Ознакомительная версия.
Осела на стул. Как такое может быть?.. Это нереально.
– Готовься! – посмеиваясь, воскликнул менеджер. – Твой выход через час!
Через час стадион заполнился народом. Нет, серьёзно – весь стадион! ВЕСЬ!!! Все тридцать тысяч мест были заняты, ну, или около того!
– Аншлаг! Аншлаг!!! – орала вся моя команда, прыгая на радостях друг другу в объятия.
А я огромными круглыми глазами выглядывала из-за кулис и просто не могла в это поверить. Это невозможно. Только не в Штатах. Откуда все эти люди? Откуда?..
– Тейт! Выход через пять минут.
В то время, когда я исполнила свою третью песню, небо уже обволакивала оранжевая дымка заката и атмосфера становилась просто потрясающей. Огни блуждали по сцене, огни горели в зале – каждому пришедшему на входе выдали браслет со светодиодами.
Это сумасшествие! Мне хотелось плакать, смеяться, кричать, прыгать и спросить у всех этих людей, откуда они взялись?.. Правда, что каждый из них ждал моего выступления в США и пришёл поддержать меня?.. Ведь они… они даже не представляют, что своим появлением на этом стадионе подарили мне свободу!
Я не могла сдерживать слёзы. Хотелось кричать в микрофон, чтобы Сок подавился своим контрактом и деньгами, потому что на этом всё… Всё! Нет обязательствам! Я найду себе другое – нормальное агентство и продолжу работу там. Уверена, после такого фурора, иначе не назовёшь, меня завалят предложениями, так что останется только выбрать наиболее подходящее. Возможно, я даже снова вернусь в США.
О боже… это происходит. Я здесь, и все эти люди тоже здесь. Они аплодируют и подпевают моим песням. Моим. Песням. А значит, это не простые заблудшие прохожие, все они знают меня, поддерживают и поют вместе со мной.
Гибсон на моих плечах и я. Мы сделали это. Мы смогли. Мы доказали, что нет ничего невозможного в этом мире, и простая девушка из Нью-Йорка, не с самым лучшим характером, не без крови и пота, смогла добиться того, чтобы тридцать тысяч человек пришли услышать её музыку.
«Я сделала это! Слышишь, Гибсон, МЫ сделали это!»
Смотрела на небо во время следующей медленной композиции и думала о маме. Видит ли она меня, гордится ли? Конечно, видит. Конечно, гордится, не может не гордиться. Это и её победа. Это и её концерт. Это её девочка поёт на сцене для тридцати тысяч людей.
После двадцатиминутного перерыва, когда я вновь вышла на сцену в коротком чёрном платье, но не менее рокерского образца, и закинула на плечи гитару, перемены в зале невозможно было не заметить. Публика казалась излишне возбуждённой, взбудораженной, словно во время перерыва каждый из них неплохо приложился к бутылке.
Первая мысль – Сок. Что-то сделал.
Повернулась к музыкантам, но те лишь пожали плечами, дав понять, что понятия не имеют, что происходит. И я не имела. Всё кажется слишком странным. Словно у всех этих людей есть другая, гораздо более важная задача, чем просто наслаждаться музыкой и подпевать моим песням.
Мне это не нравилось. Чувство дискомфорта зарождалось внутри. Казалось, вот они – здесь, но будто и нет никого. Не для кого петь. Но я запела, медленную композицию, и публика вдруг затихла. А когда я добралась до припева, все начали подпевать, и тугой узел в груди немного ослабился.
Показалось. Просто показалось. Всё в порядке.
Но потом вдруг что-то пошло совсем не по плану. Мои музыканты внезапно замолчали! Просто затушили свои инструменты, и даже лучи прожекторов больше их не освещали! Остался один-единственный луч, и я в нём. Я одна на сцене, и только звуки моего Гибсона разносятся над всеми.
Что за подстава?..
А потом огни озарили стадион, множество ослепительных прожекторов заскользили по публике, и в небо взлетели тысячи одинаковых плакатов.
Я застыла. Руки застыли. Гибсон замолчал. Музыка смолкла. Стало поразительно тихо. Слишком тихо для присутствия тридцати тысяч человек в одном месте и девушки с гитарой на пустой сцене. Все словно дыхание затаили. Ни звука. Клянусь.
Только тёплый ветер в лицо и одинаковые плакаты с изображением сиреневой звезды по центру, а в ней надпись:
«Не будь занудой, Миллер. Улыбнись».
Но вместо улыбки по щекам потекли слёзы. Знакомый огонь возрождался в самом сердце и теплом разливался по телу.
Я не могла дышать. Не могла говорить. Не могла двигаться.
Могла лишь смотреть на океан из тысяч одинаковых плакатов над головами пришедших на мой концерт людей и беззвучно плакать.
Тёплый ветер принёс с собой запах океана в тот миг, когда все плакаты перевернулись на другую сторону. И там была совсем другая надпись. Совсем другая… Всего четыре слова.
Я рыдала, сотрясаясь всем телом, скользя глазами по большим чёрным надписям на тысячах вознесённых к ночному небу плакатах:
«Я люблю тебя, Тейт».
«Я люблю тебя, Тейт».
«Я люблю тебя, Тейт»…
И заиграла музыка. Лёгкий ритм одинокой гитары. Кто-то играл в темноте за моей спиной. Я не видела его лица, но чувствовала присутствие Шейна всем телом. Каждая клеточка на моей коже оживала и наполнялась теплом.
Звуки его гитары возносились к небу, и впервые за последний невыносимо долгий год я услышала этот низкий, магический голос с лёгкой хрипотцой:
– Эй, Миллер, спой со мной.
Публика засмеялась и поддержала одобрительными криками, а я, как самая последняя нюня на свете, стояла на месте, вглядывалась в темноту сцены и обливалась слезами.
Голос Шейна доносился отовсюду и проникал в самое сердце, проходил сквозь меня, кружился вокруг меня, был со мной и для меня…
Его голос:
Больше всего на свете люблю, когда ты смеешься.
Так хочу вознести тебя к самому небу
и забрать твою боль.
Твой образ живет в моем сердце, и это делает
меня сильным.
Так хочу вознести тебя к самому небу
и забрать твою боль.
Поднесла микрофон к губам и с тихими всхлипываниями запела:
Схожу с ума, когда остаюсь в одиночестве.
Все становится пустым и поломанным,
когда нет тебя рядом…
Но ты ушла и больше не чувствуешь меня рядом…
Сделала неуверенный шаг в глубь сцены и продолжила петь:
Всё самое плохое уже пройдено.
Мы можем дышать полной грудью.
Так хочу вознести тебя к самому небу
и забрать твою боль.
Нам еще многому предстоит научиться,
но вести войну больше нет смысла.
Так хочу вознести тебя к самому небу
и забрать твою боль.
Шейн подпевал мне, наши голоса вновь сплетались. Звуки, такие идеальные. Такие хрупкие:
Чувствовать себя сломанным,
когда открывается сердце.
Понимать, что сил недостаточно…
Сломлен, когда остаюсь в одиночестве,
Все становится пустым и поломанным,
когда нет тебя рядом.
Проигрыш, и я наконец увидела его улыбку. Шейн вышел ко мне навстречу, виртуозно перебирая струны. Он смотрел на меня. Внутрь меня. В самую душу.
И мы запели вместе:
Чувствую себя поломанной каждый раз,
когда открываю сердце.
Осознаю, что сильна недостаточно.
Ощущаю себя слабой, когда остаюсь
в одиночестве.
Все становится пустым и поломанным,
когда нет тебя рядом…
Я ломаюсь, когда остаюсь в одиночестве,
Всё кажется пустым и неправильным,
когда ты уходишь.
Замолчала, позволив Шейну тихо закончить:
Ты ушла…
Но я нашёл тебя[7].
– Ты переврал последнюю строчку, – усмехнулась сквозь слёзы, просто не в состоянии, не в силах поверить в то, что он… что Шейн здесь. Передо мной.
– Импровизация – мой конёк.
Улыбается, выглядит точно так же, как и год назад, только кожа загорелая. Такой красивый… Тёмные пряди волос слегка падают на глаза, так и хочется провести по ним рукой. Весь в чёрном – не изменяет себе. И губы… мои любимые губы. Яркие, сочные.
Шейн положил гитару на пол и подошёл ближе. Публика тут же взорвалась аплодисментами и криками поддержки. Так вот оно что… Здесь не только мой фан-клуб – здесь и фан-клуб Шейна и, возможно, даже фан-клуб FB. Это он постарался? Он всех собрал? Он набрал тридцать тысяч человек? Ради меня?.. Ради того, чтобы мой контракт не продлили?..
Два бездонных чёрных океана смотрят на меня, и я просто не в силах описать то, что вижу в его глазах… Как и не могу описать то, что творится внутри меня. Это не подаётся описанию. Это смесь чувств. Самых сильных чувств на свете. Истинных.
Шейн здесь. Передо мной. Не могу в это поверить. Я сплю. И это самый чудесный сон за всю мою жизнь.
Ознакомительная версия.
