– Ну, так что?.. Давай, решай, время-то идет! Мы так можем и на теплоход опоздать!..
Фурман спохватился, что сидит на месте гребца: напрягаться ему сейчас совсем не хотелось, а единственная возможность избежать неминуемого при пересаживании телесного соприкосновения с папой состояла в отступлении на нос. Учитывая, что им еще довольно долго придется плыть по открытой воде, делать это явно не стоило, – но превозмочь себя Фурман не смог и с трусливой злобой отполз к спасательному кругу.
Папа неловко перебрался на его место, уселся поудобнее, взялся за весла, с удивлением отметил, что в них что-то не так, – и вдруг, под презрительно-насмешливым взглядом Фурмана, сообразил, что сделал все наоборот: ведь грести-то нужно, сидя спиной к движению!
– Вот черт! – папа усмехнулся сам себе, потом с трудом, путая руки и ноги, отцепился от рукоятей весел и развернулся на скамье спиной к Фурману.
– Ну, все, поехали!.. – Папа глубоко вздохнул и, полуобернувшись, добавил: – Теперь все будет в полном порядке, не беспокойся. Обещаю тебе.
К кончику мыса они приближались с предельной осторожностью, прижимаясь почти вплотную к берегу и идя на самой малой скорости. В последний момент Фурман с героическим самопожертвованием попытался высунуть нос из-за камней раньше, чем лодка… А дальше уже никаких опасностей не было. Даже моторки проходили далеко в стороне.
В общем-то, все было прекрасно – Фурман, умиротворенно щурясь, поглядывал по сторонам, временами думал о чем-то, полоскал руки в холодной играющей воде… – вот только с папой оставалось нехорошо.
По опыту Фурман знал, что папа не умеет долго обижаться. Но сам он так и не сумел пока разделить свою собственную вину и свою обиду. Ведь из-за папы они чуть не погибли! – Ничего себе!.. Хотя он, конечно, тоже был хорош – первый раз в жизни с ним такое случилось, что он нес просто черт знает что… Стыдно вспомнить. С испуга, что ли?
Лодка шла еле-еле, и Фурман, глядя в папину спину, подумал, что папа, наверное, устал грести. До поворота в заливчик оставалось еще порядочно.
– Хватит уже, слышишь, давай поменяемся! – грубовато окликнул Фурман.
– А? – папа обернулся с непонимающей улыбкой. – Ты что, Сашенька?
– Перейди на корму. Теперь я буду грести.
– А ты не устал? Может, еще отдохнешь? Ты не думай, мне это совсем не тяжело!..
– Нет. Давай я, – отмахнулся Фурман. И предложил примиряющее объяснение: – А то что-то стало холодать, размяться надо…
Теперь они сидели лицом друг к другу. Фурман вовсю работал веслами, лес плавно сдвигался из-за его правого плеча назад, к уменьшающемуся мысу, под днищем лодки плескалась и бормотала вода, а невдалеке над ними одинокая ворона упрямо боролась с воздушными потоками. Неужели она смогла перелететь через канал с того берега?!
Собравшись с силами, Фурман как бы между делом мрачно буркнул: «Ты на меня не обиделся?» Папа, кажется, всерьез удивился, и Фурману пришлось пояснять: «Ну, что я на тебя обзывался…» Папа как-то не сразу понял, о чем идет речь, а потом сказал, что это ерунда, они оба в тот момент переволновались… «Теперь, когда все – тьфу-тьфу-тьфу! – обошлось, я тебе могу признаться: мы ведь с тобой попали в довольно серьезную передрягу, и дело вполне могло кончиться для нас намного печальней… Если честно, я и сам по-настоящему струхнул!»
Возбужденно посмеиваясь, они обменялись впечатлениями от пережитого ими ужасного приключения… Папа все улыбался, но вид у него по-прежнему был какой-то пришибленный. Он очень волновался, что мама узнает, – даже начал обещать Фурману какие-то удовольствия, если он сумеет удержаться и не расскажет ей…
– Да не надо мне все это!.. – с легкой досадой оборвал его Фурман. – Конечно, не скажу.
Так совпало, что бабушка надолго заболела, а во дворе, где и без того детей было немного, не осталось ни одного мальчишки фурмановского возраста – все вдруг куда-то переехали, и ему стало не с кем гулять. Уныло послонявшись некоторое время без компании и вдобавок лишившись строгого бабушкиного присмотра, Фурман стал осторожно захаживать в соседний двор углового дома номер один, в котором жил его одноклассник Валерка Хотеенко. Осторожность Фурмана была вызвана давней дурной славой «первого дома»: считалось, что его населяют сплошь пьяницы и уголовники. Поэтому только наступившая глухая скука заставила Фурмана однажды принять очередное Валеркино приглашение и зайти к нему в гости.
Осматриваясь в тесноватой, но зато отдельной, без соседей, двухкомнатной Валеркиной квартире, Фурман как бы между прочим попытался выяснить что-нибудь о местных нравах. Валерка не очень понимал, чего Фурман хочет, и рассказывал, что они с ребятами обычно играют в «штандер», «вышибалы» или еще в «двенадцать палочек»… «Ну, а какие-нибудь происшествия у вас во дворе бывают?» – отводя глаза, интересовался Фурман. «Да вроде бы ничего такого не бывает особенного…» – удивлялся Валерка. Продолжая расспросы, Фурман узнал, что недавно посадили старшего брата какого-то неизвестного ему Сереги: он подрался на работе с начальником – говорят, из-за бабы… Ну, а еще Юран скоро должен вернуться – отличный парень, сам увидишь, – его обещали досрочно освободить за хорошее поведение… «Ты чего, боишься, что ли?! – внезапно догадался Валерка. – Так я же здесь живу!.. У нас вообще двор очень тихий, если ты об этом. Я со всеми местными парнями дружу. Если вдруг что не так, ты сразу скажи – мы быстро все уладим… Да тебя и так никто не тронет! Ничего не будет, вот увидишь!.. Я отвечаю!»
Благодаря мягкому и улыбчивому Валеркиному покровительству Фурмана вскоре стали считать во дворе более или менее «своим», но сам он чувствовал себя все-таки довольно скованно рядом с этими разговаривающими матом, привычно подбирающими на улице бычки и умело плюющимися ребятами.
К местным часто присоединялись небольшие компании с Косого переулка. Самыми известными тамошними хулиганами были трое: низкорослый косой буян Колька Медведев, мрачный краснолицый Вася Солдатов и симпатичный заводила-самбист с внимательными карими глазами Юрка Азаров, которого все уважительно называли «Большой». Эту троицу Фурман помнил еще по детскому саду: тогда они ходили в «нехорошую» старшую группу, а теперь держали в страхе всю школу и окрестности.
Поначалу, встречаясь с ними во дворе и обмениваясь вялыми рукопожатиями, Фурман едва мог скрыть внутреннюю дрожь. Но все происходило достаточно спокойно, и постепенно он расслабился. Вдобавок, им овладела глупейшая уверенность, что и они тоже, пусть смутно, но припоминают его, так что их отношения являются возобновлением, так сказать, «старинного знакомства», и эта маленькая смешная тайна придает положению Фурмана в дворовой компании некую не вполне определимую особенность… Это его и погубило. Когда обычно молчаливый Вася Солдатов, вдруг оживившись, принялся долго и нудно, с трудом выныривая из бесконечных матерных приговорочек, пересказывать какое-то кино, которое все недавно смотрели, Фурман, до этого державшийся вполне скромно, вдруг позволил себе пару раз выступить с поддержкой Васиных усилий, при этом довольно тонко передразнив саму идиотическую манеру его пересказа. Иронию заметили не все и не сразу, но в конце концов раздался общий хохот. Вася, не подозревая подвоха, тоже скупо улыбнулся. Эта сжатая улыбочка неожиданно так изменила всегда красное и злое Васино лицо, что на мгновенье проступил совсем другой – как бы «маленький Вася», простодушно-хитроватый и, похоже, еще даже никем не битый… Васино непонимание только увеличило общее веселье, все уже просто лежали, и в этот момент Фурман вдруг поймал на себе какой-то отстраненный, почти сожалеющий взгляд Азара. До Васи постепенно стало доходить, что смеются именно над ним, и события замелькали с большой быстротой. Побагровев и шипя «ты что, с-с-сука?..», Вася потянулся страшными руками к разом обмершему Фурману. Валерка испуганно попытался втиснуться между ними, но это жалкое заступничество привело Васю уже просто в дикую носорожью ярость, и он хотел теперь только душить и топтать всех на своем пути. Тут бы уж точно всей дворовой мелюзге конец, но вмешался Азар. Он обхватил Васю сзади мощным самбистским объятием и стал по-братски утихомиривать его, с каждым Васиным бешеным рывком ласково приговаривая: «Ну? И что? Еще разок?.. Ну, давай!..» Потом Азару все-таки надоело Васино шипение и корченье, и он уже грубо приказал ему успокоиться и заткнуться. Вася упрямо продолжал дергаться, поэтому Азар жестоко встряхнул его и несколько раз проорал прямо в ухо, что тот сам виноват: не можешь нормально рассказать – не берись! А то заладил: «вяк» да «вяк»!.. – и Азар частично воспроизвел фурмановскую шутку, как бы взяв ее авторство на себя.
Самые смелые, сбросив оцепенение, криво ухмыльнулись. Азар заставил Васю обиженным мычанием пообещать вести себя тихо, после чего отпустил, готовый снова применить прием. Но этого уже не потребовалось. Вася встряхнулся, оправил рубашку и, уходя, со спокойной злобой сказал еле державшемуся на ногах Фурману: «Смотри, сука, больше не попадайся…»
