Я улыбаюсь, потому что это имя я знаю. «Чистая, непорочная», — пишу я и вручаю ей листок.
Она тоже улыбается.
— Дрю говорил, что ты увлекаешься именами. А мое что значит? Лекси. Точнее — Алекса. Знаешь?
«Защитница», — пишу я и ниже: «Вы». Потом, упреждая ее следующий вопрос, объясняю значение имен Дрю — мужественный, отважный — и Сары — принцесса. Она закатывает глаза, смеется.
— Получается, мы сами напророчили? — Снова воцаряется молчание. Потом она спрашивает: — А Джош? — Думаю, она вкладывает более глубокий смысл в свой вопрос, зондирует почву.
«Спаситель», — пишу я. Она читает, кивает. На мгновение черты ее лица подергиваются печалью, которой охвачена я.
— По-моему, подходит.
Я не совсем ее понимаю и потому кладу ручку. И так слишком много написала для одного дня.
— Тебе что-то нужно было? — спрашивает миссис Лейтон. — Ты зачем приходила?
Я раздумываю о том, стоит ли спросить у нее совета по поводу моего «вечернего туалета». Она могла бы помочь. С радостью помогла бы. Но я не могу себя заставить. Качаю головой, слезаю с табурета. Еще есть время доехать до торгового центра и что-нибудь выбрать.
Миссис Лейтон провожает меня к выходу, но дверь не открывает. Поворачивается ко мне, и взгляд у нее теплый, как она сама.
— Знаешь, по мнению многих, девочки всегда стремятся изменить мальчиков, сделать из них идеал, тех, кого они хотят в них видеть. — Она смотрит на меня так, будто я должна понимать, о чем она говорит, но, может быть, я просто туплю, потому что никак в толк не возьму, к чему она клонит. — Джош порой кажется стариком. Но ведь он юноша, подросток и хочет того, чего хотят все подростки. — Увидев, что я сощурилась, она рассмеялась. — Я не об этом. Расслабься. Нет. Он хочет быть героем. Спасти девушку. Спасти тебя. — Миссис Лейтон делает паузу для пущего эффекта, тем самым подчеркивая, что мне в данном сценарии отведена роль попавшей в беду принцессы. — Но для Джоша это не желание, а потребность. Потребность суметь все исправить, улучшить, поверить в то, что у тебя все хорошо. Тогда он сможет поверить, что у него тоже все хорошо. А если он не сумеет… — Она вскидывает брови. Ее незаконченная мысль висит в воздухе, как укор, а я ведь действительно не соображу, к чему она ведет. Любому, кто хочет меня спасти, понадобится машина времени, потому что та мечта умерла. Когда я в последний раз нуждалась в помощи, никого не оказалось рядом, чтобы меня спасти, и, если снова возникнут обстоятельства, когда я буду нуждаться в спасении, рассчитывать я стану только на собственные силы. Так что премного благодарна.
Я поворачиваюсь к выходу, и миссис Лейтон открывает дверь. Пожалуй, не стоит на нее обижаться: она ж беременна. И вдруг…
— Думаю, мы с тобой обе знаем, что это Джош нуждается в спасении. Приятного вечера.
Издевается надо мной, что ли?
Ровно в четыре Джош стучит в мою дверь. Мне непонятно, почему он назначил свидание на столь ранний час. В ресторан сейчас мы не должны идти, потому что Джош, как и я, не любит рано ужинать. На нем темно-синяя тенниска и брюки цвета хаки с поясным ремнем. Обычно в таком виде он является на воскресные ужины. Как у парней все просто, аж зло берет: надел брюки, рубашку и готово! Джошу, похоже, не составляет труда «одеться нормально». И при этом какой красавчик!
Он стоит в прихожей, смотрит на меня. Мне ужасно неловко, но я стараюсь не тушеваться под его взглядом. В результате я выбрала голубое платье без рукавов с синим греческим орнаментом по краю подола. Не сногсшибательный наряд, зато простенько и со вкусом. Мое представление о нормальной одежде. Я подумала, что буду неплохо смотреться в нем. Волосы я закрутила в свободный узел на затылке. Шрам на проборе, конечно, заметен, но Джош много раз его видел, так что сойдет.
— Ты совсем другая, — говорит он, повторяя фразу, которую сказал мне в тот вечер, когда я впервые появилась у его дома, и я улыбаюсь, потому что именно такой и хочу быть сегодня. — И чудо как хороша — глаз не оторвать, — тихо добавляет он, улыбаясь одними уголками губ.
— Теперь скажешь, куда мы идем? — спрашиваю я. Меня это целый день сводит с ума. Ненавижу находиться в неведении. Предпочитаю сама все планировать, держать под контролем, а это настоящее испытание для человека, который мало что может контролировать.
— Нет, — просто отвечает он, беря меня за руку и помогая мне сесть в кабину.
А потом мы едем. Едем. Едем.
— Джош, ну хватит уже! Что за черт?! — Неудивительно, что он заехал за мной так рано. Мы отправились в какое-то дурацкое автопутешествие.
— В четвертый раз это говоришь с тех пор, как мы отъехали от дома.
— Да. Ну, Джош, давай! Что за черт?! Куда мы едем?
— Закрой глаза. Расслабься. Я скажу, когда будем на месте.
— Солнышко? Приехали. — Я открываю глаза, смотрю на часы на приборной панели. 6.10. Джош, ну ты даешь! Что за черт?!
— Где мы? — спрашиваю я, пытаясь сообразить, зачем мы ехали куда-то целых два часа.
— На ужине.
Мы на парковке. Я смотрю в окно и вижу вывеску итальянского ресторана, который знаю очень хорошо. И не верю, что это происходит со мной. За стеклом какой-то мужчина в костюме играет на пианино, но сейчас я вижу не его.
— На что ты смотришь? — спрашивает Джош.
На себя, в параллельном мире, думаю я.
— Мы что — в Брайтоне? — Как я ни пытаюсь контролировать свой голос, в нем слышатся истерические нотки.
— Да. — Джош насторожился. Кажется, он немного нервничает, это ничего, я ведь и сама напугана.
— Зачем мы приехали в Брайтон? — Я стараюсь говорить и вести себя спокойно, потому что возбужденность меня никуда не приведет, и, говоря «никуда», я имею в виду «никуда за пределы Брайтона».
— У нас здесь заказан столик. — Голос у него робкий. Он взирает на меня так, будто ждет, что я вот-вот потеряю рассудок.
Я молчу. Не в состоянии говорить.
— Ты любишь итальянскую кухню. Я сравнил рейтинги полсотни заведений в радиусе двух часов езды от нашего города, и это оказалось самым лучшим. К тому же мне удалось зарезервировать для нас столик. А что не так? — Он обескуражен, и я его не осуждаю.
— Джош, у нас в городе, наверно, пятьсот итальянских ресторанов. Ты мог бы сводить меня в любой из них. Зачем было ехать два часа для того, чтобы где-то поужинать?
— Чтобы мы могли разговаривать.
Чтобы мы могли разговаривать. Сказал так, будто это самый очевидный ответ на свете. Мы ехали два часа, в такое место, где нас никто не знает, чтобы за ужином мы могли вести беседу. Мне хочется смеяться и плакать, и задушить его в своих объятиях. Вместо этого я его целую. Едва мои губы касаются его губ, он кладет руку мне на шею, привлекает к себе, будто сто лет ждал этого мгновения и теперь ни за что меня не отпустит. Но я и не хочу, чтобы он отпускал, и, если б руль не мешал, я забралась бы к нему на колени — просто чтоб быть ближе.
Потом он чуть меняет положение, и я больше его не целую. Теперь он целует меня. И часть меня исчезает. Но это та часть, что искорежена, исковеркана, изуродована, и на короткое время, пока его ладони в моих волосах, а губы на моих губах, мне удается убедить себя, что ее никогда не существовало.
— Я думал, ты рассердилась, — говорит он, когда я отстраняюсь. — Не то чтобы я жалуюсь…
— Я рассержена, но не на тебя. — Я все еще держу его за плечи и не хочу отпускать.
— А на что тогда? — спрашивает он, убирая упавшую на лицо прядь, что выбилась из пучка.
— На все остальное.
Джош приложил массу усилий, чтобы организовать ужин, за которым мы могли бы разговаривать, и в результате привез меня в единственное место, где мы говорить не сможем. Сейчас он смотрит на меня так, словно в толк не возьмет, что все это значит и как нам теперь быть. Я же просто предпочла бы вернуться домой, в его гараж, где мне комфортно, где я стала бы шкурить доски, наблюдая, как у моих ног вырастают кучки древесной пыли, где меня не покидает стойкое ощущение, что, пока я там, у меня все хорошо.
Его взгляд заставляет меня нервничать, но я не могу отвести глаза. Он снова наклоняется ко мне, и я замираю. Он снова прижимается губами к моим губам, целует с неким благоговением, и это меня пугает, потому что более восхитительных ощущений я еще не испытывала.
— Прости, — говорит он. — Я очень давно мечтал об этом и просто захотел еще раз тебя поцеловать.
— Давно?
— С того самого вечера, когда ты впервые появилась в моем гараже.
— Хорошо, что ты тогда меня не поцеловал, — признаюсь я.
— Почему?
— Меня же только что стошнило. Приятного было бы мало.
— Зато сейчас… все так романтично. — Джош улыбается, и я отстраняюсь, откидываюсь на сиденье, думая, что сказать.
— Ну что, идем? — наконец спрашивает он.
