— Почему ты так думаешь?
Я развел руками.
— За свою жизнь следователь уголовной полиции неизбежно приобретает врагов. Может быть, один из них и поджидал Ялмара Нюмарка в переулке…
— Когда его везли сюда на «скорой помощи», он мне кое‑что сообщил.
Я немного поколебался.
— Он сказал, что если он умрет…
— Так?
— В таком случае я должен попытаться выяснить, что произошло с Юханом Верзилой зимой 1971 года.
— И это все?
— Да. Только это.
— Мы…
Он не успел договорить. Вошла пожилая медсестра и обратилась к нему:
— Врач просит вас зайти, — произнесла она сухо. На мне ее взгляд не задержался. Ведь мухи еще не облепили меня.
Хамре быстро кивнул и вышел. Я остался сидеть, глядя через стекло на происходящее в коридоре. Силуэты врачей и сестер бесшумно скользили мимо, как персонажи в кукольном спектакле для глухих. До меня доносился лишь тихий стук капель по оконному стеклу, как будто какой‑то зверь с мягкими лапами просился войти.
Минут через пятнадцать вернулся Хамре. На его лице было написано облегчение.
— Все идет хорошо, Веум. Он сильно пострадал, но будет жить.
— Что с ним?
Он заглянул к себе в книжку и прочитал: «Перелом черепа, сильное сотрясение мозга, разрыв барабанной перепонки. Перелом лучевой и локтевой кости в типичном месте. Перелом ребра и трещины. Разрывы в правой почке. Перелом левого бедра и правой лодыжки. Различные ушибы внутренних органов, также и наружных. Кроме того, перелом носовой перегородки».
Хамре вскинул глаза:
— Весь перекорежен.
— Он в сознании?
Хамре отрицательно покачал головой.
— Ему нужно много спать, сказал врач. Для его возраста у него довольно крепкий организм, и врач уверен, что все обойдется.
Я встал и посмотрел на дверь.
— Но…
Хамре застегнул пальто.
— Ничего больше ты не можешь сообщить нам, Веум? Уходя из кафе, он ничего не говорил о своих намерениях?
— Только то, что он собирался вернуться домой.
— Вы часто встречались с ним?
— Примерно раза два–три в неделю.
— Тебе доводилось бывать у него дома?
— Только однажды, вчера. Он показал мне кое–какие газетные вырезки, касающиеся пожара на «Павлине».
— Я сам займусь всем этим. Ты можешь заскочить ко мне утром? Скажем, в одиннадцать?
Я кивнул. Потом спросил:
— А ты знал Ялмара Нюмарка?
— Нет. Лично не знал. Он ушел в 1971 году, а я работал тогда в другом городе.
— Где же это?
— Где? — Он иронически поднял брови. — В Ставангере.
— Тогда ты, наверное, знаешь сотрудника полиции по фамилии Бертельсен?
Он насмешливо посмотрел на меня.
— Да уж, знаю. Но боюсь, что это отнюдь не тот человек, который был бы тебе полезным, Веум.
— Это уж точно.
Мы вышли в коридор и направились вниз по лестнице. На мгновение задержались у выхода. Хамре показал на черный «фольксваген».
— Могу подбросить до дому, Веум.
— Спасибо большое, но я уж лучше пройдусь по свежему воздуху.
— Ну, как угодно. — Он пожал плечами. — Тогда до завтра.
— До завтра.
Он пошел к своей машине. Внезапно меня осенила догадка, и я закричал ему вслед:
— Хамре…
Он оглянулся.
— Да?
— 1971 год — это год смерти Харальда Ульвена. Тогда же исчез Юхан Верзила, и в этом же году Ялмар Нюмарк вышел на пенсию.
— В самом деле, — произнес Якоб Е. Хамре задумчиво, рассеянно кивнул, сел в автомобиль и уехал.
«Год, чересчур богатый событиями», — сказал я самому себе.
На следующее утро, подобно привидению, стелился по улицам туман. Его серые мутные лапы, похожие на щупальца, тянулись ко мне изо всех углов, и мой переулок насквозь продувался холодным ветром с моря, это было дуновение осени.
Когда я вошел в контору Хамре, он разговаривал по телефону. Хамре кивнул мне, жестом пригласив занять один из неудобных стульев, и продолжал разговор, без конца делая пометки на листке бумаги:
— Два литра молока, бутылку кефира, кило муки и яйца. Заеду. Да, надеюсь, как обычно. Отлично. Пока.
Я огляделся вокруг. Когда я был здесь в последний раз?
Наверное, года два–три назад, и контора совсем не изменилась. Все в ней по–старому. Комната, которую забываешь в ту же секунду, как только выходишь из нее. Безликие стены, выкрашенные краской неопределенного цвета, полки, заваленные папками и юридическими справочниками, все тот же вид из окна — старинное здание банка. Мне часто доводилось бывать в подобных помещениях, которые хочется как можно скорее покинуть.
Узел его галстука был слегка ослаблен, в остальном вид Якоба Е. Хамре казался все таким же безупречным. Его красивое лицо было спокойно, прядь темных, аккуратно подстриженных волос с продуманной небрежностью спадала на лоб с правой стороны. Элегантный облик Хамре свидетельствовал о том, что по духу он принадлежал той, банковской стороне улицы: эдакий исполненный любезности заведующий отделом кредитов, который со скорбной миной отказывает вам в ссуде.
— Ну как там Нюмарк?
— Он уже приходит в себя. Вероятно, у нас будет возможность поговорить с ним сегодня чуть позднее.
— А что, как там с угонщиками?
Он огорченно покачал головой.
— Ничего. Мы располагаем только обычными свидетельскими показаниями, но конкретного в них очень мало. Одной пожилой даме кажется, что она видела какой‑то голубой продуктовый фургон, припаркованный у обочины тротуара, за рулем которого сидел шофер, но она его не разглядела и не в состоянии дать хоть какое‑то описание. Изучение отпечатков пальцев не дало никаких результатов. Мы, конечно же, направили главные усилия на розыски самого фургона, но…
— Кому он принадлежит?
— Спортивному обществу. По вечерам им не пользовались.
— А как насчет тех фактов, о которых я упомянул?
Хамре откинулся на спинку стула, положил руки на край письменного стола и какое‑то время их внимательно рассматривал, будто хотел убедиться, что ногти стричь еще не пора. После этого он задумчиво произнес:
— Я навел тут некоторые справки. Порасспросил людей, знавших Нюмарка. Выяснилось… что Ялмар Нюмарк был замечательным во многих отношениях полицейским. Но у него находили один существенный недостаток. Склонность чересчур уж эмоционально воспринимать некоторые дела, которые он вел. И ему не всегда удавалось успешно завершить их. Как раз в самом конце его пребывания в должности у него было два любимых конька. Один из них — пожар на «Павлине»,
Он развел руками и печально посмотрел на меня.
— И кто же, скажите на милость, среди всей нашей текучки будет думать о промышленном пожаре двадцатилетней давности, когда наши возможности и для раскрытия очередных преступлений весьма ограниченны?
— А что представляло собой то, другое дело? Кто такой этот Юхан Верзила?
Он вздохнул.
— Это было последнее дело Ялмара Нюмарка перед выходом на пенсию. В отношении этого дела у него также была своя навязчивая идея.
— Навязчивая идея? — Хамре выглянул из окна. — Сколько подобных дел бывает у нас в году! Внезапно исчезает та или иная заблудшая овца. Кого‑то мы находим в поезде, следующем в Осло. Других — в волнах моря после того, как они пробили там несколько месяцев, а то и целый год. Третьи умерли от пьянства и лежат где‑нибудь в жалкой меблированной комнате, пока наконец кто‑нибудь не спохватится о них. Бывает, дружки изобьют в драке до смерти; условия существования в этой среде суровые. Таких происшествий множество, и их редко относят к делам первостепенной важности. Во всяком случае, если дело не явно уголовное. Дело Юхана Верзилы было именно таким.
— Расскажи мне о нем.
Он достал одну папку из левой кипы на письменном столе и начал ее перелистывать:
— Юхан Ульсен родился в Бергене в 1916 году. Был моряком и докером. Во время войны участвовал в движении Сопротивления. Страдал алкоголизмом. Привлекался за тунеядство в 1960 году. Других правонарушений не имеет. Исчез в январе 1971 года, но впервые о его исчезновении было заявлено в феврале.
— Кто заявитель?
— Женщина. Некая Ольга Сервисен. Он с ней спал, как сейчас выражаются.
— А почему она не обратилась раньше?
Он пожал плечами.
— Она считала, что он просто где‑то бродяжничает.
— А что показало расследование?
Листая страницы, он произнес небрежно, Скороговоркой:
— Его так и не нашли. Формально он все еще числится в розыске. Но, насколько нам известно, он пребывает в добром здравии на Канарских островах, где светит солнце и спиртные напитки гораздо более доступны, чем в пределах наших границ.
