Услышав это от нее, я от души рассмеялась. Но при этом еще острее ощутила отчаяние, не отпускавшее меня многие годы, ибо наша с Дэном физическая близость оставляла желать лучшего. Пока его не уволили с работы, мы занимались сексом раза три в неделю. Пусть большого удовольствия я не получала, но секс, по крайней мере, в нашей жизни присутствовал. Однако с потерей работы Дэн утратил и либидо.
Секс с Ричардом явился для меня своего рода Божественным откровением. Со вчерашнего вечера мы с ним раза четыре падали на постель, и мощь, пронзительность самого действа — то, как мы выражали свою только что обретенную любовь, — казалось, лишь усиливались с каждым разом, когда наши тела сплетались в единое целое. Его близость порождала во мне взрыв чувственности, не сопоставимой ни с чем, что я когда-либо испытывала. Ощущая его движения, толчки, я млела от обволакивающей меня сокровенности. Еще более удивительным было то, что мы растворялись друг в друге мгновенно. С того самого момента, как он овладевал мной.
— Мне так не хочется покидать эту постель, — прошептала я, когда мы отдыхали в объятиях друг друга.
— Нам ничто не мешает валяться здесь целый день.
— Есть небольшая проблемка: в той мерзкой гостинице остались наши вещи. Прости, что приходится напоминать о неприятной прозе жизни… но разве нам не нужно выписаться из нее до полудня?.. А полдень уже фактически наступил. Да и машина моя там.
— Да, эта мысль приходила мне в голову. Но я в той гостинице часто останавливаюсь и знаю всех ее дежурных менеджеров. Через несколько минут позвоню кому-нибудь из них, договорюсь о более поздней выписке… или даже попрошу, чтобы кто-нибудь из горничных за двадцать баксов чаевых собрал наши вещи. А где-нибудь во второй половине дня мы заедем туда и все заберем…
— Вообще-то, было бы неплохо переодеться и причесаться. К тому же, этот люкс стоит целое состояние. Нам вовсе незачем оставаться здесь еще на одну ночь. Мы могли бы…
— Мы будем ночевать здесь, — сказал Ричард. — Я почти всю свою жизнь экономил. И что мне дала эта моя бережливость?
— Благодаря своей бережливости ты теперь можешь купить квартиру — и изменить свою жизнь.
— И то верно. Хотя жаль, что до нынешних выходных я не жил, а существовал. Никуда не ездил, мало что видел. На концерте и в театре сто лет не был.
— Зато ты много читал.
— Дешевое прибежище. Это как Вольтер говорил о супружестве: брак — единственное опасное приключение, доступное даже трусам.
— Но сам факт, что ты можешь цитировать Вольтера…
— Эка невидаль!
— Ну-ну. Назови мне хотя бы еще одного страхового агента из Бата — да и вообще откуда угодно, — который мог бы это делать. В любом случае, раз мы намерены перебраться в Бостон, здесь есть великолепный оркестр. А также замечательные музеи, хорошие театры. Мы все это сможем посетить. Да, вот еще что: пожалуй, две трети денег за неиспользованный отпуск, что выдаст мне больница, я действительно потрачу на обучение Бена и Салли в следующем году, но у меня еще останется семь-восемь тысяч долларов. Почему бы нам не съездить в Париж месяца на полтора?
— Париж, — произнес Ричард, смакуя на губах это слово, будто оно было под запретом, — мечта, которую он не смел озвучить. — Ты серьезно?
— Всего лишь на прошлой неделе, до того как ты удивительным образом перевернул мою жизнь, я как-то вечером дома смотрела в Интернете жилье в Париже, сдаваемое на короткий срок. Путешествовала виртуально, так сказать. Мы могли бы снять милую однокомнатную квартирку, например, в Марэ примерно за пятьсот долларов в неделю. Авиабилеты — если забронировать заранее — обойдутся примерно в шестьсот долларов на каждого. В Париже можно вполне прилично питаться по умеренным ценам. Тем более что в квартире будет кухня… Так что, да, мы могли бы съездить в Париж на полтора месяца за семь тысяч долларов. С больницей, которая возьмет меня на работу, я заранее договорюсь о том, чтобы мне в течение первого года предоставили полуторамесячный отпуск за свой счет… или, еще лучше, выйду на работу по возвращении из Парижа. В принципе, поскольку ремонт квартиры будет завершен лишь в начале февраля, мы могли бы отправиться во Францию сразу после Рождества…
— Париж, — снова произнес Ричард. — Шесть недель в Париже. Никогда не думал, что такое возможно.
— Возможно.
— Тогда едем.
Я поцеловала его, потом сказала:
— Да, нелегкие были переговоры.
— С тобой все легко, — рассмеялся Ричард.
— У нас с тобой все будет легко. Я понимаю, на первый взгляд кажется, что это самообольщение. Но дело в том, что мы с тобой никогда не искали легких путей. Оба зажимали себя в определенные рамки. А теперь…
— Искусство возможного.
— Точно. Пусть это будет наше кредо. Эти два слова. Искусство возможного.
— А что, отличный модус вивенди.
— Лучше не бывает.
Бип. На мой телефон пришло SMS-сообщение. Я медлила, не решаясь взять свой сотовый, но Ричард сказал, чтобы я прочитала. Сам он со своим телефоном удалился в соседнюю комнату, чтобы позвонить в отель при аэропорте и организовать для нас более поздний выезд. Я взяла мобильник и увидела, что сообщение (целое письмо из четырех эсэмэсок) написал Бен:
«Привет, мам. Все еще в Бостоне? Я работаю на износ над своей новой картиной, и у меня кончился синий кобальт, а он мне очень нужен. В Мэне эту краску не найти, поэтому я заказал ее в одном из бостонских магазинов „Все для художника“. Но доставка сюда ко вторнику обойдется мне в кругленькую сумму. Не могла бы ты забрать краску сегодня и по пути домой завезти ее в Музей изящных искусств в Портленде? Один из моих преподавателей будет там завтра в полдень, он ее заберет. Прости, что напрягаю, но ты оказала бы мне огромную услугу. Ты лучше всех. Люблю. Бен».
Я немедленно позвонила сыну. Он ответил после третьего вызова.
— Рано ты на ногах, — заметила я.
— Очень смешно. — Голос Бена полнился иронией. — Неужто получила мое сообщение?
— Я очень рада, что работа над новой картиной идет так здорово.
— Ой, «здорово» не надо. А то сглазишь. Хотя Тревор (Тревор Лейтроп, его преподаватель изобразительного искусства и куратор в Фармингтоне) в восторге. Считает, что это шедевр. В общем, если б ты смогла забрать краску…
— Я еще в Бостоне. Решила остаться на воскресенье, хочу навестить одну свою старую подругу.
— И не проводишь папу среди ночи в «ЛЛ Бин»? — спросил Бен — вроде как беспечным тоном, но с умыслом.
— Из-за этого чувствую себя ужасно виноватой.
— Ну, если учесть, что последние два года ты одна зарабатывала на всю семью…
— Папа не виноват, что его уволили.
— Однако ж его никто не заставлял ходить все время с кислой миной. Даже теперь… я позвонил ему вчера вечером, хотел поздороваться, сделать жест, так сказать, а он стал задавать стандартные вопросы про учебу и прочее — «как здоровье?» и т. п. Что называется, «побеседовал с сыном». Потом, когда я спросил его про новую работу, он завилял, сник. И я подумал: «Ну и кто из нас подросток?»
— Ты уже не подросток, Бен.
— Я только теперь начинаю понимать, как тяжко тебе приходилось все эти годы.
— Поговорим об этом в другой раз. Кстати… если я заеду к тебе на следующей неделе?
— У меня идея получше. В субботу меня подбросят в Портленд. Мы проторчим там до вечера. Можешь сводить меня в тот классный итальянский ресторанчик, что нам обоим нравится.
— Заметано.
— О, ты как будто в хорошем настроении, мама.
— В хорошем.
— Нет, ты, конечно, смурная никогда не бываешь. Могла бы мастер-класс давать по тому, как «делать хорошую мину при плохой игре». Но все равно приятно слышать бодрые нотки в твоем голосе.
Пора менять тему разговора.
— Ладно, скажи, какая краска тебе нужна, в каком магазине ее взять и все такое.
Бен сказал, когда подойти в магазин товаров для художников, который находился прямо напротив Бостонского университета в районе Фенуэй. Я должна была спросить парня по имени Норм. Он «хозяйничал в этом магазине с XIX века» и смешивал синий кобальт как раз так, как надо было Бену.
— Только Норм… он ведь как… никогда не станет смешивать краски, пока ему не заплатишь или не дашь номер действующей кредитной карты. А сегодня он работает только до четырех. Но я ему позвоню, предупрежу, что ты подойдешь… если, конечно, тебя не затруднит.
— Не затруднит, Бен. Ты ведь мой сын. А завтра я завезу краску в портлендский Музей изящных искусств.
— Я позвоню Тревору, скажу ему, чтоб встретил тебя там в двенадцать дня, если тебя это устроит.
— Устроит. Я на завтра взяла отгул. Дай ему мой сотовый и пришли мне его телефон. А я, когда заберу краску, напишу тебе.
