Я не знала, как отвечать.
— До нашего приезда здесь была паника, и в темноте наверняка никто не заметил этого тела и уж тем более не опознал его. А их Аллах простит нам, неверным, эту маленькую ложь! Правда ведь?! — Парень похлопал меня по плечу, улыбнулся и направился к машине.
В Старой Днепровке шел настоящий бой. Там уже не дети и старики, а молодые и здоровые горские бандиты, захватившие здание клуба, били из автоматов по фермерам, механизаторам и колхозникам, вооруженным охотничьими ружьями.
Уже в Москве я с ужасом узнала от Иры, что этот бой стал для милого паренька Кирилла последним. У него остались двадцатилетняя жена и годовалая дочурка.
Мое возвращение в Москву было кошмарным. Аниту похоронили на маленьком, никому не известном кладбище, расположенном в тридцати километрах от города по Киевскому шоссе. На похоронах нас было только трое: я, Лалит и Ирина, которая по моей просьбе организовала похороны. Она же привезла нас на своей машине вначале в криминальный морг шестьдесят девятой московской больницы, а потом и на кладбище. Седой и еще больше почерневший от печали Лалит Чатурвэди нес гроб от «пазика»-катафалка до могилы вместе с тремя местными работягами. Могильщики были столь же черны, как сам индус, — то ли от въевшейся в кожу земли, то ли от беспробудного пьянства. Брахман был молчалив, мрачен и абсолютно трезв. Он прилетел из Швейцарии ночью специально, чтобы проводить в последний путь внучку своих друзей. С гибелью Аниты прервались сразу два таких непохожих рода: профессора Шаховского и бандита-коммуниста Вердагера. Меня же, по понятным причинам, вообще не покидало ощущение, что я присутствую на собственных похоронах. Анита второй и последний раз приняла на себя удар, направленный на меня!
Прямо с кладбища Ирина отвезла нас с Лалитом в аэропорт: он улетал в Индию, а я в Киев. На прощание моя бывшая сотрудница еще раз подтвердила, что остается в структуре Егерева и Черткова только для того, чтобы работать на нас.
Леня с ребенком ждали меня в столице «незалежной Украины». Мы не стали рисковать и не повезли Маленького Тао в Россию. С нас было довольно! Пройдя предполетный досмотр, я наконец позвонила маме и Даше. Наврала, разумеется, что звоню по-прежнему с острова и передаю им пламенный привет от внучка и братика. Теперь, уже без всяких отсрочек, я велела им готовиться к отъезду.
Самолет Лалита улетал всего на пятнадцать минут раньше, чем мой, и мы опять оказались за тем же столиком, за которым выпивали в день нашего знакомства, когда Манго Сингх представил нас друг другу. Сегодня Лалит пил только воду.
— Готовитесь к встрече с родителями? — спросила я его, удивившись выбору напитка.
— Я не буду пить, пока не разберусь с Чертковым.
— Почему с Чертковым? — пожала я плечами. — Того, кто стрелял в Аниту, уже нет.
— Ты молодец! — кивнул Лалит и сжал мою руку на подлокотнике кресла. — Но сдал ее… тебя… нас… именно Чертков! И ты это знаешь!
— И Семен это знает, — добавила я.
— Вот мы с Семеном и поработаем над всеми вопросами! А ты… Ради бога! Ты отдыхай! Займись своими детьми! Ты через два часа уже встретишься с собственным сыном! Забудь обо всем! Забери отсюда мать с Дашей и Ромой и уезжайте на этот Кануй! Умоляю, чтобы здесь, во всяком случае в Москве, духу твоего не было! И в Израиле не появляйся — слишком маленькая страна для твоих неприятностей.
— Боюсь, мне там нечего делать, пока мое дело окончательно не закрыли. Его же там пока только пересматривают!
— Оставь! На Кануй! На Кануй! — С этими словами Лалит поднялся и направился к своим воротам на посадку.
В киевской гостинице любимый мой Леня рассказал о своих приключениях. Я опять недооценила этого человека! Я считала, что он бежал и бросил меня. Но это был бы не он! Получив объяснения от доктора Харикумара, Леня помчался в Россию. Ему быстро повезло. Он отыскал в Саратовской области некоего Гошу Фомина, с которым познакомился во время «химической отсидки». Гоша, бывший борец-тяжеловес, был Лениным соседом по комнате в общежитии, и Леня помогал ему заочно доучиваться в сельскохозяйственной академии — с очного отделения Гошу отчислили за драку на дискотеке. Из-за этой же драки его и посадили. На свободу они вышли в один день, и Гоша, когда они разъезжались по домам, велел Лене обращаться к нему в случае необходимости в любое время. С тех пор Гоша стал Георгием Степановичем и являлся, как это принято теперь называть, авторитетным и уважаемым человеком в области. Он был одновременно и бизнесменом, и членом областного законодательного собрания. Его фирма занималась недвижимостью, землей, водкой и в том числе зерном. Как выяснилось, у господина Фомина имелись свои счеты с «чехами». Возможно, еще и поэтому он сдержал свое слово, данное много лет назад, и помог вызволить нашего ребенка. Трое сотрудников его собственной службы безопасности примчались в соседний областной центр за три часа до нас с господином Култыговым. Узнав, что произошло, они по своим каналам обнаружили Усмана с ребенком еще на окраине Волгограда и «вели» его до того самого места, где мне позднее довелось увидеть погрузку обгоревшего усмановского автомобиля силами дорожных служб и МЧС. Трое сотрудников Георгия Степановича Фомина и Леня следовали на черном мерседесовском джипе в пятидесяти метрах за Усманом. На заднем сиденье бандитской машины лежал самый дорогой в мире сверток — наш с Леней сынок по имени Тао. На перекрестке Усмана остановил молодой капитан-гаишник в бронежилете с «калашом» на шее. Весело подмигнув бандиту, он попросил предъявить документы. Пока Усман рылся в карманах, тот заметил, что ребенок лежит на заднем сиденье и спокойно спит. Капитан подал успокаивающий сигнал стоящим на обочине двум коллегам и подъезжающей сзади машине, в которой сидел и мой Леня.
Усман нарыл наконец лопатник с документами и, насупившись, протянул их инспектору.
— Да ладно! — засмеялся тот. — Уже не надо!
— Почему не надо? — удивился Усман.
— Не надо, и все! — ответил гаишник и лениво направил висящий на шее автомат на грудь чеченца.
— Эй ты, осторожнее тут! — забеспокоился Усман.
— А я всегда очень осторожный! — рассмеялся капитан и нажал на спусковой крючок.
Леня выскочил из своей машины и бросился вперед. Он испугался, что какая-нибудь из выпущенных пуль может срикошетить в малыша. Но все обошлось, если не считать того, что от грохота выстрелов Маленький Тао проснулся и испуганно заплакал.
— Ай-ай-ай! — воскликнул, не прекращая улыбаться, милиционер. Он помог Лене вытащить ребенка с заднего сиденья. — Не плачь, маленький! Прости глупого дядьку! Дядька больше так не будет — в следующий раз он глушитель прицепит!
Прижимая мальчика к себе, Леня побежал назад к той машине, в которой сюда приехал. Через час я увидела их обоих из иллюминатора эмчеэсовской «тушки». Они поднимались по трапу в самолет, направляющийся на Украину…
Кстати, из вечерних криминальных новостей того дня телезрители узнали, что некий житель Северного Кавказа, не имевший при себе документов, не справился с управлением автомобилем на ровном участке шоссе. Вылетев с полотна в лесозащитную полосу, незадачливый водитель сгорел там вместе со своим транспортным средством. Позднее кто-то из дотошных журналистов донес до общественности тот факт, что грудная клетка покойного бандита была разворочена автоматной очередью. Однако следственные органы авторитетно заявили, что эта незначащая деталь никак не меняет общей картины происшествия, имя которому — «несчастный случай».
Вот так Маленький Тао еще до моего прилета в Волгоград оказался у своего отца. Выписанные на ребенка документы были, по заверению Гошиного юриста, мордатого татарина с золотыми зубами, самые что ни на есть настоящие, и даже «еще лучше». Несколько раз я пыталась себе представить, как развивались бы события, пойми я тогда, едва приземлившись в Волгограде, что мужчина с ребенком на руках — Леня.
Мы с Леней сидели друг напротив друга в номере киевского отеля «Лебедь». Наш мальчик безмятежно спал на середине огромной двуспальной кровати, наевшись разведенной «Матерны». Увы, это было единственное, что я смогла ему предложить. Мы с Леней опять были вдвоем и… опять не знали, кто мы все-таки друг другу. Мне казалось, что он должен проклинать тот день, когда на свою голову открыл дверь уфимской комендатуры и столкнулся с готовой вот-вот описаться юной девицей. Я не знаю, почему так получилось, но именно после этого на него навалились сразу все неприятности: суд, «химия», репатриация, автомобильная катастрофа, бандиты… Да и моя жизнь тоже оказалась совсем не такой, какую я могла себе пожелать или хотя бы представить. Мы оба перенесли столько всего, что любые объяснения в нежных чувствах стали бы пошлостью. Проблема была не в том, чтобы понять, любим ли мы друг друга. Мы знали только, что принадлежим друг другу, как принадлежим этому существу, спящему сейчас между нами. А я принадлежу еще Даше, маме, Лине и, черт его побери, Роме. И Леня принадлежит сестре Оле и своей маме. И к тому же мы друг друга совсем не знаем. Сутки на уфимском вокзале, ночь в больнице, две минуты в машине перед трагедией на израильском шоссе и непонятно сколько часов в избе у целителя — вот и все! Те несколько дней, когда я видела еле живого Леню в гостинице «Украина», не в счет. Это был не он… И это была не я… Когда я впервые встретила его, то вообразила, что остаток жизни проведу смеясь и держа его за руку. Ведь у меня с этим человеком все общее — даже день рождения! Я верила и в то, что нам никогда не наскучит говорить друг с другом, шутить и смеяться. И вот, спустя годы, мы, усталые и молчаливые, сидели напротив друг друга, нахмурив лбы. Казалось бы, столько всего позади, и мы, вопреки всему, победили, но… не было ощущения счастья и покоя.
