На эти разумные замечания писателя Наташка отмалчивалась.
Короче говоря, кто-то настучал мадам. Может быть, консьержка, может быть, обе консьержки вместе. Может быть, совет владельцев квартир, собиравшийся на заседания раз в полгода. Может быть, мясник, булочник, продавец журналов и газет, или толстый старик, запирающий и отпирающий синагогу. Сообщили о том, что писатель живет с алкоголичкой и блядью (вариант — с проституткой) и скандалисткой. О том, что писатель живет с девушкой, мадам, очевидно, знала тотчас же после появления девушки. Но, очевидно, лишь постоянно поступающие донесения о свежих (неизвестных писателю, так как некому было ему о них рассказывать) приключениях Наташки на улице довели мадам до необходимости принять решение. И мадам приняла, она попросила, чтобы писатель нашел себе другую квартиру.
— Видите ли, месье Лимонов, — сказала мадам, — ранее я сдавала только большую комнату студентам, а маленькую спальню я сохраняла за собой. Я имела возможность, когда хотела, оставаться и жить в Париже. Я хотела бы вновь иметь эту возможность, ибо, сообщаю вам это по секрету, мои отношения с мужем становятся все более трудными. Я вас не выгоняю сегодня, ищите спокойно, но…
Писатель подумал, что обоим Юппам за шестьдесят, и, пройдя вместе через Бельгийское Конго плюс еще неизвестное количество приключений, маловероятно, чтобы эти крепкие люди вдруг разнервничались до степени невозможности видеть друг друга. Платящий безотлагательно, день в день, все причитающиеся ему суммы до сантимов, как жилец он был неуязвим. Мадам сама не раз делала ему комплименты по поводу того, какой он «фэр гарсон». Следовательно, причина была в его подруге. Было ясно, что легенда Наташки (о существовании которой ни он, ни дипломатичная мадам не обмолвились и словом) вольно носится по рю дез'Экуфф.
Писатель даже допускал, что в пьяном виде его подружка, может быть, выеблась с каким-нибудь владельцем магазина, с одним из парней с улицы, может быть, даже с двумя сразу. Трезвая, она бы этого не сделала. Если она преспокойно встречалась несколько раз с юношей с плачущим лицом, то почему она не смогла выебаться, пьяная, с парнем со «своей» улицы? Наташка утверждает, что впоследствии помнит все, что произошло с ней в пьяном состоянии, Писатель, однако, не был уверен в этом, и фамильярность, с какой парни с их улицы здороваются с Наташкой, его настораживала.
Он начал искать квартиру, и это занятие обещало быть неприятным, тяжелым и длительным, как тяжелая болезнь. Не говоря уже о том, что он был «проклятым иностранцем», ему еще посчастливилось иметь «либеральную» профессию. Правда, у него была надежда. Он был владельцем черного портфолио с титулом «Пресс-клипс» на обложке. Портфолио скрывало сотню статей о нем, писателе, в различных газетах и журналах мира. Во французских тоже. Его называли «мощным талантом, пришедшим с холода», и статьи часто сопровождались фотографиями писателя. Увы, он быстро обнаружил, что всей его книжной славе и фотографиям на страницах мировой прессы агенты недвижимости и владельцы квартир предпочитали ежемесячно получающих заработную плату нормальных рабов общества. Или даже студентов, за которых контракт подписывают родители…
В эти грустные и хлопотные дни, недели и месяцы, произошло, однако, и несколько позитивных событий. Совершенно случайно вдруг разрешилась загадка столкновения, случившегося на углу рю де Розье и рю Фердинанд Дюваль. И писатель избавился, хотя бы частично, от паров собственной паранойи. Сидя у столика мадам Юпп, попивая чай, художник по кличке Рыжий, новый приятель писателя, рассказывал, как его пытались ограбить. Красивая девушка увлекла Рыжего за собой вверх по лестнице дома на рю Риволи, а спускавшиеся как бы случайно навстречу двое юношей выстрелили в Рыжего из газового пистолета. Опытный Рыжий, в возрасте двадцати двух лет прыгнувший из иллюминатора советского траулера в канадские волны, умудрился не вдохнуть газ и, прикрывая нос шарфом, выбежал на улицу…
— С преступностью не могут справиться, французы! — заметил Рыжий укоризненно. — Им бы нужно советскую власть на год установить, чтоб порядок навести на улицах…
— Потом ведь не отменишь. Мелкому буржуа советская власть очень подходит. Он только этого не знает…
— А сегодня днем… — Рыжий наклонил только что остриженную писателем ярко-рыжую голову (он явился к писателю постричься к чаю), — можешь себе представить, стариканчик, один псих ударил меня на бульваре Себастополь. Я иду, смотрю себе на баб, на жопы, на ноги… Теперь опять хорошо стало… бабы опять стали носить чулки, а не брюки, опять появилась нога на улицах. Есть на что посмотреть… НОГА!
— Ближе к делу! — попросил писатель.
Рыжий любит растекаться мыслию по древу, и особенно растекаться мыслию по женским телам. Он охотник за женщинами. Он может целый вечер рассуждать о достоинствах различных видов женских чулок, если его не остановить. Особенно его распаляют черные чулки с узорами, самые дорогие. Но Рыжий — бедный, вкусы у него не по средствам.
— Ближе к телу! — сострил Рыжий. — Значит, иду я не спеша по бульвару Севастополь, в кармане у меня новый канадский паспорт, только что получил в посольстве взамен просроченного, иду…
— Иди быстрее!
— Несется на меня здоровый лоб. И, проходя, как саданет меня локтем в бок! Ни с того ни с сего. Я ему крикнул: «Ты! Ты что, чокнутый, да?»
— Как он выглядел?
— Верзила. Рожа темная, в спортивном костюме. Я его вспомнил. Он-таки чокнутый. Я его несколько раз до этого видел. Бежит по улицам, всех сшибая. И как таким позволяют по улицам разгуливать? В Союзе его бы ни за что на улицы не выпустили. Он же и пришить может. И ему потом ничего не будет…
— В зеленом спортивном костюме? Со свертком под рукой?
— Свертком? Нет, руки были пустые. А костюм, да, зеленый. В таких бегают, джогинг делают. — Рыжий встал и, стуча канадскими, цвета кофе с молоком, башмаками, побежал на месте, пыхтя. — Джогинг. Вперед к смерти! Ты слышал, что этот доктор, который написал несколько бестселлеров о пользе джогинг, умер, когда делал джогинг в Централ-парке? А ты что, знаешь этого шизика в спортивном костюме?
Писатель рассказал о столкновении на углу улиц еврейского квартала и поведал Рыжему о своих параноических подозрениях, о том, что он винил или CIA, или Наташку в том, что они науськали на него оливковолицего. Рыжий посмеялся над приятелем, и они еще раз сравнили детали. Сомнений быть не могло. Один и тот же тип обидел их, но только здравый смысл бывшего буфетчика с траулера сразу же поместил оливковолицего в присущую ему категорию агрессивных сумасшедших (племя их населяет все большие города мира), а писатель придумал поведению обидчика сложные, обусловленные манией величия и паранойей, мотивы.
— Чтобы CIA за тобой гонялось, стариканчик, нужно заслужить, — сказал Рыжий, разглядывая себя в зеркало и вычесывая из головы отсеченные спиральки медных волос. — Ты уже многое сделал для этого, стариканчик, я уважаю твой литературный труд, хотя ни одной твоей книги не читал… но все же сам понимаешь, CIA — это тебе не отделение милиции в Харькове. Нужно много работать, чтобы заслужить их внимание. Однажды со мной произошел такой случай… Можно, я поставлю еще чаю?..
Прислушиваясь к очередной истории Рыжего, писатель пил вино и отдыхал. Он любил, чтобы все каким-либо образом объяснялось. Необъясненные истории волновали его, даже если проходило множество лет. Одна из историй, спасибо Рыжему, объяснилась. И как просто. Полезный человек Рыжий.
Жизнь, заметил писатель, базируясь на собственном опыте, течет по времени, как нечистая кровь, полная сгустков, судорожно. Загадки, появившиеся на свет несколько лет тому назад, скопившись, вдруг прорвали плотину времени, и одна за другой стали объясняться. Серия ударов судьбы, как бы серия приговоров суда, откладываемых до сей поры, вдруг проследовала как хорошо проведенная атака в таиландском боксе. Писатель присутствовал на чемпионате мира по таиландскому боксу в Зимнем цирке. Друг Тьерри пригласил на чемпионат писателя, у которого в тот день был день рождения. Сделал писателю подарок.
И это Тьерри сообщил Лимонову об очередном точном и сильном ударе судьбы — великолепного таи-боксера.
— Эдвард! — сказал он в телефон. — Случилось ужасное!
— С кем? — осведомился Эдвард.
Наташка сидела в спальне на кровати, курила и, напялив наушники, слушала кассету рок-группы, с которой она собиралась работать. Главным в группе был юноша по кличке Пинки. Следовательно, ужасное случилось не с Наташкой. И не с Тьерри, если он слышит его голос. Близких людей у писателя было немного.
— Фернан опять пытался покончить с собой…
— В который раз?
— На сей раз серьезно, Эдвард…
— Умер?
— Жив, но в госпитале. Выстрелил себе в голову два раза. Останется слепым на всю жизнь! — Было слышно, как Тьерри возбужденно дышал в трубку. Тьерри на пятнадцать лет младше писателя, посему у него еще очень отзывчивая душа.
