Элизабет чувствует восхищение присутствующих. Этот суд пройдет лучше, чем можно было надеяться, и она сыграет в нем главную роль — трагической и самоотверженной матери. Она снова заправляет волосы за ухо и, напомнив себе не улыбаться, говорит:
— Это дело — неизведанная территория, юридических прецедентов нет. Но я искренне надеюсь, что признание ответчиков виновными поспособствует тому, чтобы так называемые родители-вакциноскептики пересмотрели свою позицию.
Элизабет делает еще одну паузу, еще глоток воды. Тишина такая, что можно было бы услышать, как упадет булавка. Повернувшись к судье, Элизабет продолжает:
— Мы рады, что большинству родителей не приходится видеть, как их дети насмерть задыхаются от дифтерии, как их парализует полиомиелит, как от коклюша ломаются ребра и из глаз течет кровь. Но несмотря на все мои усилия и усилия моего мужа, судьба не пощадила нашу семью. У нас не было выбора. Теперь мы вынуждены наблюдать мучения нашей дочери. Она изо всех сил старается примириться с потерей зрения, вызванной вирусом, против которого существует вакцина. Вирусом, перед которым мистер и миссис Коли, наши самые близкие друзья, оставили ее беззащитной в результате своего неосмотрительного и необдуманного решения не прибегать к вакцинации. Ваша честь, я хочу представить это дело вам и суду. Мы очень надеемся, что оно станет прецедентом, который в будущем защитит родителей и детей, чья жизнь может жестоко и трагически измениться из-за того, что другие родители отказались вакцинировать своих детей. Благодарю вас, ваша честь.
Элизабет почти ожидает услышать аплодисменты, но это не театр. Джек пытается улыбнуться ей и бормочет: «Молодец». Бет пожимает ей руку и шепчет: «Превосходно, Элизабет. Я считаю, один-ноль в нашу пользу».
Брай всегда знала, что Элизабет надо было стать барристером, а не солиситором. Ее дебютная речь произнесена виртуозно. Достаточно любительски, чтобы судья помнил, что перед ним женщина, которая столько пережила, но при этом достаточно продуманно и профессионально, чтобы не вызвать у него раздражения. Похоже, он находится под впечатлением. После окончания речи Элизабет он поднимает брови и что-то записывает. Брай смотрит на Эда, перебирающего бумаги и готового произнести вступительную речь. Внезапно ей кажется, будто они наняли его мантию и парик, чтобы спрятаться за ними. Они сами слишком напуганы или глупы, чтобы поступить как Элизабет и самим защищать свою семью. Им приходится платить, чтобы кто-то делал это за них. Эд обрадовался, когда узнал, что Элизабет будет сама представлять себя в суде. Он сказал им, что представляющий себя истец всегда допускает как минимум одну грубую ошибку. На что Брай ответила: «Да, но ты не знаешь Элизабет».
Что касается присутствующих в суде, Брай понимает, что Элизабет произвела на них неизгладимое впечатление. На ней юбка-карандаш в тонкую полоску, знакомая Брай с тех времен, когда они жили вместе пятнадцать лет назад, и светло-розовая блузка, по-видимому, новая. Элизабет выглядит элегантно и собранно, недавно она осветлила и коротко подстригла волосы; у нее, как всегда, все под контролем. Но Брай знает ее лучше, чем кто бы то ни было. Она знает, что осанка Элизабет выглядит идеально лишь потому, что все ее мышцы слишком напряжены и их сведет судорогой, если она ненадолго расслабится. Брай знает, что изредка дергающееся веко означает, что она в последнее время мало спит, а еще, судя по тому, как на нее смотрит Джек — словно он ее где-то видел, но не может вспомнить, кто она, — между ними не все ладно. Но все это уже не важно: все, что они узнали друг о друге за эти годы, сейчас не имеет значения — для всего мира они враги.
Брай начинает большим пальцем ковырять заусенцы, и Эш накрывает ее руку своей, чтобы она остановилась. Он сжимает ее ладонь и улыбается — «Все нормально?». Так хочется, чтобы он провел перед ней рукой и сделал невидимой. Но Брай знает, что больше не может прятаться. Она должна быть здесь, чтобы ее видели и судили.
Наконец судья кивает Эду.
— Доброе утро, мистер Армитедж.
Тон дружеский. Эд уже выступал перед судьей Бауэром, но Брай не может вспомнить, выиграл он тогда или нет. Судья Бауэр жестом показывает, что Эд может начинать свою речь, когда будет готов. Брай чувствует отеческую заботу судьи по отношению к Эду, словно в их худом серьезном барристере он узнает молодого себя.
— Благодарю, ваша честь.
Эд делает шаг от их скамьи и встает прямо напротив судьи, в узкий проход между истцами и ответчиками, на нейтральную территорию. Он коротко оборачивается, кивает сперва публике, затем свидетелям-экспертам, он кивает даже Элизабет и Джеку и говорит:
— Всем доброе утро.
Эд излучает уверенность и спокойствие, как будто суд — его естественная среда обитания, и ему приятно быть дома. Брай внезапно понимает, за что они платят ему шестьсот фунтов в час.
— Благодарю вас, миссис Чемберлен. Вы, несомненно, затронули некоторые очень важные моменты, но, боюсь, вопросы, которые это дело заставляет поднять, гораздо более деликатного и сложного свойства, чем это следует из вашей речи. Вы говорите об обществе и ответственности, но, кажется, забываете о том, что наше общество построено на либеральной, индивидуалистской традиции — согласны вы с этим или нет, — и свобода является краеугольным камнем этой традиции. Брайони и Эшим Коли воспользовались своим правом лишь частично вакцинировать свою дочь, — он оборачивается к судье. — Совершенно так же, как и миссис Чемберлен воспользовалась своим правом отказаться от предложенной финансовой поддержки и передать это дело в суд.
Он не торопится, и в его голосе слышится легкая нотка самодовольства.
— Давайте не будем строить иллюзий: это дело важно не только для сидящих здесь двух пар. Оно может открыть дорогу активистам, ратующим за обязательную вакцинацию в нашей стране. Это значит, что наши дети, чтобы воспользоваться благами государственного образования и стать полноценными членами общества, уже к пятилетнему возрасту будут вынуждены перенести двадцать семь медицинских процедур, согласно прививочному календарю Национальной службы здравоохранения. Государство получит контроль над телами наших детей — во вред или во благо. То самое государство, которое допускает, что с вакцинацией связаны определенные риски. Это подтверждает наличие финансируемой правительством программы выплат в случае осложнений при вакцинации. Цель этой программы — возмещение ущерба людям, которые, я дословно цитирую с сайта Национальной службы здравоохранения, «серьезно пострадали в результате вакцинации». Государство само отмечает, что в некоторых случаях люди могут серьезно пострадать от вакцинации. Оно признает, что вакцинация сопряжена с риском, — а там, где есть риск, должен быть выбор.
Эд на мгновение останавливается, кладет свои записи обратно на стол, так что кажется, будто он настолько захвачен собственной речью, что ему не нужно подглядывать в текст.
— Жизни вообще присущ риск. Риск сопутствует всему, что мы делаем. Человек умирает, подавившись пищей. Ребенок поскальзывается и ломает шею, играя в футбол. Если мы хотим жить свободно, то должны признать, что есть вещи, которые мы не можем контролировать. А из этого следует, что мы не должны наказывать родителей — в данном случае Брайони и Эшима Коли — за отказ подвергать своего ребенка риску, который они считают неразумным. Основываясь на собственном жизненном опыте, они сделали совершенно разумный законный выбор ради своего ребенка. Это не неосторожность. Это родительский долг.
Эд останавливается, его подбородок приподнят, его взгляд устремлен куда-то за пределы зала суда, а затем он как будто приходит в себя.
— Родительский долг тяжел, и родители неизбежно принимают решения, о которых позже могут сожалеть. Я думаю, что большинство родителей, — взгляд Эда направлен на Элизабет и Джека, — даже мистер и миссис Чемберлен, в той или иной мере согласятся с этим.
Бет шепчет что-то Элизабет, но та качает головой. Эд на секунду возвращается к своим заметкам и продолжает уже более будничным, чуть ли не скучающим тоном:
