А потом еще Пашка вылез в скайп. Связь у Пашки была плохая, звонок все время прерывался. Косулин понял, что Пашка в какой-то тайской глуши участвует в организации реабилитационного центра для детей – жертв сексуального насилия. Куда-то делась Пашкина привычка покашливать и язвить, зато появилось много новых. Например, вставлять в речь иностранные слова. По осунувшимся щекам и загорелому лицу видно было, что адаптация дается Пашке нелегко, и все равно выглядел он неприлично довольным, с азартом рассказывая свои новости.
От сдержанных зевков челюсть сводило, глаза Косулина слезились, и в голову лезли нехорошие мысли. Должны быть какие-то дивиденды за такую работу, думал Косулин.
Вот найти бы такую бабульку, подписать с ней договор ренты и получить после ее смерти квартирку где-нибудь на Большой Никитской или на бульварах. А что, и ей хорошо, и мне приятно. Она доживет свой век в собственном доме, а не в интернате, и у меня будет что детям оставить. Конечно, могут нарисоваться родственники…
Уже седьмое марта. Пока на весну нет даже намека. Стоят сильные морозы, ветер только северный, но становится очевидным, что рано или поздно мир разморозится и станет тепло. Восьмое марта – выходной, и вся больница отмечает Международный женский день седьмого.
Ординаторская сегодня принадлежит Косулину. Паяц взял отгул. Он всегда берет отгулы на праздники, говорит, что природная вредность не позволяет ему искренне поздравлять других, а природная жадность предостерегает от бессмысленных трат на подарки.
А Косулин любил Восьмое марта. Оно приятно отзывалось в душе образами самодельных открыток с цифрой «8», которая с разных углов выглядела как знак бесконечности. Нарядные одноклассницы, предчувствие весенних каникул, испачканные желтой мимозной пыльцой пальцы и носы, веселый утренний заговор с Венечкой и отцом против спящей мамы. Косулин представлял себе, как завтра он разбудит сына пораньше, и как они вместе поздравят жену и дочку. А потом будут завтракать, и он, Косулин, удивит всех своими фирменными оладушками с яблоками, и, может быть, они все вместе сходят на каток в последний раз, чтобы проводить зиму. Косулин удивленно понимал, что всего-то пару месяцев назад эти семейные темы не вызывали в нем особых чувств. Перемены нравились ему так же, как и восьмое марта, они дарили много надежды и ощущение, что он все сделал правильно и вообще еще жив.
Заключение на пожилую сумасшедшую даму не писалось. Когда он попробовал поднять ей настроение и поздравить с Восьмым марта, она удивленно замолчала и рассказала, как на прошлое Восьмое марта ее соседи подбросили ей дохлую крысу. Она явно не желала радоваться, и Косулин оставил ее в покое. Напишет заключение потом. Сегодня не то настроение. Он заварил кофе, разорил сладкие запасы Паяца и перестал бороться с приятными мечтаниями и медленными размышлениями. Женский день – женские удовольствия.
Заперев дверь, развалился в кресле Паяца, поставил на живот красивую коробку с черносливом в шоколаде и, прихлебывая кофе, довольный, замер.
Остановить мгновение, впрочем, получалось совсем чуть-чуть. Из головы не уходила красивая Лора, в честь Восьмого марта ярко накрасившая глаза и губы. Он даже слов шутливых не нашел, когда поздравлял с утра палату, в которой она лежала. Красавица! И так несчастна, так безжалостна к себе. Честна и упряма до жестокости. Как глупо! Любит Костю, и, судя по всему, это любовь с первого взгляда, которой у него самого никогда не было. Но тут факты: они видели друг друга два раза в жизни. И при этом Лора решает, что построить отношения с ним невозможно! Что за странные явления? Влюбленная женщина с холодным рассудком. И куда только делись женщины, готовые на все ради любви? Глупые от желания, слабые, страстные? И Костя… Удивительный человек! Умудряется всех, кто рядом, задеть, вовлечь, взволновать. К нему невозможно остаться равнодушным. То ли дар такой, то ли наказание. Как посмотреть.
Эти размышления не вывели Косулина из благодушно-разнеженного настроения. А конфеты подслащивали удивление перед устройством других.
Вдруг телефон запиликал. Зазвучала песенка на японском из мультфильма «Унесенные призраками». Значит, кто-то больничный… Косулин минуту поколебался, не хотелось рушить сладкий гомеостаз. Телефон настойчиво пел песнь, напоминая, что солнце еще высоко и рабочий день в разгаре. Косулин вздохнул и взял трубку.
– Саша, это Майя. Мне очень нужно с вами поговорить. Как… ээ… с психологом. – Майя смущалась и говорила еще невнятнее, чем обычно.
– Привет! Рад вас слышать! – Косулин лукавил.
Он чувствовал неловкость за то, что последнее время избегает Майю. Конечно, имелись веские причины, но он все же чувствовал себя виноватым. Она так старалась помочь Косте, а теперь даже не в курсе всей ситуации. Но держать все в тайне – это их единственный шанс. А вдруг она что-то заподозрила и теперь начнет расспрашивать, все испортит?
– Я хочу с вами увидеться. Можно?
– Заходите ко мне, у меня тут пусто и тихо, никого нет, кроме конфет. Вам чаю или кофе налить?
– Ничего не надо, спасибо! Я сейчас приду.
– Конечно… – начал отвечать ей Косулин, но Майя уже дала отбой.
Косулин вылез из кресла и все же поставил чайник. Любопытно и тревожно.
Майя прибежала через несколько минут. Запыхавшаяся, ворвалась в кабинет и, не раздеваясь, камнем упала в освобожденное Косулиным кресло. Косулин удивленно ее разглядывал. Глаза горят, на лице нервный пятнистый румянец, идеальный наряд «хорошей девочки» в беспорядке.
– Саша, я ненадолго… Царица сегодня буянит, я убежала на пятнадцать мнут, сказала, что срочно нужно деньги с карточки снять. Я вас, наверное, от дел отрываю, так я правда совсем ненадолго. – Она запнулась.
– Давайте вы все же разденетесь.
Она не услышала и продолжила что-то объяснять про Царицу. Косулин почти силой стащил с Майи шубку, отобрал шапку, которую она тискала в руках, и пододвинул чашку с чаем. На блюдечко заботливо положил последний чернослив в шоколаде.
– Вот, глотните и успокойтесь. Чернослив очень вкусный, представляете, я съел почти всю коробку! Ничего с вашей Царицей не случится, если вы задержитесь. А у меня куча свободного времени. С Восьмым марта вас, кстати!
– Саша, послушайте. – Майя перестала суетиться и тараторить. Посерьезнела смертельно. – Я последнее время не справляюсь, – посмотрела Косулину прямо в глаза. – Мне нужен ваш совет или, может быть, даже помощь… профессиональная. Я пыталась сама, антидепрессанты начала принимать.
Тут Косулин по-настоящему встревожился за нее. Врачи довольно часто сами себя подлечивают и удовлетворяются такой самопомощью в сложных ситуациях. Если же врач решил, что ему таблетки не помогают, и прибегает к помощи психолога, значит, что-то правда из ряда вон!
– Что случилось-то, Майя? Все живы? – Косулин решил все быстро прояснить. Саспенса он не любил.
– Все живы и здоровы. Дело во мне. – Майя замолчала и перестала дышать. – Обещайте, что вы никому не расскажете об этом разговоре!
– Только если вы не решили покончить с собой, – неловко попытался пошутить Косулин.
Но, кажется, Майя иронии не услышала.
– Нет, нет, что вы! Но я близка к отчаянию.
Косулин никак не мог понять, что происходит. Его мозг строил и отбрасывал одно предположение за другим. Ничего не подходило.
– Майя, я никому ничего не скажу, если вы просите. Так о чем вы хотите мне рассказать? Есть опасность разоблачения – узнают, что вы подменяли Косте лечение?
– Да нет же, что вы! А вы правда не догадываетесь? – Ее большие голубые глаза, так похожие на глаза какого-то смешного животного, впились в него с психиаторской проницательностью.
– Нет. – Косулин почувствовал испуг. – Что за игры, что я такое должен знать… – Косулин ответил раздраженно, но начал опасаться, что Майя раскусила их с Костей. Неужели она догадалась?!
Майя опять замерла, вцепившись в ручки кресла с видом человека, стоящего на краю и решающегося на прыжок. Она сосредоточенно смотрела куда-то в область грудной клетки Косулина. Косулин тоже замер в ожидании.
– Я… люблю пациента Новикова. И это ужасно!
Косулин сидел как громом пораженный. Еще одна влюбленная в учителя. Вот это да!
Слава богу, она ни о чем не знает, выдохнул с облегчением. И почему они именно мне про это рассказывают? Но Майя! Не может быть! Хотя… Косулин вспомнил, как после злополучного спектакля навещал Костю вместе с Майей. Его голова у нее на плече, ее нежная забота.
Майя меж тем продолжала говорить. Голос ее звучал напряженно и ровно. Она так и не решалась взглянуть на психолога.
– Я уже смирилась с тем, что влюбилась в пациента. Пережила этот позор, пошла на преступление ради него – тайком отменила ему лекарства. Да я на все ради него готова! Но самое мерзкое во всем этом, что он меня не любит. Он меня спас, я его спасла, услуга за услугу, ничего личного. Я веду себя глупо, как девчонка, хожу за ним. Унижаюсь, пристаю. А он стал такой вежливый и совершенно недоступный! Я даже толком поговорить с ним не могу. Я сначала думала, это лекарства. Но их ему давно не дают, вы знаете, а ничего не меняется. И я с ужасом понимаю, что он просто не хочет меня. Как все…
