договаривались, — ответил Генри.
— Разумеется, нет, но дело можно представить именно так. Мы бы предпочли тщательно выверить каждое слово ваших показаний, чтобы вы не сказали ничего лишнего, отвечая на вопросы прокурора и адвоката защиты.
— Все это делается для вашей же пользы, — добавил Стентон. — Мы хотим отправить Клиффорда и его приспешников в тюрьму. Мы на вашей стороне.
Казалось, Генри не слышит его, задумавшись о чем-то своем. Когда же он заговорил, Маргарет с удовлетворением отметила, что ее муж наконец-то не повышает голоса.
— Со дня возвращения домой я читаю «Лос-Анджелес таймс». И у меня создалось впечатление, что большинство жителей Калифорнии обеспокоено числом сотрудников «Клиффхэвена», все еще остающихся на свободе, а не тем, что происходило на этом «курорте».
Линн откашлялся.
— Вполне естественно, что люди прежде всего заботятся о собственной безопасности. Я думаю, у нас достаточно доказательств того, что среди персонала имелись преступные элементы…
— Под преступными элементами, — прервал его Генри, — вы подразумеваете тех, кто совершал преступления не только против евреев?
Еще до приезда в Нью-Йорк Линн понимал, что с Генри ему придется несладко, но все равно не ожидал такой воинственности.
— «Лос-Анджелес таймс» рассчитывает, — продолжал Генри, — что полиция штата расчистит остатки клиффхэвенской грязи. Кажется, в передовице они употребили именно такое словосочетание. Все лучше, чем статья в «Нью-Йорк таймс», автор которой, рассуждая о «Клиффхэвене», трижды обращался к совести человечества.
— Не удивительно, — заметил Линн. — Совесть человечества возмущена тем, что произошло.
— Полностью с этим согласен, — поддержал его Стентон.
— По моему убеждению, нет исторических доказательств существования такого понятия как совесть человечества. Я упомянул эти влиятельные газеты, чтобы показать две точки зрения на события в «Клиффхэвене», которые оставили меня равнодушным.
Маргарет показалось, что Генри сейчас в очередной раз сорвется, но она ошиблась.
— Вот почему я решил изложить свои показания так, как считаю нужным. Они будут записаны на пленку и в полном объеме. Для того, чтобы люди прочли их вне зависимости от хода судебного процесса. Более того, мистер Линн, я не собираюсь забыть о «Клиффхэвене» и после суда. Я никогда не отличался склонностью к публичным выступлениям. Теперь она у меня появилась. Я буду выступать перед евреями, перед христианами, перед теми и другими вместе, перед студентами, перед всеми, кто захочет слушать. Я собираюсь нанять рекламное агентство, имеющее опыт в таких делах, и рассказать о «Клиффхэвене» по радио и телевидению…
— Мистер Браун! — Линн вскочил. — Мне бы не хотелось лишать вас иллюзий, но еще три месяца — и о вашей истории забудут. Вы не найдете ни единого слушателя. Суд — вот где вы должны высказаться!
— Я не столь наивен, мистер Линн. Мне известно, как проходят судебные процессы. Я видел, как лимузин Клиффорда ехал сквозь толпу, но на суде все может повернуться так, что виноват один шофер. И лишь в том, что не справился с управлением. А Клиффорд будет утверждать, что не имеет к этому ни малейшего отношения.
— Хочу вас заверить, мистер Браун, я лично прослежу за тем, чтобы Клиффорда признали виновным по всем пунктам. И в этом меня полностью поддерживает вашингтонская администрация.
— О, я вижу, президент опять озабочен голосами еврейских избирателей. Вот что я вам скажу, мистер Линн. Ни вы, ни президент не войдете в состав Большого жюри. А присяжным наплевать на предвыборную кампанию. Я могу привести несколько убедительных примеров тому, что Клиффорд, скорее всего, отделается очень легким приговором. Вряд ли у присяжных не останется абсолютно никаких сомнений в виновности Клиффорда по большинству пунктов обвинительного заключения. А закон гласит, что вина считается доказанной, когда сомнений в этом не остается. Мистер Линн, вот у меня их нет. Я сидел в шкафчике. Я видел зал с табличками под шестиконечными звездами. Я знаю, почему не встретил там ни одного ребенка. Но сбор доказательств! Я не желаю, чтобы моя миссия закончилась судом, на котором Клиффорда отмоют от налипшей на него грязи.
Линн, поняв, что выбранный им путь завел в тупик, решил зайти с другой стороны. Короткий взгляд на часы подсказал, что времени остается в обрез: с минуты на минуту к дому Браунов подъедет заказанное такси, чтобы доставить его и Стентона в аэропорт.
— Мистер Браун, а почему бы не предложить «Ю-эс ньюс» задержать публикацию до окончания судебного разбирательства? Это разумно, не так ли?
Генри рассмеялся.
— Потому что их интересуют новости, а не послесудебная отрыжка. Я уже поднимал этот вопрос и получил вот такой ответ. Сейчас или никогда.
— Ну что ж, — Линн встал, — вы определенно опровергаете устоявшееся мнение о том, что евреям недостает силы духа. Думаю, мистер Стентон согласится со мной. Но я вынужден принять все меры для того, чтобы публикации в прессе не поставили под угрозу исход процесса. Разумеется, я могу обратиться к окружному прокурору Южной Калифорнии с предложением попросить судью наложить запрет на публикацию вашего интервью в «Ю-эс ньюс». Вы оскорбите суд, если попытаетесь до процесса поделиться с кем-либо своими показаниями.
— Считайте, что я его уже оскорбил, — и на губах Генри заиграла легкая улыбка, заметить которую могла только Маргарет.
— Не в ваших интересах склонять суд к такому выводу. Надеюсь, вы обсудите мое пожелание между собой и позвоните мне завтра.
С улицы донесся автомобильный гудок. Прибыло такси. Генри и Маргарет проводили гостей до двери.
— Не выходите, а то намокнете, — Линн раскрыл зонт и вместе со Стентоном зашагал к машине.
Сев в кабину, помахал на прощание рукой.
Чтобы подчеркнуть, что мы расстаемся друзьями, подумал Генри.
Закрыв дверь, он повернулся к Маргарет.
— Тебе кажется, что я тронулся умом?
— Нет, — покачала головой Маргарет.
Они прошли к креслам перед камином. Генри долго смотрел на огонь. Пляшущие язычки пламени всегда успокаивали его.
