А тётушка, между тем раскрыв внесённый Саввой чемодан, достала бельё и летний костюм Романа, стала раскладывать на кровати. Антон Петрович с пустым чемоданом спустился вниз, тётушка хотела было помочь Роману переменить нательную рубашку, но он наотрез отказался, и она вышла тоже.
Облачившись в светлые брюки и кремовую рубашку с сиреневым бантом, Роман повесил левую руку на приготовлённую тётей перевязь и хотел уже спуститься вниз за всеми, но взгляд его случайно остановился на одной вещице, стоящей сверху на этажерке. Это была небольшая фарфоровая статуэтка лесной богини Дианы, сделанная, по-видимому, в Мейсене. Маленькая богиня с очаровательной головкой и белыми ланитами, полуприкрытыми розовой накидкой, мгновение назад выпустила стрелу из золотого лука и теперь, замерев, следила за её полётом.
Кончиком пальца Роман провёл по маленькой руке, сжимающей лук. Рука была хрупкой, тоненькой, но и в то же время сильной, уверенной.
“Хрупкое может быть сильным, – безотчётно подумал Роман, – и это по-настоящему красиво”.
Повернувшись, он окинул взглядом деревянную комнату, словно благодаря её за всё то новое, что вошло в него здесь сегодня. Внизу за окном слышались голоса. Один из них принадлежал Татьяне.
“Ещё вчера я бы не выделил этого голоса, – радостно подумал Роман, – а сегодня я слышу его отдельно от всех других”.
Он прошёл в дверь и по винтовой лестнице стал спускаться вниз.
Спустившись, он прошёл по коридору и вышел на крыльцо. Перед ним стояла старая дядина коляска, запряжённая Костромой, с Саввой на козлах, который, завидя Романа, привстал и, кивая плешивой головой, запричитал:
– Здравия желаем, Роман Лексеич, здравия желаем, многоспасительный наш!
– Здравствуй, Савва, – кивнул Роман старику, ища глазами среди суетящихся у коляски родственников Татьяну.
Но её там не было.
Роман оглянулся и вздрогнул – она стояла рядом с ним, за обвитым плющом столбиком крыльца, и смотрела на него.
– Вы… – произнёс Роман и замер, не в силах оторваться от её глаз.
– Я про лестницу забыла предупредить вас, – сказала Татьяна, отводя глаза, – очень крута, а вы ещё слабы.
– Я уже спустился, благодарю вас, – автоматически ответил Роман, поражаясь красоте её рук, нервно и в то же время неторопливо перебирающих листья плюща.
– Поправляйтесь, – произнесла она, не глядя на него. В её фигуре чувствовалось беспокойство, полуоткрытые губы были прелестны.
– Спасибо вам, – произнёс Роман и добавил с внутренним трепетом: – Татьяна Александровна.
Звук собственного имени странно подействовал на Татьяну, это словно успокоило её. Слегка улыбнувшись, она посмотрела Роману в глаза и проговорила:
– Не за что благодарить.
И снова знакомая алая волна затопила грудь Романа по самое горло, не давая вздохнуть. По всей видимости, лицо его в этот момент тоже изменилось, отразившись тут же, как в зеркале, в Татьянином лице. И по её взволнованным губам и отведённым глазам он понял, что с ним творится. Ему стало неловко.
– Рома, мы уже готовы. – Тётушка подошла к ним и трижды поцеловала Таню в покрасневшее лицо, повторяя: – Спасибо вам, голубушка, спасибо, ангел вы мой!
Роман зачарованно смотрел, как Татьяна безвольно, с налётом грустного отстранения подставляет лицо под тётушкины губы.
– Спасибо, душа моя! – подошёл Антон Петрович и в свою очередь расцеловал прелестные Танины руки. – Жду вас с папенькой на мой день рождения. Не забудьте!
– Как же забыть… – улыбнулась Таня.
Роман чувствовал, что никакие силы не способны оторвать его от общения с этим существом. Превозмогая себя, он неловко поклонился и пошёл к коляске, медленно переставляя одеревеневшие, словно не свои ноги.
Забравшись, он сел на кожаный пуф спиной к Савве, в то время как Воспенниковы не торопясь разместились напротив.
– Прощайте, голубушка Татьяна Александровна! – крикнула Лидия Константиновна, махая рукой Татьяне, так и стоящей у обвитого плющом столбика крыльца.
Антон Петрович приподнял с головы белую фетровую шляпу и летним зонтиком тётушки слегка толкнул Савву в плечо. Старик, засмотревшийся на пасущуюся неподалёку стреноженную кобылу лесничего, хлестнул кнутиком Кострому, и коляска резво покатилась.
Полуобернувшись, Роман ничего не видел, кроме стройной фигуры в сером платье. Коляска катилась, дядюшка и тётушка что-то говорили ему, а он всё смотрел и смотрел на уменьшающуюся Таню, неподвижную, словно фарфоровая статуэтка. Но вдруг статуэтка ожила и медленно пошла влево от крыльца.
– Ромушка, как твоя рука, скажи мне правду, – умоляюще склонилась к нему Лидия Константиновна.
Между тем дорога резко вильнула в лес, и Таня пропала за густой, яркой стеной зелени.
Роман повернул лицо к чете своих родственников, и, пожалуй, впервые за все времена они вдруг показались ему скучными.
– Что же ты молчишь? – Тётушкина рука коснулась его плеча.
– Что? – вопросительно посмотрел на неё Роман.
– Я спрашиваю, как твоя рука?
– Прекрасно, – усмехнулся он. – Теперь всё прекрасно.
– Как прекрасно? Наверняка ведь болит. Ты придерживай её другой рукой…
– А что же ты, братец, на свой трофей не посмотрел? – спросил Антон Петрович, расстёгивая ворот своей косоворотки. – Он же на дворе у них распятый висел, сходил бы!
– Что? Кто распятый? – бормотал Роман, бесцельно обшаривая глазами лес.
– Да волчище! Волчище твой у них на пялице во дворе, здоровенный, как прямо медведь! Надо было б посмотреть!
– Антоша, ну что ты с этим волком, будь он неладен! Рома, Клюгин тебя перевязал хорошо? Теперь я сама тебе буду перевязки делать, у меня это лучше получается. Не трясёт руку? Савва! Что ты гонишь так, езжай потише!
– А и потишёй можно! – замотал головой старик, подтягивая вожжи. – Пр, пр, пр! Охолони-ко!
Кострома побежала медленней.
Антон Петрович во все глаза смотрел на племянника, массивное лицо его источало азарт и чисто охотничье возбуждение.
– Рома, голубчик, ну теперь ты расскажи, расскажи поподробней, как всё было! – с нетерпением попросил он.
– Ведь это ж как подумать – волка голыми руками задушить! Эвон, это ж как так можно! – обернулся к ним Савва.
– Погоди, старик, – махнул на него рукой Антон Петрович. – Рома, не томи, голубчик, рассказывай!
– Что же мне рассказывать? – рассеянно усмехнулся Роман.
– Расскажи с того момента, как мы тогда разошлись, прямо с этого!
Роман вздохнул и стал рассказывать.
Он говорил спокойно, даже несколько равнодушно, словно речь шла о чём-то обычном, неинтересном, а главное – давно миновавшем. Поглядывая по сторонам и в порядке вежливости останавливая взгляд на лицах своих слушателей, он подробно пересказал всё случившееся с ним, не реагируя на возгласы испуга или удивления, то и дело раздававшиеся в коляске. Он рассказывал так, будто всё это невероятное происшествие случилось вовсе не с ним, даже не с его близким знакомым, а с каким-то далёким, совершенно чужим человеком, которого он ни разу в жизни не встретил, но историю убийства этим человеком волка слышал и вот теперь пересказывает её своим родственникам, причём далеко не в первый раз. Слушатели же, напротив, так были захвачены рассказом, что вовсе не заметили этого странного состояния Романа, они ахали, охали на все лады, перебивали вопросами, требовали подробностей и, главное, – давали советы, причём иногда с такой страстью и настойчивостью, словно вся история происходила сейчас, у них на глазах.
– Надо было б ружьё взять, Ромушка, милый мой! Зачем же ножом, господи! Посмотрел бы да и пошёл прочь. Обошёл бы роковое место! – закрывала лицо руками тётушка.
– Куртку, куртку на левую руку навернул и ему в пасть, а сам в брюхо ножом! В брюхо – ножом! – гремел на весь лес раскрасневшийся Антон Петрович.
– Как же так, Царица небесная! Это ж страсти-то лютыя – с волком бороться! Я и собаку-то, чай, за полверсты обойду, помилуй нас, грешных! – болезненно бормотал Савва, непрерывно качая головой.
