Ричард улыбнулся, тронул меня за руку (мы всегда брали друг друга за руки, всегда старались подбодрить друг друга).
— Мы приняли решение огромной важности, — сказал он. — Оно причинит боль людям, с которыми мы жили многие годы. Вполне естественно, что ты пытаешься придумать, как лучше сообщить эту новость, донести ее смысл. Мне кажется, что Мюриэл, даже если она будет шокирована, встретит мое сообщение с оскорбительным хладнокровием… в своей обычной манере. Что, впрочем, не плохо. Лучше уж арктический холод, чем истерика. И если ты планируешь объясниться с Дэном в пятницу, я тоже отложу разговор с Мюриэл до вечера пятницы…
— Давай, может быть, на неделе встретимся где-нибудь? Мне уже как-то не по себе, что я не буду видеть тебя с завтрашнего утра до пятницы…
— Может, тебе удастся улизнуть, скажем, во вторник вечером?
— Запросто. Скажу Дэну, что ужинаю с Люси, и мы могли бы встретиться…
— Может, в квартире Люси?
— Вполне.
— А потом, в пятницу…
— После разговора с женой приезжай сразу к Люси…
— Это если Салли решит не оставаться там с тобой на ночь.
— Как я уже говорила, маловероятно, что она…
— Вообще-то я всегда могу позвонить Дуайту. Он знает, что у нас с Мюриэл сложные отношения. Его жена добрая женщина, сочувствует мне. Они с готовностью приютят меня на несколько дней в своей гостевой комнате…
— В любом случае, сначала встречаемся во вторник вечером.
— Значит, мы расстаемся всего на одну ночь.
— И эта ночь будет о-очень длинная.
— Но с пятницы мы уже официально будем вместе.
— Мы уже вместе, любовь моя.
— Да, конечно. Конечно.
Во время обеда телефон Ричарда пикнул несколько раз, но он даже не посмотрел, кто его добивается.
— Я знаю, кто это. Тот противный мужик из Льюистона, предположительно, нанявший поджигателя. Перезвоню ему после обеда. Ничего, подождет.
Мой телефон тоже пикнул. Пришло сообщение от Бена. Он написал, что разговаривал с Нормом из магазина принадлежностей для живописи и тот ждет меня в три. «Но он сказал, что на смешивание красок ему требуется полчаса, а смешивать он не начнет, пока не получит деньги. Так что тебе нужно быть там не позднее половины четвертого. Я тебе очень благодарен, мама. Надеюсь, сейчас настроение у тебя еще лучше, чем утром».
Ричард отошел в уборную, а я тем временем набила ответ:
«Скажи мистеру Норму, что я — человек обязательный, тем более что речь идет о моем сыне и его работе. Я буду в магазине меньше чем через полчаса (мои часы показывали два сорок). Ты прав, настроение у меня сейчас великолепное. Напишу, когда получу краски. Люблю. Мама».
Едва я отправила сообщение, за столик вернулся Ричард.
— Все нормально? — спросил он, видя, что я убираю телефон.
Я объяснила ему, что Бен прислал сообщение и что через пятнадцать минут мне нужно быть на улице Фенуэй, дом 2550.
— Я посажу тебя в такси, — сказал Ричард.
— До «Фенуэй-парка» пешком минут семь-восемь.
— Тогда я пойду с тобой.
— И будешь ждать почти целый час, пока продавец будет колдовать над своими красками? Садись в метро до аэропорта, любовь моя, и езжай за нашими сумками. Я заберу волшебные краски сына и буду в отеле самое позднее к пяти. Обещаю сразу потащить тебя в постель.
— Отличный план. — Ричард широко улыбнулся.
Через несколько минут мы стояли перед входом на станцию метро на пересечении Ньюбери-стрит и Массачусетс-авеню. Я обвила Ричарда руками за шею.
— Мне так не хочется расставаться с тобой даже на два часа, — сказала я.
— Тогда давай я пойду с тобой в магазин красок.
— Чем скорее ты доберешься до аэропорта и вернешься назад с нашими сумками, тем быстрее мы снова ляжем в постель.
Мы стали целоваться. Долго, страстно.
— Не хочу тебя отпускать, — наконец прошептал он.
— Максимум два часа, и мы снова в объятиях друг друга.
— Поспеши.
— Непременно.
Мы снова поцеловались.
— Как же нам так повезло? — спросил он.
— Повезло, и все. И знаешь что? Мы это заслужили.
Напоследок еще один долгий поцелуй. Я осторожно высвободилась из его объятий.
— Мне правда нужно быть там через десять минут. А то, если продавец такой вредный, каким описывает его Бен…
— Ну ладно, — произнес Ричард. — Через два часа. Я тебя люблю.
— И я тебя люблю.
Он стал спускаться в метро, обернулся, послал мне воздушный поцелуй. На мгновение, подняв воротник своей коричневой кожаной летчицкой куртки, он стал похож на человека из другой эпохи, внезапно сбросил с себя три с половиной десятка лет. Двадцатилетний юноша, он с мучительной тоской в глазах смотрел на любимую женщину, отправляясь навстречу опасности. Потом грустно улыбнулся и исчез.
Я пошла в направлении стадиона «Фенуэй-парк». Солнце уже клонилось к западу, но улица все еще купалась в его медном сиянии. Осень. Это время года, столь бесподобно прекрасное — особенно в Новой Англии, — обычно настраивало меня на меланхолический лад. Потому что дивный калейдоскоп его багряно-золотистых красок сменяли блеклые цвета. С ними надвигалась туманная тень зимы, а с нею — конец еще одного года. И вот еще двенадцать месяцев пролетели.
А потом…
Еще два дня назад…
Мое нынешнее необыкновенное приключение подчеркнуло то, что я прежде не принимала в расчет: если позволить, жизнь может обойти стороной всю традиционную рутину и продемонстрировать свою способность изумлять, может напомнить, что в тебе еще остался запал страсти. Главное — не отворачиваться от того удивительного, что подбрасывает тебе судьба. Если ты похоронил свой дар ценить то, что заслуживает восхищения, в суете мелких забот, заполняющих наше повседневное бытие, запамятовал, что ты поистине достоин любви и всего того доброго, что она несет с собой, осень приходит и уходит с монотонной регулярностью. Ты ведешь скучное, заурядное существование, молча тоскуя о жизни, полной ослепительного блеска, которая вроде бы так близко, но всегда вне досягаемости.
Ньюбери-стрит с ее беззаботной атмосферой осталась позади, и я теперь шла по улице Фенуэй, где царствовал дух более сурового реализма, не располагавшего к праздному шатанию по магазинам. «Художественный салон Норма» оказался невзрачным магазинчиком, расположенным на ничем не примечательном углу улицы Фенуэй. Он занимал небольшое помещение на первом этаже здания, имел всего одну витрину (с грязным стеклом), в которой в произвольном порядке стояли и лежали кисти, мольберты, тюбики с краской. Табличка с надписью, сделанной трафаретным шрифтом, гласила: «МЫ СОЗДАЕМ ИСКУССТВО».
Такой же прагматизм царил и в самом магазине. Все его скромное пространство было уставлено масляными, акриловыми и акварельными красками, кистями всех мыслимых и немыслимых размеров, свернутыми в рулоны холстами и деревянными планками для рам.
— Вы, должно быть, мама Бенджамина Гениального.
Голос раздался из-за забитого товаром ржавого металлического стеллажа за прилавком.
— А вы Норм?
— Значит, он вас проинструктировал? Вы пришли за тетроновым синим кобальтом — самым небесным азуром из всех современных синих красок.
— Азур, — произнесла я, пытаясь осмыслить это слово, и, наконец, добавила: — Неплохо.
— Может, вы знаете более благозвучный синоним?
— Лазурь?
Молчание. Потом из-за ржавых полок появился сам Норм.
— Я потрясен. А вы, оказывается, еще и красавица.
Я изо всех сил старалась не покраснеть. Не получилось. Норма я себе представляла по-другому. Само его имя, сварливый характер, на который намекал Бен, настраивали на то, что я увижу кого-то вроде персонажа одного из романов Сола Беллоу: старосветского торговца патриархального типа, суетливого, понимающего толк в живописи и в художниках, человека энциклопедических знаний в своей области и столь же подверженного страстям. А Норм оказался высоким, худым мужчиной примерно моего возраста, в экстравагантных темных очках с огромными стеклами и с вызывающей козлиной бородкой. Его вполне можно было представить за кафедрой одного из близлежащих колледжей, где он бы читал лекции по абстрактному экспрессионизму, своей внешностью, манерой общения и преподавания эпатируя студентов, считающих его эталоном эксцентричности.
— Вы тот самый Норм? — уточнила я.
— Да, «тот самый». Но, надеюсь, не стандарт…
По его тонким губам скользнула едва заметная улыбка. О боже, он со мной флиртует. Три дня назад я была бы польщена. Но сегодня…
— Боюсь, у меня мало времени, — сказала я, — да и вы, я знаю, закрываетесь в четыре.
— А Бенджамин Гениальный, наверно, вас предупредил, что я займусь смешиванием краски только после того, как получу деньги.
