Он снова обыскал дом, потом земли. Сад. Виноградник. Сарай и старый сенник. Ничего. Даже следов. Наконец он пересек поле Маризы в надежде, что ребенок отправился повидать мать. Но Мариза наносила последние штрихи на заново высушенную и покрашенную кухню, волосы ее были убраны со лба красным платком, колени джинсов перепачкались в краске.
— Джей! — Казалось, она ему рада. — Все нормально? Как Роза?
Он не мог ей сказать.
— Все хорошо. Я подумал, может, вам нужно что-нибудь из деревни.
Мариза покачала головой. Похоже, она не заметила его неловкость.
— Нет, у меня все есть, — весело ответила она. — Я тут уже почти закончила. Роза может вернуться утром.
Джей кивнул:
— Вот и чудесно. В смысле…
Она одарила его одной из своих редких, теплых улыбок.
— Я знаю, — сказала она. — Вы были очень добры и терпеливы. Но я знаю, что вы с радостью получите дом в свое распоряжение.
Джей скривился. У него снова заболевала голова. Он сглотнул.
— Слушайте, мне надо обратно, — неуклюже сказал он. — Роза…
Она кивнула.
— Я знаю, — сказала она. — Вы были так добры с ней. Вы даже не представляете…
Джей не мог вынести ее благодарность. Он бежал всю дорогу до фермы.
Еще час он обходил возможные укрытия. Он знал, что не должен был оставлять ее одну. Роза — озорной ребенок, у нее случаются прихоти и капризы. Может, она до сих пор от него прячется, как пряталась в первые его недели на ферме. Вполне вероятно, она думает, что это удачная шутка. Но время шло, найти Розу не удавалось, и он начал обдумывать другие возможности. Слишком просто вообразить, например, как она лазает по берегам Танна и соскальзывает в воду, поток несет ее пару километров и выбрасывает на илистую банку или даже еще дальше, в Мароде. Не менее легко было представить, как она просто бредет по дороге в Ланскне и, может, садится в машину к какому-нибудь незнакомцу.
К какому-нибудь незнакомцу? Но в Ланскне нет незнакомцев. Все друг друга знают. Не запирают двери. Разве что… Внезапно он вспомнил Патриса, парижского преследователя Маризы. Да нет, конечно, — семь лет прошло. Но это многое объясняло. Ее нежелание заходить в деревню. Ее неохоту покидать место, ставшее для нее надежной гаванью. То, как отчаянно она защищала Розу. Уж не сумел ли Патрис как-то отыскать их в Ланскне? Возможно, он наблюдал за фермой и ждал, когда представится шанс сделать ход? Не мог ли он быть одним из деревенских, держаться поблизости, выжидать? Нелепая мысль, настоящая байка из комиксов, вроде тех, что он сам мог написать в четырнадцать лет ленивым днем на берегу канала. И все же сердце его сжалось. Он воображал Патриса немного похожим на Зета, с возрастом ставшего еще выше и противнее, его семейные щеки стали тоньше, глаза — хитрее и безумнее. Зет, на этот раз с настоящей винтовкой, ждал у ворот, глядел цинично, оценивающе. Нелепо, но тогда это казалось вполне возможным, логическим заключением лета, окончательного исчезновения Джо, того, как снежным комом все катилось обратно к последнему октябрю и переулку Пог-Хилл. По крайней мере, не менее нелепо, чем все остальное.
Джей хотел было взять машину, но передумал. Роза может прятаться в кустах у дороги, и он легко пропустит ее, даже если будет ехать медленно. Вместо этого он зашагал по дороге к Ланскне, время от времени останавливаясь и окликая Розу. Он заглядывал в канавы и за деревья. Он обошел гостеприимный утиный пруд, который вполне мог прельстить любознательного ребенка, потом заброшенный сенной сарай. Никаких следов. Наконец, добравшись до деревни, он проверил последний возможный вариант. Он заглянул к Мирей.
Первым делом он заметил машину перед домом: длинный серый «мерседес» с дымчатым ветровым стеклом и табличкой прокатной конторы. Тачка гангстера, подумал он, или ведущего телевикторины. Сердце забилось от внезапного понимания. Джей направился к двери. Не удосужившись постучать, он распахнул ее и резко крикнул:
— Роза!
В оранжевом джемпере и джинсах она сидела на лестничной площадке, разглядывая альбом с фотографиями. Ее высокие сапоги стояли у двери. Она подняла глаза, когда Джей ее окликнул, и улыбнулась. От облегчения он едва не рухнул на колени.
— Что это еще за шуточки, а? Я тебя обыскался. Как ты сюда попала?
Роза не смутилась.
— Твоя подруга за мной заехала. Твоя английская подруга.
— Где она? — Джей чувствовал, как слепая ярость вытесняет облегчение. — Где эта сука?
— Джей, дорогой. — Керри стояла в дверях, совсем как у себя дома, с бокалом вина в руке. — Не стоит употреблять такие слова при ребенке, за которым присматриваешь.
Она обаятельно улыбнулась. За ней стояла Мирей, монументальная в своем черном домашнем платье.
— Я заглянула еще перемолвиться с тобой словечком, но ты ушел, — любезно объяснила Керри. — Роза открыла дверь. Мы с ней поговорили по душам, правда, Роза? — Последняя фраза была произнесена по-французски — возможно, чтобы ее поняла Мирей, коя хранила безмолвие. — Должна сказать, ты был пугающе скрытным, Джей, дорогой. Бедная мадам Фэзанд ни о чем и не подозревала.
Джей глянул на Мирей, которая наблюдала, скрестив руки на необъятной груди.
— Керри, — начал он.
Она снова жестко, ослепительно улыбнулась.
— Прелестное воссоединение, — заметила она. — Знаешь, я начинаю понимать, что ты нашел в этом городке. Так много секретов. Так много очаровательных персонажей. Мадам д'Апи, например. Мадам Фэзанд мне все о ней рассказала. Однако в твоей книге она предстает несколько в ином свете.
Джей посмотрел наверх, на Розу.
— Иди сюда, Роза, — тихо сказал он. — Нам пора домой.
— Здесь все говорят, что очень тебя любят, — сказала Керри. — Полагаю, ты станешь местным героем, когда «Новые пастбища» выйдут в эфир. Городок расцветет.
Джей не обращал на нее внимания.
— Роза, — повторил он.
Девочка театрально вздохнула и поднялась на ноги.
— Нас правда покажут по телевизору? — живо спросила она, влезая в сапоги. — Maman, тебя и всех остальных? У нас дома есть телевизор. Мне нравится «Cocoricoboy» и «Nos amis les animaux». Ho maman не разрешает мне смотреть «Cinéma de minuit».[121] — Она скорчила рожу. — Там слишком много целуются.
Джей взял ее за руку.
— Никого по телевизору не покажут, — сказал он.
— Да?
— Я думаю, выбора у тебя нет, — мягко заметила Керри. — Я уже сделала наброски для прекрасной передачи, с тобой или без тебя. Художник, что на него влияет и так далее. Забудь о Питере Майле.[122] Не успеешь оглянуться, как люди толпами повалят сюда, в Страну Джея Макинтоша. Серьезно, ты меня на руках носить должен.
— Керри, не надо.
— Ради Христа! Можно подумать, я тебе пистолет к виску приставила. Да кто угодно душу бы продал за такую рекламу!
— Только не я. Она засмеялась.
— Вечно мне приходится все делать самой, — весело заметила она. — Встречи, интервью. Гонять тебя на правильные вечеринки. Тянуть за ниточки. А теперь ты воротишь нос от потрясающего шанса — ради чего? Взрослей уже, солнышко. Нелепость больше не в чести.
Она говорила совсем как Ник, и мгновение Джей пребывал в кошмарной уверенности, что они сговорились, что они все это задумали вместе.
— Я не хочу, чтобы сюда ломились люди, — сказал он. — Я не хочу, чтобы в Ланскне появились туристы, гамбургерные и сувенирные лавки. Ты же знаешь, что творит такая реклама.
Керри пожала плечами.
— А по мне, этому городку того и надо, — здраво заметила она. — Он какой-то полудохлый. — Мгновение она изучала ногти и хмурилась. — В любом случае, не тебе ведь решать, верно? Что-то я не вижу, чтоб местные сворачивали дела.
Конечно, она права. Вот что хуже всего. Поток сметет перед собой все, нравится это кому-то или нет. Он представил, что Ланскне, как и Пог-Хилл, попал в растущие списки вещей, оставшихся только в прошлом.
— Не здесь. Здесь этого не будет.
Он шел по улице, и вдогонку ему несся смех Керри.
Мариза, как обычно, пришла в семь, с бутылкой вина и корзиной из ивовых прутьев. Она вымыла голову и впервые с их знакомства надела длинную красную юбку с черным свитером, отчего казалась совсем другой, похожей на цыганку. Губы она слегка подвела помадой. Глаза ее сияли.
— Мне хочется отпраздновать, — объявила она, ставя бутылку на стол. — Я принесла сыра, foie gras и ореховый хлеб. И еще пирог и миндальное печенье. И свечи.
Она достала из корзины два медных подсвечника и водрузила их на стол.
Затем вставила в них две свечи.
— Красиво, правда? — спросила она. — Уж и не припомню, когда мы в последний раз ужинали при свечах.
— В прошлом году, — нахально вклинилась Роза. — Когда генератор сломался.
Мариза засмеялась:
— Это не считается.
В тот вечер она была расслабленной, какой Джей ее еще не видел. Мать и дочь выставили на стол ярко раскрашенные тарелки и хрустальные бокалы. Роза нарвала в саду цветов и поставила их на середину. Они намазывали foie gras на ореховый хлеб и запивали вином производства Маризы, отдававшим медом, персиками и жареным миндалем, потом ели салат и теплый козий сыр, потом кофе, пирог и petits fours. Всю маленькую вечеринку Джей изо всех сил пытался собраться с мыслями. Роза, которой было запрещено упоминать об их визите в Ланскне, бойко выпрашивала canard — кусочек сахара, смоченный в вине, — и исподтишка скармливала Клопетте объедки под столом, а затем, когда козочку изгнали в сад, через полуоткрытое окно. В золотистом свете Мариза была яркой, говорливой и прекрасной. Казалось бы, все должно быть чудесно.
