— Но ведь фургон был угнан?
— Несомненно. Но мы, конечно же, тщательно проверили всех сотрудников спортивного общества. — Он вздохнул. — Да, светофоры вечно не в порядке, а этот переулок между двумя светофорами — особенно опасный участок дороги. Бывает так: водитель, проехав первый перекресток, видит зеленый свет на втором. Тогда он закрывает глаза, жмет на педали и надеется, что все обойдется. Бывает, что обходится, а бывает под колесами оказывается человек.
— И на этот раз им оказался Ялмар Нюмарк?
— Да.
— Есть тут у вас сегодня кто‑нибудь, кто занимался расследованием пожара на «Павлине»?
— Только Данкерт. Но он тогда был зеленым юнцом.
— Данкерт Муус, — повторил я.
— Да, ты его знаешь?
Я встал. Хамре привел в порядок лежащие перед ним бумаги.
— Ну, Веум. Если появятся еще трупы…
— Трупы? — переспросил я.
Он обезоруживающе улыбнулся.
— Это всего–навсего такая острота. Извини, если она задела тебя.
Тут я припомнил эту шутку.
— Да нет. Чего уж там. Надеюсь, что счет продолжу не я.
Я кивнул и вышел, а он остался сидеть за письменным столом спиной к окну.
Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта. И я увидел сидящего за письменным столом Данкерта Мууса. Он углубился в чтение кипы бумаг, как в некую увертюру в бюрократической партитуре, если судить по толщине кипы. Но на музыканта он походил очень мало.
Данкерт Муус был в одной рубашке, его коричневая куртка висела на спинке стула, галстук был завязан так небрежно, что, казалось, вот–вот развяжется. Его внешность могла бы производить совсем неряшливое впечатление, если бы не серая довольно‑таки бесформенная шляпа, которую, нахлобучив однажды, он, судя по всему, не снимал, даже принимая ванну. Она как будто приросла к нему. Мне, во всяком случае, не доводилось видеть его без шляпы.
Наверное, Муус почувствовал, что я смотрю на него, потому что я вдруг встретился с его взглядом из‑под полей шляпы, пронзившим меня как луч прожектора, и пролаял:
— Чего же это ты, черт тебя возьми, стоишь и пялишься на меня?
Я распахнул дверь, демонстрируя свое намерение войти.
— Кажется, уже давно, как я… Он показал на пол передо мной:
— Ни сантиметра через порог, Веум! Предупреждаю. Я ведь однажды уже объявил во всеуслышание, что не хочу тебя видеть, не хочу тебя слышать, не хочу разговаривать с тобой. Я не скажу тебе ни единого слова. — Голос его стал елейным: — Не успеешь ты, мой голубчик, опомниться, как я тебя так обложу, что из твоей башки сразу выветрится вся та лапша, которую вешают на уши деткам в воскресной школе. Понял?
— Все понял, — сказал я и прислонился к дверному косяку.
Данкерт Муус продолжал неприязненно смотреть на меня. А я спросил:
— Ты помнишь что‑нибудь относительно — пожара на «Павлине», Муус?
Я буквально видел, как вопрос канул в извилинах его мозга, как он с грохотом перекатывался там, отдаваясь эхом в пространстве его черепной коробки. Потом он опомнился:
— Я покажу тебе «Павлина», этого разряженного попугая и всяких Других ярких птичек. И не подумаю отвечать на вопросы всяких там второсортных дилетантов. Понял?
С угрожающим видом он встал из‑за письменного стола. Я поспешил освободить дверной проем. У него было какое‑то сизое лицо с бесцветными глазами, тяжелый подбородок, мышиного цвета волосы под бесформенной шляпой, внешность отнюдь не симпатичная. А когда он зашевелился и приблизился ко мне, то вид его отнюдь не стал доброжелательнее. Прежде, чем решительным пинком ноги захлопнуть дверь перед моим носом, он самодовольно хихикнул, этот его смешок был похож на хрюканье. Я стоял и вглядывался в надпись на его двери: «Служащий полиции Д. Муус». Белые буквы на сине–сером фоне. Вид у этой надписи был такой же гостеприимный, как у хозяина кабинета.
Следующая дверь, в которую я вошел, тоже была полуоткрыта. Как будто бы сегодня в полицейском управлении был день открытых дверей. Оставалось только устроить экскурсию по этому учреждению.
Вегард Вадхейм стоял у книжной полки и листал толстую красную книгу — кодекс законов. Это был худой сутулый человек с черными волосами и седыми завитками около ушей. Когда‑то он входил в сборную страны по бегу на длинную дистанцию, а в 1956 году в Мельбурне вышел победителем в беге на 10 тысяч метров и прославился на весь мир. Через несколько лет он издал пару поэтических сборников. С ним у меня никогда не было никаких стычек, я мог говорить с ним как с человеком цивилизованным, во всяком случае, согласно тем нормам, которые были приняты в этом учреждении.
— Привет, — сказал я, и он поднял голову.
Его темные глаза задумчиво смотрели на меня. Вегард Вадхейм всегда казался задумчивым. И хотя он уже в течение двадцати лет ничего не печатал, меня не покидало чувство, что он обдумывает строфу, охотясь за нужными словами, чтобы правильно выразить свою поэтическую мысль. Но по опыту мне было также известно, что он при этом был способен мыслить вполне реалистически.
— Когда ты приехал в Берген, Вадхейм? — спросил я.
Он с удивлением взглянул на меня.
— Когда я приехал в Берген? Ты что же это, берешь у меня интервью, Веум?
— Пока нет. Речь идет о Ялмаре Нюмарке.
Он посерьезнел.
— Да, я слышал, что его сбила машина. Ужасно. Но он, кажется, выжил.
— Да. Послушай…
Он с любопытством взглянул на меня.
— Думаешь, что здесь что‑то не так, Веум? Ты считаешь, что на него наехали намеренно?
Я пожал плечами.
— Трудно сказать, но Нюмарку слишком много было известно. Слишком много.
Вадхейм запустил пятерню в волосы.
— Присаживайся, Веум.
Он отложил книгу и присел сам на краешек письменного стола. Рукой указал мне на свободный стул, но я остался стоять, прислонившись к стене.
— Ты хорошо знаешь Ялмара Нюмарка? — спросил я.
— Еще бы. Работали вместе, пока он не вышел на пенсию. Потом я редко видел его. Пенсионеры нечасто заглядывают сюда, Веум. У нас тут всегда такая суматоха. И им это прекрасно известно.
— Вечная нехватка кадров?
— Да, — сказал он коротко. — Я приехал в Берген в начале 60–х годов. Ялмар Нюмарк в течение многих лет был моим ближайшим коллегой. Я у него многому научился.
— Другими словами, можно сказать, что ты… Скажи мне, Ялмар Нюмарк действительно был хорошим полицейским?
Вегард Вадхейм с горечью посмотрел на меня.
— Хороший полицейский? Смотря, что вкладывать в это понятие. На этот счет могут быть разные мнения. Даже у нас в конторе они расходятся, но я могу ответить. Да, по моему мнению, Ялмар Нюмарк, был очень хорошим полицейским. Я привык доверять его мнению. Он был прекрасным психологом и всегда защищал интересы простых людей, если ты понимаешь, что я имею в виду. Слишком многие из нас только следуют инструкциям, но главное ведь — это люди, с которыми мы сталкиваемся. Никто не может избежать ошибок. Даже полиция. И не все наши инструкции являют собой истину в конечной инстанции.
— Так ты хорошо знаешь Ялмара Нюмарка?
— Настолько, насколько можно знать своего коллегу, если не связан с ним личной дружбой. Он был всегда довольно‑таки замкнутым человеком. Жил сам по себе, по–настоящему близких друзей у него было мало, никакой родни. Мне кажется, его жизнь была ужасно одинокой, но ведь он сам хотел этого. Несколько раз мы обедали вместе, я приглашал его к себе в дом, но… Мы ценили друг друга, были тесно связаны по работе. Но в другое время виделись редко,
— В период вашей совместной работы он занимался какими‑нибудь старыми делами?
— Что ты имеешь в виду?
— Дела военного времени. Например, был такой осведомитель и убийца, которого прозвали Призраком. Пожар на фабрике красителей «Павлин» в 1953 году. Пятнадцать погибших. Дело о пропавшем без вести — это было позднее, в 1971 году. И убийство тоже в 1971 году.
— Мне кажется, ты смешиваешь разные вещи. Взять хотя бы первое дело. Нюмарк кое‑что рассказывал мне о событиях военных лет. Кажется, он был одним из руководителей местного движения Сопротивления в наших краях. Это и само по себе интересно, но ты понимаешь, что у него были свои причины вспоминать это. О войне многие любят рассказывать. Постепенно перестаешь обращать внимание на подробности, но я помню это прозвище — Призрак. И то убийство, о котором ты говоришь, в 1971 году. Был убит человек, которого многие, в том числе и Ялмар Нюмарк, отождествляли с Призраком, не так ли?
Я кивнул.
— Дело так и не было раскрыто.
— Что ж, это правда. Это была жестокая акция, но во многих отношениях характерная. Это была казнь. Такое часто встречается в жизни людей дна. Однажды подобным образом разделались с одним доносчиком. А также и с торговцем наркотиками, не заплатившим деньги за полученную партию товара. Почему бы не расправиться подобным образом и со старым фашистом? В этом нет ничего неправдоподобного.
