— Да, наверное.
— И что ты ему ответила?
— Послала его, что же еще? — рассмеялась Одри. — Он ужасно расстроился, этот недоумок несчастный.
Джин нахмурилась:
— Согласна, бухгалтеры часто бывают противными. Но слушать их полезно, Одри. Обычно они говорят разумные вещи…
— Допустим, — Одри лениво потянулась, — но мы с Джоелом никогда не относились к деньгам разумно, и слава богу.
— Что правда, то правда. И это, спору нет, здорово — не думать о таких вещах. Но деньги имеют склонность становиться тем важнее, чем заметнее их не хватает.
— Тебе-то откуда об этом знать? — съязвила Одри.
Джин посмотрела на комок бумаги, который держала в руках, и вздохнула:
— В любом случае, я собиралась подарить тебе эту поездку.
Одри вытащила из стопки проспект пеших туров по Италии, раскрыла на странице с фотографией пожилого мужчины, бредущего в гольфах и сандалиях по Аппиевой дороге:
— Представляешь, каждое утро за чашечкой эспрессо ты будешь лицезреть вот такого пердуна?
— Есть разные маршруты, — не сдавалась Джин. — Круиз по Карибам, который организует журнал «Нейшн»…
— Лучше я выколю себе глаза.
— Да? А по-моему, это увлекательно.
— Что? Плавать от острова к острову в компании старичья и наблюдать, как они бьются за место в джакузи рядом с Катриной ван ден Хойфель?[45] И кстати, ты разве не в курсе, что на этих кораблях свирепствует радикулит?
— Ладно, круиз побоку, но не может быть, чтобы ты не отыскала в этих проспектах что-нибудь интересное…
— Джин, ты о чем? У меня муж лежит в больнице, а я буду кататься по красивым местам?
Зачерпнув горсть щепок из корзины, Джин принялась раскладывать их на решетке поверх газет.
— Думаю, наступит момент, когда ты трезво, без эмоций оценишь состояние Джоела.
— Не поняла, — вскинулась Одри.
— Наступит момент, когда тебе придется… хм… отпустить его…
— Ага! — Одри захлопала в ладоши. — Опять мне поют ту же песню «Давайте убьем Джоела». Что ж, спасибо.
— Одри, ты ведь знаешь, я не хочу…
— Хочешь. Все хотят. Особенно теперь, когда выяснилось, что он обрюхатил эту безмозглую корову. Вы хотите избавиться от него и сделать вид, что ничего не случилось. Так вот, я не позволю этой женщине поставить крест на моем браке…
— Господи, — воскликнула Джин, — да сколько можно?!
Одри удивленно уставилась на нее:
— Что ты сказала?
— Прости, вырвалось. Но… с тех пор как история с Беренис вышла наружу, ты злишься на нее, на меня, на детей — на кого угодно, только не на Джоела. В коме он или нет, но он совершил подлость. И когда ты признаешь это, тебе станет легче.
Одри медленно поднялась с дивана:
— Думаешь, я не злюсь на него? Думаешь, не ненавижу за то, что он со мной сделал? Еще как злюсь, Джин! Я ведь не идиотка!
— Извини… ты ни разу… — притихла Джин.
— Всю свою жизнь я ублажала этого человека. Сорок лет я терпела его интрижки — и вдруг, под самый конец, обнаруживаю, что он меня никогда не любил. А величайшей страстью его жизни была сраная жирная фотографиня!
— Нет, ты преувеличиваешь. Джоел обожал тебя…
— Прекрати! — Одри подняла руки. — Мне лучше знать, чем был мой брак.
— Но…
— Он писал ей стихи! Мне он не написал ни строчки!
— Я… я не понимала, каково тебе.
— Теперь понимаешь. — Одри снова опустилась на диван.
Джин положила поленья поверх щепок, зажгла спичку. Подруги смотрели, как пламя, охватив газеты, крадется вверх.
— Каким бы ни был твой брак, — сказала Джин, — теперь уже ничего не исправить. Тебе нужно подвести под всем этим черту.
— И что я буду делать, когда подведу черту? — мрачно спросила Одри. — Таскаться с тобой по круизам до конца дней?
— Забудь про круизы, ладно? Мало ли чем можно наполнить свою жизнь. На свете столько всего интересного, творческого. Тебе только пятьдесят девять.
— Спасибо, что напомнила.
— Но это молодость! Ты по-прежнему привлекательна. Возможно, встретишь кого-нибудь.
Одри застонала. Ее угнетала мысль о том, что она осталась без мужчины, но перспективы обрести нового мужчину угнетали еще сильнее. Ухаживания в ее возрасте казались смехотворными. Нет, она не превратится в одну из тех шустрых бабенок, что сидят на заменителях гормонов, разгуливают в кожаных юбках, щебечут о своей неуемной сексуальности и с лупой изучают письма читателей в «Нью-Йоркское книжное обозрение» в поисках кого-нибудь, кто разделил бы их любовь к Пинтеру, Клее и дождливой погоде в Монтоке. Нет уж, это глупо и так… по-американски, все эти бредни о саморазвитии, о вечном движении вперед. Она сшила себе из каши одежку, по ней и протянет ножки.
— Ты могла бы активнее заняться политикой, — продолжала Джин. — Могла бы устроиться на работу. Или написать книгу. А вдруг ты решишь вернуться в Англию?
Одри прикрыла глаза рукой:
— Похоже, ты задалась целью вогнать меня в депрессию.
— Я лишь говорю, что твоя жизнь не закончилась. Ты от много отказалась, выйдя за Джоела, — сама в этом признавалась, — и теперь у тебя появился шанс сделать то, что ты всегда хотела сделать.
Одри усмехнулась тоскливо. Верно, она любила поговорить о том, чего могла бы достичь, не посвяти она свою жизнь Джоелу. Но в глубине души она всегда знала цену этим горделивым заявлениям — то были иллюзии самообольщения, фантазии, возвышающие в собственных глазах. Правда заключалась в том, что Джоел уберег ее от ничтожности. Он спас ее. Без Джоела она до сих пор печатала бы накладные в Кэмден-тауне или жила в занюханном пригороде с мужем, как две капли воды похожим на мужа ее сестры.
Одри взглянула на проспекты, валявшиеся на полу.
— Нет, Джин, — тихо сказала она, — зря ты стараешься. Со мной покончено.
Глава 2
«— Прошу, — Беренис раскинула руки, густо унизанные браслетами…»
— Прошу, — Беренис раскинула руки, густо унизанные браслетами. Гостей, Розу и Карлу, она встречала в длинном алом платье — почти жреческом одеянии — и золотистых кроссовках с утолщением на пальцах, отчего обувь напоминала верблюжьи копыта. — Диковатый видок, правда?
Карла нервно хихикнула. Какой бы она ни воображала любовницу отца, с явившейся ей экзотической реальностью эти образы имели мало общего. Оставалось только понять, нарядилась Беренис специально для такого случая или она всегда так экстравагантно выглядит.
— Вау, — хозяйка удивленно покачала головой, — неужто мы наконец познакомимся! Даже как-то странно.
Чувствуя, что тема изумления скоро иссякнет, Карла лихорадочно соображала, чем бы еще разнообразить беседу. Она взглянула на сестру в надежде на подсказку, но Роза, сняв с себя всякую ответственность за этот визит, стеклянными глазами уперлась в пол.
— У вас… симпатичная квартира, — пролепетала Карла.
— Да, тут здорово, — благодушно согласилась Беренис.
Все трое огляделись. Стен в гостиной Беренис было почти не видно за черно-белыми снимками и загадочными текстами, вырванными из газет и журналов. ТЕПЕРЬ МЫ ВСЕ ПОД ОГНЕМ, гласила одна из вырезок; МЕСТНЫЕ НЕНАВИДЯТ НАС — предупреждала другая. В одном углу стояло старое кресло с виниловой обивкой, розовой и потрескавшейся; в другом — книжная полка, сооруженная из тары для молочных бутылок и реек. Центр комнаты был совершенно пуст, словно эту площадку всегда держали наготове для какого-нибудь перформанса.
— Я поселилась здесь стараниями Джоела, — сказала Беренис.
При имени отца Карла вздрогнула:
— Да?
— Да. В этом доме нельзя произвольно повышать плату за квартиру, поэтому попасть сюда очень непросто. Переговоры с управдомом вел Джоел. — Она потерла подушечкой большого пальца по указательному: — Дал ему маленький бакшиш.
Карла вытаращила глаза.
— Эй, а не выпить ли нам чего-нибудь? — предложила хозяйка.
— Конечно, — согласилась Карла.
— Мне и так хорошо, — отказалась ее сестра.
Беренис исчезла на кухне, а Роза опустилась на корточки, изучая книги на полке. Карла тоже пробежала глазами корешки — сплошь нон-фикшн с названиями, пестревшими отглагольными существительными: «Вдумчивое питание», «Сочинение тела», «Толкование гинекритической теории»,[46] «Чтение карт Таро». Затем она встала у окна. Квартира Беренис находилась на пятнадцатом этаже здания, фасадом выходившего на шоссе Франклина Рузвельта. В ясную погоду отсюда, наверное, был виден аэропорт имени Джона Кеннеди, но сегодня темно-серые тучи сыпали мелким дождем. Пока Карла смотрела на потекшую акварель грифельного неба, реку, рябую от дождя, у нее в глазу набухла слеза и упала на щеку.
Десять дней назад в шумном баре Мидтауна (выбранном ею из малодушия), под телевизор, изрыгавший вечерние новости, она завершила свой роман с Халедом.
